Туфли с дырочками - Виктория Александровна Миско

***

По телевизору совершенно очаровательный скелет пел мальчику какую-то песню под гитару. Диана не слушала. Она сидела в кресле, поджав колени в груди, и смотрела в одну точку.

— То есть ты новая жена моего папы?

Толя всегда умел удивлять своими прямыми вопросами. Вот и теперь он сидел на диване напротив Дианы и смотрел без малейшего осуждения, с искренним любопытством.

— Мы не женаты, Толь, — ответила девушка и улыбнулась.

— Понятно, — сказал мальчик и снова принялся за кукурузные палочки.

К его румяным щекам прилипли жёлтые крошки. Он снял школьную форму и теперь сидел в майке и домашних шортах, по-турецки сложив ноги. Диана смотрела на него и не понимала, как возможно было жить в мире, не зная этого мальчика.

— Но вы любите друг друга, — больше утвердительно сказал Толя, продолжая жевать.

— Да.

— Это хорошо.

— Хорошо, — задумчиво повторила она.

— В буддизме считается, что чем больше после нашей смерти на земле остаётся людей, которые нас любят, тем лучше нам будет там. В раю. Или как это называется в буддизме? Рай? Бабушка говорит, что рай.

Он сказал это так просто, что Диана растерялась. Николай очень просил её не говорить Толе правду, и она усердно стискивала зубы и продолжала улыбаться, глядя в детские глаза. Она видела, что он всё понимает, потому что обманывать себя и внушать обратное так, как это делал Коля, ей не хотелось.

— Я не знаю, — пожала плечами Диана.

— Как ты думаешь, мама любит папу?

Толя в кукурузных крошках очень серьёзно посмотрел на девушку, и она тепло улыбнулась в ответ.

— Думаю, да.

— Тогда… — он посчитал в уме и загнул несколько пальцев на руке, — это уже пятеро: бабушка, дедушка, я, ты, мама… Не знаю, достаточно ли это. Может быть стоит поговорить с друзьями, рассказать им побольше про папу. Он ведь точно им понравится!

— И что же ты им расскажешь?

— Я… — ненадолго задумался Толя. — Расскажу, что папа любит Лего Майнкрафт и делает бумажные самолётики, которые летят дальше обычных, что он боится собак, но всё равно всегда прячет меня за спину, если видит впереди какого-нибудь бульдога без намордника. Что он очень медленно водит машину и называет себя при этом «Гонщиком Формулы-1». Он смешной…

Толя вдруг замолчал и уткнулся в тарелку. Его веки медленно опускались и поднимались, и на ресницах оставались крупные капли слёз.

— Они же до сих пор думают, что я ничего не понимаю?

Диана села на край кресла и потянулась к мальчику, положила ладонь ему на колено. Сколько раз она вела подобные разговоры с родными пациентов на своём отделении? Сколько раз она видела слёзы, гнев и надежду?

Но никто не предупреждал, что всё это никак не подготовит её к разговору с маленьким мальчиком, который так долго позволял родителям обманывать себя.

— Они любят тебя и выбирают безопасность, а не правду, — Диана постаралась сказать это как можно убедительнее, но обманывать она никогда не умела. — Они боятся. За тебя. За себя.

— Я знаю, — кротко ответил Толя. — Но ты ведь тоже боишься.

Диана кивнула.

— Им есть что терять.

«Сбережения и воспоминания», — так сказал Коля своей жене. Сбережения. Воспоминания. И Толя.

Взрослые просто сначала надевают кислородную маску на себя, смиряются с мыслями, находят нужные слова, и только потом помогают ребёнку. Только кто знает, сколько времени необходимо, чтобы помочь самому себе. Порой это очень-очень-очень трудно.

— Это хорошо, что вы с папой встретились, — сказал Толя, глядя на свои пальцы. — Ведь чем больше людей его любит, тем лучше ему будет там, да?

***

— Думаешь это любовь? — сказал дианин отец, когда узнал об её отношениях с Николаем. — ДУМАЕШЬ ЭТО ЛЮБОВЬ?!

Он был бывшим военным (если вообще для общества существуют «бывшие военные» и «бывшие жёны»), поэтому когда он повышал голос это звучало достаточно угрожающе. Но Диана привыкла, поэтому просто отодвинула тарелку отца подальше от края стола. Мама расстроится, если он разобьёт ещё одного представителя из её коллекции керамики.

— ДИАНА!

Девушка посмотрела на отца. В его иссиня чёрных волосах совсем недавно стала появляться седина, а бугристые плечи всё так же выступали из-под футболки, широкая грудь ходила ходуном от гневного дыхания.

— На что ты злишься?

Пётр в недоумении взглянул на дочь и свёл густые брови над переносицей.

— Злюсь, — уже спокойнее кивнул он. — Злюсь, потому что ты молодая девчонка, а хочешь пустить свою жизнь коту под хвост!

— Ты так считаешь?

— Да!

— А я нет.

Пётр выставил указательный палец и несколько раз громко ударил им по столу.

— Это всё мать, — уличающе протянул он. — Это она научила тебя этому спокойствию, которое так действует на нервы! С самого детства ты плачешь по любому поводу, но иногда вдруг становишься такой спокойной. Она такая же! Твоя мать!

— Я знаю, — понимающе кивнула Диана. — А вот плакать меня научил ты.

— Я?! — взревел мужчина, и его голос ударился о стены, зазвенел в подвешенных над плитой сотейниках и кастрюлях и, наконец, затих. — Я…

Мальчики не плачут, особенно, если эти мальчики всю жизнь мечтали стать военными. Но ещё мальчики однажды встречают тех, кто разрешает им быть собой. Для Петра таким человеком стала Диана — девочка, появление которой спустя долгие годы безуспешных попыток стало для них с женой откровением. В день, когда она родилась, он узнал, что слёзы — это не страшно, поэтому просто сидел на полу в квартире и плакал в телефонную трубку. «Она уже с нами, всё хорошо», — тихо успокаивала его жена.

Мама рассказывала эту историю тысячи раз. И всегда тепло добавляла «Вот он-то и научил тебя плакать».

Мужчина строго посмотрел на дочь, провёл рукой по жёсткой щетине. «Гордись, что мы научили её не бояться говорить нам правду», — повторяла жена как мантру. И Петя гордился. Только почему его не спрашивают, нужна ли порой ему эта правда?

— Он был пациентом на твоём отделении? — буркнул мужчина.

— Был, да.

— И ты знала, что…

— Я знала, что он болен, пап, конечно, знала.

Пётр с силой ударил по столу и потряс головой.

— И ты всё равно считаешь, что это любовь?!

— Да.

— Да как такое возможно, Диана, послушай себя!

— Я послушала, послушала себя, пап. Всё хорошо.

Он не был в этом уверен. Он боялся, как только умеют бояться повзрослевшие мальчики за своих дочерей.

Нас не учат любви, счастью, горю. Кто-то говорит, что жизнь — это череда достижений, кто-то считает её путём от одного счастливого мгновения до другого. Нам приходится выбирать, кого