Расстояние - Георгий Константинович Левченко

Однако помимо гнёта и смятения в отрочестве Аркадия Ивановича Безродного случались и приятные моменты, связанные с надеждами на будущее, которые он подавал. Односторонность советской образовательной системы, прежде всего, в преподавании мировой истории, наряду с её формальностью воспитывали в парне узколобую усидчивость вместе с недоверием и подозрительностью, а также деятельное желание их скрыть, вследствие чего он преуспевал в учёбе и получал самые лестные рекомендации преподавателей, немало помогшие ему в дальнейшей жизни. В этом отношении выделялся учитель сугубо прикладного курса материаловедения, который к тому же имел весьма достойные познания в физике и математике, оставшийся ему добрым приятелем на долгое время. Это был человек среднего роста, среднего телосложения, среднего возраста, среднего ума и среднего, надо полагать, достатка, не амбициозный, но, как любая другая посредственность, имел высокие запросы. Войну он провёл в эвакуированном на восток заводе, поскольку являлся хорошим инженером, однако не достаточно хорошим, чтобы быть востребованным где-нибудь поближе после неё, оставаться же среди мхов и оленей не пожелал. Мужчина носил тоненькие усики, никак не гармонировавшие с его простым лицом, имел карие глаза, узкие бледные губы, большие уши, единственно которыми и выделялся из толпы, а также не вполне спокойный характер. Но самым главным в этом знакомстве оказалось то, что у преподавателя подрастала дочь тех же лет, что и Аркадий.

Их дружба носила весьма тёплый характер, но была крайне неопределённой по своей сути, не понятно, что именно связало этих людей. Сперва парень получал немалую помощь от этого человека в освоении его предмета (впрочем, как и некоторые другие), несколько раз имел ряд занимательных бесед с учителем, и занимательных именно потому, что, по сути, в первый раз в жизни общался по душам со взрослым, опытным, сформировавшимся человеком, которому действительно уступал и умом, и развитием. Поначалу это его сбило с толку, прошли те времена, когда неуклюжий высокорослый мальчуган искренне и успешно, но не всегда безболезненно, стремился к людям, к тому моменту Аркадий привык ощущать превосходство над сверстниками.

Преподаватель открыто взял шефство над мальчиком и не брезговал водить его к себе домой, непонятно, правда, зачем, ведь они ни разу вместе даже не перекусили. Так Аркадий познакомился со своей первой сознательной любовью. В принципе, у него не было ни единого шанса её избежать, хоть девушка не отличалась выдающимися внешними данными, но и ему ещё ни разу в жизни не удавалось видеть своих ровесниц, так сказать, «в быту». Разительный контраст между агрессивной, лагерной средой школы-интерната и интимной семейной обстановкой, домашним очагом, хранимым двумя женщинами, натолкнули на воспоминания, точнее, на пересочинение первых лет жизни, которые насильно прервала война. Что его особенно увлекло? Дочь преподавателя не просто не выделялась внешностью, у человека искушённого она могла вызвать брезгливость и своей непривлекательностью, и заносчивостью характера, и разнузданным поведением. Она была невысокого роста, очень худая (правда, худоба пришла к ней во время войны), имела узкий покатый лоб, отцовские глаза, жиденькие прямые волосы каштанового оттенка, её скулы выдавались на лице почти вровень с крючковатым носом, а меленький рот с тонкими губами и свисающим книзу острым подбородком мало что производил кроме колкостей и оскорблений. Звали её как и мать Аркадия Татьяной, но родные тошнотворно называли девочку «Тютей», по чём можно судить, насколько это был избалованный ребёнок.

Вполне возможно она так и не поняла, что именно происходило между ней и пареньком, что он к ней испытывал, и поэтому, или по чему другому, особенно заносчиво себя с ним вела, сама не имея соответствующего опыта. Бедный мальчик не знал, как с ней обходиться. Сколь он был уверен в себе при общении со сверстниками мужского пола, столь же он оказался сейчас беззащитен перед этим мелким противным существом, к которому так нечаянно привязался сердцем. Аркадий молча сносил от неё всё: оскорбления, нападки, «дружеские» тычки, в которые та порой вкладывала все свои тщедушные силёнки; бегал исполнять не только её поручения, но и просьбы её матери и особенно отца. И хорошо, что тогда у него за душой не имелось ни гроша, ведь не было ни работы, ни родственников, у которых можно попросить денег, иначе все их он бы бездумно, нисколько в том не сомневаясь, спускал на это чудо. Но несмотря на такое положение дел в конце весны, почти всё лето и первый месяц осени их часто видели гуляющими вместе, Таня шла впереди, а за ней покорно плёлся Аркадий. Так у парня вопреки всем перипетиям судьбы обнаружилась чистая, красивая и доселе доверчивая душа, из него вырастал хороший человек, пусть с особенностями, наложенными современным ему обществом, сиротством и отсутствием должного образования.

А потом почти без осени настала затяжная зима, со своей первой любовью Аркадий виделся всё реже и реже, да и преподаватель потерял к нему былой интерес. Будучи человеком чувствительным и предвкушая длительную, а то и окончательную разлуку с любимым учеником, который вот-вот окончит обучение, он стал реже приглашать его к себе, чтобы она прошла как можно спокойней. Лишь раза три молодой человек прогулялся с Таней в светлые морозные январские дни, уже ни о чём не думая, просто по привычке, удивляясь тому, сколь неизменной остаётся его спутница, ведь сам он за время их знакомства сильно переменился, многое открыл в себе самом, стал объективней смотреть на вещи и в свои неполные 17 лет готовился через несколько месяцев покинуть ремесленное училище, школу-интернат и попасть по распределению на какой-то завод. Какой, он сам толком ещё не знал.

Пока обошлось

В пятый раз в своей жизни Аркадий претерпевал полное переиначивание её уклада, оказавшееся менее кардинальным, чем предыдущие, даже в чём-то монотонным то ли от его привычки ни к чему не привязываться, то ли от несущественности произошедших изменений. Завод, куда его распределили, располагался за две тысячи километров от столицы, чего, однако, парень почти не ощутил, настоящими друзьями, разлука с которыми могла бы опечалить, он доселе не обзавёлся. Быт же существенно улучшился. Ему предоставили отдельную просторную комнату в новеньком заводском общежитии, поставили в очередь на получение квартиры и стали платить немалую зарплату – эти обстоятельства привели Аркадия в эйфорию. Он чуть ли не впервые в жизни держал в руках деньги, определённо впервые имел возможность для уединения, гнёт принуждения к чётко регламентированному существованию существенно ослаб, осталась лишь необходимость сохранения видимости общественной жизни молодого советского гражданина и, собственно, сама работа, так что парень ощутил себя почти свободным