Повесть об Апостолах, Понтии Пилате и Симоне маге - Борис Романов

– А что, Мосох, может статься так, что земной корень Иисуса на севере, из той самой Южной Осели?

– Мосох добродушно улыбнулся и видно было, что этот вопрос не очень-то занимает его.

– Корень мужчины в его корне, а корень женщины в мужчине. Корень Спасителя – Корень всех корней, в Нем уже нет теперь ни мужчины, ни женщины, ни иудея, ни еллина, ни римлянина, ни руса (ещё и так он называл свое племя). Ты, Лонгин, не стремись перепрыгнуть свое римское и воинское, ты, Бахрам, жреческое, а ты, Рем, – мальчишеское и галльское. Будьте самими собою. Ты, Лонгин, устал от своей службы и от женщин, а ты, Рем, устал от того, что нет ни службы, ни женщин.

Мосох, похоже, немного устал от разговора, который я описал здесь очень кратко, и позвал свою подругу на звонком и певучем быстром языке. Она вбежала, глянув сначала на меня, потом на Лонгина, потом на Бахрама, потом села гиганту на колени и что-то зашептала ему в ухо. "Да, этому помоложе, – сказал он глядя на меня и рассмеялся. – А то никогда не женится, если начнет со старухи, – так, Елена?"

Здесь не было ни травы аруны, ни захватывающей мудрости Бахрама. Какой-то вольный дух гулял в этих простых комнатах, здесь истина была как будто нагой, без белых жреческих одежд и римской бронзы и блеска. Елена быстро накрыла стол, принесла простую еду, фрукты, вино, много вина. Потом ушла на полчаса, пока мы подкреплялись, и появилась с подругами, одна лучше другой, – это подтвердил потом и Лонгин, поскольку я к тому времени уже захмелел от первой чаши вина и мне всякая молодая женщина показалась бы желанной.

Бахрам и Лонгин недолго ещё сидели с нами. Выпив ещё и попрощавшись с хозяевами и со мной, поскольку Мосох и Елена категорически отказались меня отпустить, да я и сам вовсе не спешил никуда, они ушли, и я даже не помню, увели ли они с собой хорошеньких подруг Елены. За столом рядом со мной, с обоих сторон, сидели ещё две ее подруги, а Мосох с Еленой сидели напротив и время от времени понемногу подливали всем терпкое и крепкое вино…

В ту ночь в одной из комнат дома Мосоха сбылись все мои желания. Домой я пришёл только на следующий день, к обеду. Мать сказала, что стоило мне пойти к дикарю, как я и вести себя стал по дикарски. Оказывается Лонгин вчера по дороге в преторию зашёл к моим родителям и предупредил, что я приду от Мосоха не раньше утра, но я пришёл все же только к обеду. Я подумал, что сказал бы на это Мосох, и решил, что он бы только улыбнулся.

Глава 2. Избрание

Приближался иудейский праздник, второй великий после пасхи, на пятидесятый день от нее. Дней за пять до него утром я встретился ещё раз с Бахрамом, Мосхом и Николаем Антиохийцем, о котором говорили мне Пётр и Иоанн. Николай передал нам приглашение Петра на собрание всех учеников Иисуса. Вот это да! Я уже считался учеником Иисуса! Я спросил, не ошибся ли он насчет меня, ведь я всего лишь пять дней как знаком с ними, и сам ещё вовсе не уверен, что понимаю даже начала Его Учения? "Все так, – отвечал Николай, – но на тебя указал Сам Христос, и ты был последним, на кого Он указал. Так считают Апостолы. Твое дело, принимать ли приглашение, но они считали себя обязанными передать его".

Задумчивый шёл я домой. Конечно, ничто не обязывало меня идти на их собрание. Я видел чудо, только этого я и хотел сначала. А сегодня вечером я собирался идти к своей рыжей Летиции, подруге Елены. Но я чувствовал также, что в моей жизни произошёл какой-то перелом. Наверное, отец с его рассказами о древних жреческих книгах, и мать с ее верой в чудеса подготовили меня к этой встрече. За обедом я все рассказал им. Мать выжидательно посмотрела на отца. Он молчал. В это время раздался стук в дверь, – пришёл Лонгин.

– Вот что, Лонгин, брось-ка монету, какая у тебя? – спросил отец.

У него оказался золотой динарий с императором Тиберием и с десяток простых драхм.

– Бросай золотой, Лонгин. Если упадет Тиберием вверх, не советую тебе, Рем, ввязываться в эту историю. Если же мы не увидим лик нашего Тиберия, иди.

Лонгин, ещё не поняв в чем дело, высоко подбросил монету. Звонко шлепнув по столу, она покрутилась и осталась стоять на ребре! Значит, выбор оставался за мной, и отец тут же подтвердил это, и Лонгин сказал, что это должно быть так, и спросил, о чем бросали жребий. Я рассказал ему, и добавил, что Тиберий, надо думать, и не слышал ничего о каком то распятом Иешуа из Назарета, а если и услышит, то наплевать ему на эти иудейские примочки и прибабахи. Не так ли давно и мы все так думали про всю эту историю с Галилеянином? Я склонялся к тому, чтобы принять приглашение Петра. Я видел чудо и, может быть, увижу ещё, – для меня самого это был наверное главный аргумент.

– Не запутаешься ли ты в иудейских премудростях? – спросила мать.

– Вы ведь знаете, что с этой зимы среди учеников Иисуса есть и си рийцы, и критяне, и римляне, и много эллинов, и перс, и даже скиф-рус.

– Да уж, скифом ты нас прямо убедил, – рассмеялся Лонгин. – Но если серьезно, Сидоний, я с той страшной пасхи верю им, ученикам Распятого. Я не знаю, Божий ли Сын был Галилеянин, но таких людей я не встречал ни в каких племенах, и не слышал о таких. Это был Человек.А Рем, раз решил, пусть идет. И передай Симону-Петру, что сотник Лонгин сочувствует им.

– А откуда ты знаешь, что Пётр там главный? – спросил я.

– Афраний, помошник прокуратора, к которому тянутся нити всех секретов Иерусалима, ежедневно докладывает ему о всех собраниях в городе, – где соберутся больше тридцати, там уже есть доносчик Афрания, или он где-то рядом. Кое-что знают легаты, и мы, сотники. Везде в Иерусалиме есть глаза и уши Кесаря ,– запомни это, Рем, и будь осторожен. Прокуратор посочувствовал тогда Галилеянину потому, что Его ненавидели саддукеи и разогретые ими иудейские толпы. А если завтра иудеи возлюбят память о Распятом, то как знать, как знать…

… В самой большой, просторной зале дома, названного мне Николаем, собралось больше ста человек, может быть сто двадцать. Там были все одиннадцать Апостолов; все семьдесят учеников, избранных Иисусом прошедшей зимой; около тридцати следовавших за Ним с самого начала, но не избранных ранее, и ещё родственники, и примерно десять женщин. Я, Бахрам и Мосох сели в одном из углов. Шепотом Бахрам сказал мне, что среди женщин и мать Иисуса, и показал глазами на маленькую женщину лет сорока на вид (а было ей тогда почти пятьдесят), скромную и миловидную, в темной синей накидке, с тонкими, как у Сына, чертами лица, а нижняя часть лица, как мне показалось, была точно Его. Вокруг Марии было ещё несколько молодых женщин, одна из них очень, очень красивая.

– А кто был женой Иисуса, – шепотом спросил я Бахрама, – не эта ли, в желтой накидке?

Бахрам также шепотом ответил мне, что среди Апостолов не принято говорить об этом, а женами-сестрами среди них называют всех женщин, принявших учение и сопровождающих их. Мы шептались, пока большинство присутствовавших, иудеи, негромко и певуче поизносили свои мо литвы на арамейском. Но вот молитвы прекратились, настала тишина, и Пётр встал из-за центрального стола, вокруг которого сидели одиннадцать Апостолов, Мария, безумно красивая женщина в желтой накидке и ещё четверо неизвестных мне иудеев, не старых, но старше большинства людей в этом зале. Потом я узнал, что это были сводные братья Иисуса, сыновья обручника Иосифа от первого брака, ещё до того, как Мария была обручена ему Храмом. Сам Иосиф умер уже давно, четырнадцать лет назад, и я не успел больше распроситьо нём моих соседей, настала полная тишина. Пётр начал говорить.

– Мужи-братия! Надлежит теперь исполниться тому, что в Писании предрек Дух Святой устами царя Давида об Иуде, бывшем вожде тех, которые взяли от нас Иисуса. Иуда был сопричислен к нам и получил вместе с нами жребий сего небесного служения. Но он был от земли нечистой, и приобрел землю неправедною мздою. Когда же низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его. И это сделалось известно всем жителям Иерусалима, так что земля та на отечественном наречии названа Акелдама, то есть "земля крови". В книге же Псалмов Давида написано о поношающем, давшем желчь и уксус: "Жилище его да будет пусто, и да не будет живущего в нем", и о том, чья молитва в грехе творится: "Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой". После его предательства дали Господу нашему на кресте желчь и уксус, и молитвы Иуды творились в грехе. Итак надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и общался с нами Господь Иисус, начиная от крещёния Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. – Так сказал Петр.

Я понял не все, так как только один раз слышал о каком-то Иуде, который за два дня до пасхи ушёл от учеников Иисуса, и привел затем храмовую стражу в сад, где они отдыхали ночью, которая и отвела Иисуса ранним утром в пятницу на суд Синедриона. Я знал также, что этот Иуда исчез после этого, а через два дня его нашли не то повесимшимся, не то с распоротым животом, – одни говорили так, другие этак. Но остальным собравшимся, кажется, все было ясно. Началось обсуждение.