Чертова дюжина Оскаров - Юрий Медведев

Я, понятное дело, везде с ним катался, везде порхал, и на меня отблеск его славы, как говорится, пал. Он на телевидении - и я на телевидении, он ручку жене президента целует, и я прикладываюсь, а как же иначе, личный переводчик, без меня ему шагу ступить некуда, он в иностранных языках был ни бум-бум... И вот наконец сваливаются на него все тринадцать "Оскаров" разом - представляешь, что это такое?

Из актеров трое получили: Пол Ньюмэн, Филипп Ноаре и Катя Паскалева, красивая такая болгарка, она еще в "Козьем роге" прогремела, наверно, ты знаешь. Сценарист получил, оператор, художник-декоратор, художник по костюмам, даже звукорежиссеру не пожалели золотой статуэтки, никогда такого не было за всю историю кино...

И закатили же нам встречу на родной земле по возвращении из Голливуда не буду описывать в подробностях, все равно не поверишь. Целых два года валялись мы как сыр в масле. Буквально все - от кинопередвижника до академика - стелились перед Барковским. Герой! Метр! Член всех международных жюри! Президент Всемирной академии киноискусства! Жену с двумя детьми бросил, на француженке женился, это высший шик у наших киношников, да и не только у киношников... Я тоже на свой институт рукой махнул, и без диплома не последний человек на Земле...

Слушай меня внимательно. Теперь начинается самое печальное. Последние полмесяца мы с Барковским болтались здесь, в Судаке. Очередной международный симпозиум. Опять Мишку до небес превозносили, какую-то премию вручали, у него этих премий хоть пруд пруди. А в прошлую субботу зашли мы сюда, в этот кафешантан, клюнуть по маленькой, как говорится. Здесь уютно, народу днем почти нет, а главное, столы здесь из реквизита "Десанта на Сатурн", видишь, какой они заковыристой формы.

- Их форма напоминает орбиту планеты с двумя солнцами, - сказал я.

- Наверно, так оно и есть, - согласился Жилевин. - Вам, ученым, виднее. Эти столы у нас стояли в кают-компании планетолета. Уговорил нас тогда продать здешний директор, ужас как приглянулись ему эти столы...

Сидим мы с Мишкой, потягиваем коньячок, и представь себе только, какую он речь заводит, мерзавец.

"Кончились, - говорит, - для тебя, Илюша, золотые деньки, отъездился ты со мною по заграницам. Я, - говорит, - теперь в иностранных языках и сам поднавострился, без тебя вполне обойдусь. А главное, - говорит, - неудобно мне стало с тобою, Илюша, в высшем свете фигурировать".

"То есть как неудобно? - спрашиваю я прохвоста Мишку. - В пятидесяти двух странах вместе побывали, целый пуд соли съели, везде верою-правдою тебе, как собака, служил, и вдруг - бац! - неудобно".

"А потому, - говорит, - неудобно, что супруга моя теперешняя Брижитт вида твоего не выносит. Ты, между прочим, на себя в зеркало лишний раз оглянись. Нос как слива, глаза и впрямь собачьи, уши торчком, плешь до затылка".

Ну и взяла ж меня тут злость, даже какое-то удушье охватило! Ах ты, думаю, тварь, из-за смазливой бабенки предаешь друга своего закадычного, да что там друга! Раба!

"Может, лысина у меня и до затылка, - говорю, - зато совесть перед людьми чиста. На хлебах ворованных не жирею, как некоторые другие гении-лауреаты".

"Про какие такие ворованные хлеба начал ты лясы точить? - спрашивает Барковский. - Ты, - говорит, - плешивый, ври-ври, да не завирайся".

Дружище, можешь себе представить, он меня сам, самолично обозвал плешивым!

Сжал кулаки я под столом, молчу, от обиды губу в кровь прикусил, а в мозгу будто дятел колошматит клювом: плешивый! плешивый! Я, понятно, не Марлон Брандо и не Ален Делон, но тоже кое-какое имею о своей особе представление. Без уважения к себе не то что человек, даже зверь жить не станет, верно я говорю, в?

"Ах ты тварюга, - говорю, - Мишка! Ты мне моги должен умывать за "Десант на Сатурн", за то, что из семьи торговцев да барышников в люди выбился. Как говорится, из грязи - да в князи, а ты..."

В общем, помутился у меня разум, забыл я про клятву мою страшную инопланетянам, про все на свете забыл. И выложил Барковскому правду-матку, насчет сатурнианцев. Все выложил, ничего не забыл, пусть, думаю, хоть правдой подавится.

И что ты думаешь, дружище? Он спокойно до конца все выслушал, даже бровью не повел, а после поднялся и говорит.

"Ты, - говорит, - спятил. Чокнулся натуральным образом. Все это глупость несусветная, бред больного воображения. Тебя, - говорит, - в сумасшедший дом поместить надо, причем пожизненно, и я, - говорит, - при желании позабочусь об этом. Впредь ты мне, - говорит, - хорек плешивый, даже на глаза не попадайся!"

И ушел, предатель, в тот же день упорхнул в Москву, а оттуда в свой Париж, к Брижитке размалеванной. Ну я и запил от обиды, стыда и огорчения...

Жилевин вытер платком слезы и горько вздохнул:

- Пропади он пропадом в своем Париже. А ты, дружище, коли туда и впрямь собираешься, всенепременно полюбопытствуй на мерзкую харю Барковского. Не знаю, на кого похож я, а этот двурушник - вылитый шакал, ужасный и злой, тонко об этом сказано в древнем стихе, что ты читал.

- Обещаю тебе полюбопытствовать на шакала Барковского, - улыбнулся я, и он тоже мне улыбнулся в ответ жалкой своей улыбкой.

Я осмотрелся. Старичок, разгадывающий кроссворд, исчез. Влюбленные сидели к нам спиной, обнявшись, и смотрели на заходящее солнце. Буфетчица дремала у стойки. Больше в ресторанчике не было ни души.

- Но хоть ты-то мне, дружище, веришь? - заискивающе спросил Жилевин и потянулся за очередной сигаретой.

- Верю тебе, - сказал я. - Верю, что именно так все и было. Как ты описал. Но одна деталь для меня не совсем ясна. Как ты решился нарушить клятву? Не боишься, что они исполнят свою угрозу?

Жилевин почесал возле уха и ответил:

- Честно говоря, побаиваюсь. Но уж коли грех на душу взял, никуда теперь не денешься. Я так рассудил. Даже если они за мной и следят, допустим, то все равно с Сатурна меня козлом не сделаешь, расстояния больно велики, мильоны километров. Надо сюда им опять добираться. А здесь меня на мякине не проведешь, стреляный воробей. Я теперь за город, или в рощу, или в парк ни за какие коврижки не подамся. Буду жить в самой гуще народа. Сам понимаешь: над Москвой или даже над Судаком медуза ихняя не станет торчать, не такие они дураки.

- Ты прав, - сказал я. - Всем инопланетным экспедициям наверняка запрещено демаскировать себя подобным образом. Однако существует другой путь. Они смогут зависнуть на орбите, а к тебе командировать специалиста по преображению личности.

- Наивный ты человечек, дружище, - широко улыбнулся Жилевин. Допустим, пришлют они кого захотят. Теперь рассуди: неужто он может объявиться в людном месте? Я ж тебе говорил, они на такс похожие, уродливы до неимоверности, я по сравнению с ними красивей Жерара Филипа. Да если такое чучело в золотом скафандре появится, допустим, на пляже, или в магазине, или еще где - ты представляешь, какое начнется столпотворение? Если все же удастся ему меня схватить и потащить к медузе, живым ему не уйти, будь спокоен.