Карабарчик. Детство Викеши. Две повести - Николай Глебов

— А ну, поднимись!

Мальчик открыл глаза и в недоумении посмотрел на приезжего.

— Ого, этого племянника я видел, однако, у Евстигнея! Это Кирик. Он убежал с заимки. Завтра же доставь его хозяину! Понял?

Мундус ничего не ответил.

— Если явится Темир, пускай приедет ко мне. Скажи, что Яжнай будет ждать его на стоянке в Келее.

Пока знатный гость разговаривал с Мундусом, возле аила собрался народ.

Заслышав шаги бая, слепой Барамай вышел из толпы:

— Яжнай, я знал твоего отца, Камду. Он был добрый пастух, и, когда мы были в нужде, он делился с нами всем, что у него было. Ради доброй памяти отца помоги нам!

Яжнай занёс ногу в стремя и презрительно посмотрел на притихших людей:

— Брось шутки, старый Барамай! Яжнай не любит их, — ударив коня нагайкой, бай поскакал со стойбища.

Барамай повернул незрячие глаза к толпе.

— Кокый корон[15]! — воскликнул он и опустился на землю.

— Кокый корон! — повторила за ним толпа.

Горный ветер подхватил печальные голоса людей и развеял их по долине.

Кирик по-прежнему жил у дедушки Мундуса и часто вместе с Темиром уходил в тайгу белковать.

Привычный к лошадям он быстро научился ездить верхом и стрелять из ружья, которое подарил ему Мундус.

Правда, ружьё было старое, тяжёлое, но Кирик был доволен подарком. Вечером, после охоты, укладываясь спать, мальчик насухо обтирал его и ставил над изголовьем, как настоящий таёжник. Иногда зимними вечерами старый Мундус рассказывал сказки. За тонкими стенками аила шумела пурга, сотрясая убогое жилище. Ветер, взметая сугробы, яростно бросал снег на стойбище, в ущелья гор, заносил все людские и звериные тропы. В аиле ярко горел костёр. Его отблески метались по закоптелым стенам жилища. Дым медленно тянулся к отверстию и, как бы дождавшись, когда пройдёт порыв ветра, стремительно вылетал из аила. Темир, намаявшись за день на охоте, крепко спал на козьих шкурах. Ворочался на своей подстилке Мойнок…

Выйдя как-то из аила, Кирик заметил на стойбище оживление. Мужчины и подростки спешили к жилищу слепого Барамая.

— Приехал кам Каакаш. Он будет выгонять злого духа из тела больной Эрдине, внучки старика, — сказал Мундус. — Сейчас пойдём смотреть.

Ещё издали услышали глухие удары бубна, которые неслись из аила Барамая. На обряд камланья людей собралось много. Те, кто не успел войти в жилище, стояли у порога. Мундусу, как почётному человеку, уступили место в аиле, и он уселся с Кириком недалеко от очока.

Кам, высокого роста, сухопарый старик, одетый в костюм с изображением мифического чудовища с четырьмя ногами и раздвоенным хвостом, бормотал над больной какие-то заклинания, ударяя колотушкой в бубен. К груди кама было прикреплено железное кольцо с подвесками, которое защищало от нападения злых духов, по краям одежды нашиты змеиные головы, когти беркута, перья филина и пух белой совы.

Кам стоял над изголовьем больной и продолжал тянуть нараспев свои заклинания. Эрдине сделала слабое движение, и Каакаш резко ударил колотушкой в бубен, медленно закружился и, грохоча колотушкой по бубну, запел резким, гортанным голосом. Неожиданно остановился у ног больной и, взвизгнув, протянул к ней руки.

Потом, пятясь к двери, начал делать движения, напоминающие движения человека, который, напрягая силы, старается вырвать из земли молодое дерево вместе с корнем.

— Злого духа вытаскивает из Эрдине, — услышал Кирик приглушённый шёпот Мундуса.

Продолжая визжать, кам тянул воображаемого духа к порогу. Больная лежала неподвижно, устремив лихорадочно блестевшие глаза к дымоходу.

Дёрнувшись ещё раз, Каакаш метнулся к постели Эрдине и, яростно колотя в бубен, закружился в дикой пляске. Стучали когти беркута, топорщились перья филина, казались ожившими змеиные головы на одежде.

Кирик прижался к Мундусу.

Вдруг кам упал, изо рта у него показалась пена. В аиле наступила тишина, и прерывистое дыхание больной слилось с хрипом лежавшего неподвижно кама.

Каакаш поднялся и сказал голосом здорового человека:

— Злой дух шибко не хотел выходить из Эрдине, едва вытащил. Давайте теперь мяса и араки[16].

Вечером, приторочив к седлу последнюю овцу Барамая, кам уехал. Эрдине умерла на расовете.

Жизнь на стойбище пошла своим чередом. Только у слепого ещё сильнее стала чувствоваться нужда. Скудное хозяйство Барамая вела его сноха, сорокалетняя Куйрук. В прошлом году она сменила одежду замужней женщины — чегедек, которую не снимала с плеч двадцать два года, на одежду вдовы: её муж погиб во время снежного обвала.

— Стирать бельё нельзя. Мыть лицо и руки нельзя — зачем смывать своё счастье? — поучала Кирика Куйрук.

Она была суеверна и крепко держалась старинных обычаев: ходила нечёсаная и немытая.

Однажды, возвращаясь с охоты, Темир и Кирик увидели возле аила Кичинея толпу людей. Подошли ближе. Незнакомый алтаец с бляхой на груди, видимо, сборщик налогов, связав руки хозяина, надел на него тяжёлый железный таган.

Кичиней за неплатёж налогов должен был просидеть на морозе возле своего аила с таганом на плечах.

Темир шагнул к сборщику.

— Сколько должен старик?

— Двух соболей, пять колонков[17] и лису, — ответил тот.

— Хорошо. Я внесу налог.

Горбатый Кичиней пополз по снегу, стараясь дотянуться губами до шубы Темира. Тот, заметив его движение, резко остановил старика.

В начале апреля солнце стало греть сильнее, и жители Мендур-Сокона всё чаще и чаще выходили на солнечные склоны гор и в долину в поисках съедобной сараны[18]. Босые, полуголые ребята выскакивали из дымных аилов и, потоптавшись на талом снегу, стремительно бежали обратно к огню. С гор в долину скатывались быстрые ручьи, пенились возле серых угрюмых камней и, обойдя их, зарывались глубоко в рыхлый снег. На деревьях тихо звенели, возвещая о приближении весны, ледяные сосульки. Начала зеленеть и наливаться соками лиственница, одеваясь в свой весенний наряд. Распускались вербы. Ярче отливали желтизной стволы акации; кое— где виднелись бледно-розовые подснежники.

В середине апреля хлынул в горы тёплый ветер. Голубое, ясное небо раскрылось над тайгой, и, точно застывшие облака, засверкали на солнце Тигирецкие белки[19].

Кирик с Темиром целые дни бродили по тайге, и мальчик научился узнавать тайны леса, определять завтрашнюю погоду и находить путь по звёздам.

Часто, сидя у таёжного костра, Кирик вспоминал своего верного друга Яньку, добрую Степаниду и Делбека. Тяжёлая жизнь на заимке Зотникова постепенно забывалась.

В конце апреля в стойбище неожиданно явился Чугунный.

— Где живёт Мундус? — спросил он проходившую мимо женщину. Та ответила и с опаской посмотрела на незнакомого человека.

Не слезая с коня, Иван подъехал к дверям аила и крикнул: — Эй!

На крик вышел Мундус.

— Ты Мундус?

— Я.

Чугунный выругался и слез с коня.

— Яжнай говорит, что у тебя живёт зотниковский приёмыш, — отстранив старика, Чугунный вошёл в аил. — А-а, вот где ты, голубчик! — сказал он, увидев сидевшего возле очока Кирика. — Теперь, брат, от меня не уйдешь!

Кирик сделал попытку проскользнуть в дверь, но тяжёлая рука Чугунного опустилась ему на плечо.

— Если вздумаешь бежать, свяжу арканом! — пригрозил он. — Будешь вести себя тихо — доставлю хозяину добром.

— Я не поеду на заимку! — брови Кирика сдвинулись.

— А, да что с тобой разговаривать! — схватив сопротивляющегося мальчика, Иван вынес его из аила.

Мундус бросился за ним.

— Оставь, не дам! — старик уцепился слабыми руками за Чугунного и тянул его обратно к аилу. — Теми-ир! Теми— ир! Э-ой!

— Отойди, а то расшибу! — прошипел злобно Иван и поволок Кирика к коню.

— Э-ой! — послышалось невдалеке.

Молодой охотник поспешно спускался с горы.

Кирик, пытаясь вырваться, бился в крепких руках зотниковского работника, точно пойманная птица.

— Э-ой! Что случилось? — запыхавшийся Темир подбежал к аилу.

— Карабарчика отнимают!

Охотник повернул гневное лицо к Чугунному.

— Злая собака хватает сзади, плохой человек хватает за ворот. Оставь мальчика!

— А ты кто такой?

— Я тебе говорю: оставь! Ну!

Отпустив Кирика, Иван шагнул к Темиру:

— В лепёшку расшибу!

— Руки коротки.

— Ах, ты так! — Чугунный размахнулся, но в тот же миг сокрушительный удар в челюсть свалил его на землю.

С трудом ворочая языком и медленно поднимаясь, Иван произнёс с угрозой:

— Ну, мы ещё с тобой встретимся…

— Хорошо, — Темир взял испуганного Кирика за руку и увёл в аил.