Однажды… Истории в стихах и прозе - Даниил Хармс

Тут мы и сами теряемся в догадках.

А впрочем, что же это мы говорим? Ведь мы сказали, что как в нутри, так и снаружи Николая Ивановича ничего не существует. А раз ни внутри, ни снаружи ничего не существует, то, значит, и бутылки не существует. Так ведь?

Но, с другой стороны, обратите внимание на следующее: если мы говорим, что ничего не существует ни из нутри, ни с наружи, то является вопрос: из нутри и с наружи чего? Что-то, видно, всё же существует? А может, и не существует. Тогда для чего же мы говорили из нутри и с наружи?

Нет, тут явно тупик. И мы сами не знаем, что сказать.

До свидания.

Всё.

Экспромт

Как известно, у полупоэта Бориса Пастернака была собака по имени Балаган. И вот однажды, купаясь в озере, Борис Пастернак сказал столпившемуся на берегу народу:

– Вон смотрите, под осинойРоет землю Балаган!

С тех пор этот экспромт известного полупоэта сделался поговоркой.

Обезоруженный или неудавшаяся любовь

Трагический водевиль в одном действии

Лев Маркович (подскакивая к даме) – Разрешите!

Дама (отстраняясь ладонями) – Отстаньте!

Л. М. (наскакивая) – Разрешите!

Дама (пихаясь ногами) – Уйдите!

Л. М. (хватаясь руками) – Дайте разок!

Дама (пихаясь ногами) – Прочь! Прочь!

Л. М. – Один только пистон!

Дама (мычит, дескать «нет»).

Л. М. – Пистон! Один пистон!

Дама (закатывает глаза).

Л. М. (Суетится, лезет рукой за своим инструментом и вдруг оказывается, не может его найти).

Л. М. – Обождите! (Шарит у себя руками). Что за чччорт!

Дама (с удивлением смотрит на Льва Марковича).

Л. М. – Вот ведь история!

Дама – Что случилось?

Л. М. – Хм… (смотрит растеренно во все стороны).

Занавес

«Я родился в камыше. Как мышь…»

Я родился в камыше. Как мышь. Моя мать меня родила и положила в воду. И я поплыл. Какая то рыба с четырмя усами на носу кружилась около меня. Я заплакал. И рыба заплакала. Вдруг мы увидели, что плывёт по воде каша. Мы съели эту кашу и начали смеяться. Нам было очень весело, мы поплыли по течению и встретили рака. Это был древний, великий рак; он держал в своих клешнях топор. За раком плыла голая лягушка. «Почему ты всегда голая, – спросил её рак, – как тебе не стыдно?» «Здесь ничего нет стыдного – ответила лягушка. – Зачем нам стыдиться своего хорошего тела, данного нам природой, когда мы не стыдимся своих мерзких поступков, созданных нами самими?» «Ты говоришь правильно, – сказал рак. – И я не знаю, как тебе на это ответить. Я предлогаю спросить об этом человека, потому что человек умнее нас. Мы же умны только в баснях, которые пишет про нас человек, т.-ч. и тут выходить, что опять таки умён человек, а не мы». Но тут рак увидел меня и сказал: «Да и плыть никуда не надо, потому что вот он – человек». Рак подплыл ко мне и спросил: «Надо ли стесняться своего голого тела? Ты человек и ответь нам». «Я человек и отвечу вам: не надо стесняться своего голого тела».

Хвастун Колпакоп

Жил однажды человек по имяни Фёдор Фёдорович Колпаков.

– Я, – говорил Фёдор Фёдорович Колпаков, – ничего не боюсь! Хоть в меня из пушки стреляй, хоть меня в воду бросай, хоть меня огнём жги – ничего я не боюсь! Я и тигров не боюсь, и орлов не боюсь, и китов не боюсь и пауков не боюсь, – ничего я не боюсь!

Вот однажды Фёдор Фёдорович Колпаков стоял на мосту и смотрел, как водолазы под воду опускаются. Смотрел, смотрел, а потом, когда водолазы вылезли из воды и сняли свои водолазные костюмы, Фёдор Фёдорович не утерпел и давай им с моста кричать:

– Эй, – кричит, – это что! Я бы ещё и не так мог! Я ничего не боюсь! Я и тигров не боюсь, и орлов не боюсь, и китов не боюсь, и пауков не боюсь, – ничего я не боюсь! Хоть меня огнём жги, хоть в меня из пушки стреляй, хоть меня в воду бросай, – ничего я не боюсь!

– А ну ка, – говорят ему водолазы, – хочешь попробывать под воду спуститься?

– Зачем же это? – говорит Фёдор Фёдорович и собирается прочь уйти.

– Что, брат, струсил? – говорят ему водолазы.

– Ничего я не струсил, – говорит Фёдор Фёдорович, а только чего же я под воду полезу?

– Боишься! – говорят водолазы.

– Нет, не боюсь! – говорит Фёдор Фёдорович Колпаков.

– Тогда надевай водолазный костюм и полезай в воду.

Опустился Фёдор Фёдорович Колпаков под воду. А водолазы ему сверху в телефон кричат:

– Ну как, Фёдор Фёдорович? Страшно?

А Фёдор Фёдорович им с низу отвечает:

– Няв… няв… няв…

– Ну, – говорят водолазы, – хватит с него.

Вытащили они Фёдора Фёдоровича из воды, сняли с него водолазный костюм, а Фёдор Фёдорович смотрит вокруг дикими глазами и всё только «няв… няв… няв…», говорит.

– То то, брат, зря не хвастай, – сказали ему водолазы и ссадили его на берег.

Пошёл Федор Федорович Колпаков домой и с тех пор больше никогда не хвастал.

История

Абрам Демьянович Понтопасов громко вскрикнул и прижал к глазам платок. Но было поздно. Пепел и мелкая пыль залепила глаза Абрама Демьяновича. С этого времяни глаза Абрама Демьяновича начали болеть, постепенно покрылись они противными болячками и Абрам Демьянович ослеп.

Слепого инвалида Абрама Демьяновича вытолкали со службы и назначили ему мизерную пенсию в 36 руб. в месяц.

Совершенно понятно, что этих денег не хватало на жизнь Абраму Демьяновичу. Кило хлеба стоило рубль десять копеек, а лук-парей стоил 48 копеек на рынке.

И вот инвалид труда стал всё чаще и чаще прикладываться к выгребным ямам.

Трудно было слепому среди всей шелухи и грязи найти съедобный отброс.

А на чужом дворе и самою то помойку найти не легко. Глазами то не видать, а спросить: «где тут у вас помойная яма?» – как-то неловко.

Оставалось только нюхать.

Некоторые помойки так пахнут, что за версту слышно, а другие, которые с крышкой, совершенно найти невозможно.

Хорошо, если дворник добрый попадётся, а другой так шугнёт, что всякий апетит пропадает.

Однажды Абрам Демьянович залез на чужую помойку, а его там укусила крыса, он и вылез обратно. Так в этот день и не ел ничего.

Но вот как то утром у Абрама Демьяновича что то отскочило от правого глаза.

Абрам Демьянович протёр этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что то отскочило и Абрам Демьянович прозрел.

С этого дня Абрам Демьянович пошёл в гору.

Всюду Абрам Демьянович нарасхват.

А в Наркомтяжпроме так там Абрама Демьяновича чуть на руках не носили.

И стал Абрам Демьянович великим человеком.

Карьера Ивана Яковлевича Антонова

Это случилось ещё до революции.

Одна купчиха зевнула, а к ней в рот залетела кукушка.

Купец прибежал на зов своей супруги и, моментально сообразив в чем дело, поступил самым остроумным способом.

С тех пор он стал известен всему населению города и его выбрали в сенат.

Но прослужив года четыре в сенате, несчастный купец однажды вечером зевнул и ему в рот залетела кукушка.

На зов своего мужа прибежала купчиха и поступила самым остроумным способом.

Слава об её находчивости распространилась по всей губернии и купчиху повезли в столицу показать митрополиту.

Выслушивая длинный рассказ купчихи, митрополит зевнул и ему в рот залетела кукушка.

На громкий зов митрополита прибежал Иван Яковлевич Григорьев и поступил самым остроумным способом.

За это Ивана Яковлевича Григорьева переименовали в Ивана Яковлевича Антонова и представели царю.

И вот теперь становится ясным, каким образом Иван Яковлевич Антонов сделал себе карьеру.

Происшествие на улице

Однажды один человек соскочил с трамвая, да так неудачно, что попал под автомобиль. Движение уличное остановилось и миллиционер принялся выяснять, как произошло это несчастие. Шофер долго что-то объяснял, показывая пальцем на передния колёса автомобиля. Миллиционер ощупал эти колёса и записал чего-то в свою книжечку. Вокруг собралась довольно многочисленная толпа. Какой-то гражданин с тусклыми глазами всё время сваливался с тумбы. Какая-то дама всё оглядывалась на другую даму, а та, в свою очередь, всё оглядывалась на первую даму. Потом толпа разошлась и уличное движение вновь восстановилось. Но гражданин с тусклыми глазами долго ещё валился с тумбы, но наконец и он прекратил своё занятие. В это время какой-то человек, несший стул, видно, только что купленный, – со всего размаху угодил под трамвай. Опять пришёл миллиционер, опять собралась толпа, и остановилось уличное движение, и гражданин с тусклыми глазами опять начал сваливаться с тумбы. Ну а потом всё опять стало хорошо, и даже Иван Семёнович Карпов завернул в столовую.