Сердце шипов - Мерседес Лэки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О, на такие большие события, как королевские крестины, наверняка прибудут все темные феи – так они напомнят всему королевству, что мы никогда не бываем в полной безопасности. Никогда не знаешь, вдруг они обнаружили очередную лазейку в правилах. В последний раз, когда такое случилось, дудочник собирался заманить жителей целой деревни – и взрослых, и детей – в болото. Но героическая пастушка заметила, что это все подстроил темный фей – притом дудочнику он заплатил фальшивыми монетами.
И, конечно, темные феи обожают нам об этом напоминать – и таким образом омрачать даже самые счастливые деньки.
Мы усердно трудились: подчеркивали соответствующее имя в списке приглашенных, потом рисовали галочку справа, если гость явится, или слева, если нет. Двое секретарей просматривали уже открытые ответы, перепроверяя, правильно ли стоит отметка. Затем несколько фрейлин составляли новые списки тех, кто приедет, и тех, кто ответил отказом, – их раздавали умеющим читать герольдам для еще одной проверки у ворот замка, у парадного входа и у дверей зала. Осторожность не бывает излишней, когда дело касается фей. Так что мы закончили с последними ответами уже перед ужином, и я была этому рада. Напоминание об отце омрачило мой день, и даже Аврора оказалась не в силах помочь. А уже дважды залившая мне руки иллюзорная кровь делала все только хуже.
До ужина оставался примерно час – ровно столько у меня было времени, чтобы попытаться избавиться от меланхолии. До переезда во дворец я убегала в лес у нашего поместья. В те редкие мгновения, когда я была несчастна, меня успокаивали его тишина и возможность уединиться.
Теперь я не могла добраться до леса, но обнаружила кое-что похожее: лесистый сад, кусочек самой настоящей дикой земли, существующий сам по себе. По словам маминых фрейлин, в официальном саду дворца такого беспорядка быть не должно. Так что я подозреваю, что кто-то в прошлом, король или королева, разделял мою любовь к дикой местности. Садовникам было запрещено ухаживать за этим садом, и посреди него росло дерево, такое старое, какого я еще в жизни не видела. Пока остальные спешили заняться перед ужином личными делами, я спустилась к дверям в сад и, поскольку там не оказалось людей, отбросила всякую гордость и побежала. Вскоре я уже пробиралась сквозь путаницу лиан и кустарников по узенькой тропке к древнему лесному гиганту.
Оттуда я больше не видела и не слышала звуков дворца и болтовни населяющих его людей. Я могла побыть одна. Я села на торчащий из земли огромный корень, прислонилась к стволу. А потом вытащила из рукава носовой платок и дала волю чувствам.
Я старалась никогда не плакать там, где меня могли увидеть мама и папа. Лить слезы – несправедливо по отношению к ним. Папа дал мне титул баронессы, подарил наше старое поместье и еще одно загородное и достаточно земли, чтобы у меня появился собственный доход – хотя вообще-то он и так обеспечивал меня всем, чего я только могла пожелать. Цинично так думать, но все эти подарки превратили меня в завидную невесту. Хотя на самом деле папа вряд ли все именно так и задумывал.
Было бы ужасно неблагодарно с моей стороны ходить с грустной миной, словно я не одобряла его женитьбу на маме. Поэтому всякий раз, как тоска по отцу становилась невыносима, я отправлялась в единственное место, куда почти никто никогда не ходил, а значит, и папе не докладывал. Ужасно не хотелось, чтобы он решил, будто я его до сих пор не полюбила, раз так плачу по отцу.
Так что я позволяла слезам пролиться или тут, или с Джайлзом.
Я так глубоко ушла в себя, что не услышала, как ко мне подошел папа; я вообще ничего не замечала, пока он не сел рядом, не взял меня за плечи, не повернул так, чтобы я уткнулась ему в грудь, а не в дерево. Тогда уже, разумеется, было слишком поздно притворяться, что я вовсе не тону тут в слезах.
Сперва он ничего не говорил, просто давал мне вволю наплакаться. Затем отобрал у меня вымокший платок и вручил свой собственный.
– Мне тоже его не хватает, Мири, – произнес король, обнимая меня за плечи одной рукой, а другой поглаживая по волосам. – Каждый день. Он был моим лучшим другом. Ты знала, мы вместе служили оруженосцами? У сэра Делакара, самого тучного рыцаря королевства. Все, что мы у него делали, – это подай да принеси, особенно за обедом. А в свободное время Дженивер тренировался. Он, наверное, трудился даже больше, чем два других оруженосца вместе взятых. Он был полон решимости доказать, что заслуживает быть там, что вырастет таким же хорошим рыцарем, как и любой другой. Он часто мне говорил, что, когда я стану королем, он будет моим первым защитником. А я над ним смеялся, потому что королем должен был стать мой брат Эйтан, да и кто вообще сделает безземельного мальчишку, мать которого выклянчила для него место среди оруженосцев, хотя бы рыцарем, куда там первым защитником самого короля. Но Делакар взял и посвятил его в рыцари, а Эйтан погиб на войне, и я стал королем, и…
Он вздохнул и обнял меня.
– И теперь всякий раз, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что я вижу его, моего друга, такого же оруженосца. У тебя его темные волосы, зеленые глаза, манера выпячивать подбородок, если ты упрямишься.
Никто никогда не говорил мне этого. Может, потому что во дворце было не так много людей, знавших отца мальчишкой.
– Я… правда?
– Однозначно, – твердо кивнул папа. – Он превратился в стойкого воина, которого все помнят, в шестнадцать. Даже твоя мать не знает, каким он был в детстве, они познакомились, лишь когда ему стукнуло семнадцать. Но я смотрю на тебя – и вот же он. Я вижу в тебе и другие его качества, Мири. Его храбрость, ум, честность. И это наполняет меня гордостью и одновременно разбивает мне сердце.
Слезы перестали течь ручьями, щеки
