Книга 1. Цепные псы одинаковы - Иней Олненн

— Пришлых не боишься? — знахарь хмуро наблюдал за его приготовлениями — не нравилась ему эта затея. — Тех, что выманить тебя хотели? Подкараулят за кустом и зверям скормят. А то еще похуже.

— А что хуже-то? — спросил Ян, но знахарь так зыркнул на него глазами, что тому расхотелось услышать ответ.

Ингерд молчал. Он все время молчал, будто слова ему были не нужны вовсе. Когда он вышел за дверь, знахарь сказал Яну:

— Лети за ним, гляди, чтоб не случилось чего.

И отворил окно.

Ян взмыл в небо, покружил над лесом, высматривая Ингерда, и заприметил у крутояра черного волка, рысцой бегущего к реке. С этой минуты зоркий Ян не упускал его из виду, да и ошибиться было нельзя: по черному загривку волка проходила белая полоса. Этого зверя уже ни с каким другим не спутаешь, даже в темноте. Волк бежал без отдыха до светла, потом затравил зайца, напился воды из ручья и улегся в вывороченных корнях упавшей сосны переждать день. Ян примостился на ветке так, чтобы не пропустить момент, когда он опять поднимется, а все же упустил. Он-то думал, что волк отдохнет до сумерек, а он не вытерпел и поднялся еще по солнцу. Насилу Ян выследил его, стараясь самому не показаться. Он насчитал одиннадцать лежек, прежде чем увидел становище Ингерда. Вернее, то, что от него осталось.

Для Яна эта земля была чужой и небо тоже было чужим — низким и сумрачным. Он дышал чужим воздухом, в нем явственно чуялся запах близкого Моря — незнакомый, терпкий, тревожный. Леса по обе стороны Стечвы росли суровые, да и сама Стечва была на себя не похожа — величавая, грозная, тут ее не переплыли бы даже самые лучшие пловцы из Стигвичей, никак не сравнишь с той, что Ян привык — глубокой, но спокойной. Ян не бывал здесь прежде, но из дедовых рассказов знал, что тут обиталище клана Черных Волков, клана большого, воинственного. Дед рассказывал, что их женщины могут сражаться наравне с мужчинами, а мужчины умеют строить такие лодки, на которых даже в Море ходят. Были времена, когда Соколы и Волки торговали меж собой. Вниз по реке везли соль, мед и хлеб, а вверх — шкуры, тисовое дерево и ольховый уголь. Но воинственные племена Стигвичей, Годархов и Асгамиров, что по другому берегу Стечвы живут, все чаще суда в пути стали грабить и жечь, управы на них не нашли, и торговля потихоньку прекратилась. Знал Ян также, что Волчьи земли с Медвежьими соседятся, а недалеко к западу лежат места, хуже которых и придумать нельзя: Гиблые Болота. Они раскинулись до самого берега Белого Моря. Никто не брался их перейти, да что там перейти — Ян не взялся бы даже перелететь через них! За болотами водилась дурная слава, и только Скронгиры не боялись соседствовать с ними, потому и их боялись тоже.

Ян поспешил перевести взор вниз. И ему стало не по себе.

Посреди цветущей равнины, со всех сторон окруженной лесистыми холмами, будто открытая незаживающая рана, зияло страшное пепелище. Богатое и сильное племя жило здесь — на берегу валялись обугленные остовы тех самых больших лодок с высокой кормой и могучими мачтами. Ян воочию представил, как эти лодки бороздят морские просторы, бесстрашно зарываясь в пучину острыми носами, хотя Море ему доводилось видеть только с высоты. Что же приключилось зимой здесь, у полноводной Стечвы? Какая сила сгубила столь могучее племя? У Яна не было ответа. И тут у реки показался Ингерд.

Он медленно брел по берегу, сгорбившись, точно старик, давно призывающий смерть на свои седины. Он глядел по сторонам так, словно очутился тут впервые, словно и тут был чужаком. Да и то правда: разве это его дом? Черный пепел да головешки — все его наследство, вороны да суетливые мыши — все его родичи, где же сам не станешь зверем? Ян видел, как он застыл посреди пепелища, потом покачнулся, точно молодое дерево под ударом топора, и рухнул на землю, накрыв ее своим телом. Не ответила земля на его стон, она была мертва. И пролетел над лесом да над холмами волчий вой — страшный, холодящий — и глухим хрипом замер где-то за рекой. Вздрогнул Ян, поежился, на землю слетел, человеком обернулся, к Ингерду подошел осторожно — а ну как сгоряча в горло вцепится?

— Тяжелое горе твое, Волк, — тихо сказал он. — Нести его тебе на своих плечах до самой смерти.

Поднял голову Ингерд, отшатнулся Ян, — глаза его бешеной яростью горели, и такая жажда крови плескалась в них, что подумал Ян, убьет он его, не разобравшись.

Но нет, просветлели через миг его глаза, признал Ингерд Яна, поднялся с трудом, точно беспомощным младенцем был, и говорит:

— Погляди вокруг, светлокудрый. Видишь пепел и прах? Это душа моя под ногами твоими, сгоревшая дотла той студеной ночью.

— Велика могила, — так же тихо отвечает Ян.

Склонил Ингерд голову, темные волосы скрыли лицо, засветилась белая прядь, упав на лоб.

— Велика, — сквозь стиснутые зубы эхом отозвался он. — Да только мертвых своих мы в Море хороним, там наши могилы… И за то, что прах сородичей моих сечет дождь и сушит ветер… Клянусь, кто-то ответит за это.

Ян глядел на него и понимал, что так он и будет. Отыщет он виновного, даже если всю жизнь на это положит, и плату возьмет большую, жестокую.

Соленый ветер прилетел с Моря, жадно вдохнул его Ингерд, осушил тот ветер его непролитые слезы, поднял пепел с земли, закружил.

— Погляди, сколько земли, быстрокрылый, — Ингерд повел рукой по-над Стечвой, — погляди, какая воля! Разве может быть мало такой земли?

За рекой просторы раскинулись широкие и дальние, глаз не хватало за горизонт заглянуть. Он знал, что там живут Асгамиры — род Дикого Вепря, славный род, древний.

— На них думаешь? — спросил Ян.

— Мы воюем уже много лет, — Ингерд подставил лицо ветру. — Больше некому. Медведи никогда на нас не нападали. Но та сеча темной ночью была, я могу и ошибиться. Мое сердце сомнением полнится.

Ян понимал, что эта неуверенность мучает его, грызет, как цепной пес, не дает жить спокойно.

Когда загорелся в небе багровый закат, пошел Ингерд в лес, отыскал там старую заброшенную кузницу, а в ней — в потаенном углу — бережно схороненную заготовку для клинка.

— Это будет новый меч, и владеть им будет новый Ингерд Ветер. Лети домой, быстрокрылый, ибо ковать я его буду один.

Ян не стал спорить, понимая, что сейчас самый желанный друг Ингерда — одиночество, поэтому он не стал искушать судьбу и подался на юг, домой.

— Как он? — первым делом спросил знахарь, едва Ян переступил порог.

— Да никак, — Ян добрел до лавки и опустился на нее совсем без сил. — Там не осталось даже травинки. Он будет мстить, колдун, и могучий клинок поможет ему в этом, ибо ярость — его рукоять, гнев — его лезвие и ненависть — его острие. Не хотел бы я попасть в число врагов этого чужака.

Знахарь протянул ему деревянный ковш.

— На-ка, выпей кошачьей травки да поспи как следует.

Ян спал день и ночь и еще один день, два раза знахарь клал на окно для домового свежую горбушку, посыпанную солью.

Ингерд пришел через десять дней — угрюмый, худой, с заросшим щетиной почерневшим лицом, и при нем был новый меч. Знахарь ни о чем не спросил его, но во всем облике чужака явственно читалась обреченность, смерть пометила его, и бёрквы неусыпно стерегли его душу. Вяжгир тяжело вздохнул. Он не умел лечить такую болезнь, тут бессильны все травы и заговоры, а других средств он не знал.

До ночи Ингерд метался по избушке, проклиная врага, чьего имени не знал, до ночи бился о стены, не имея сил жить и не имея права умереть, не отомстив. Велики были его страдания, выжигали изнутри каленым железом. Потом он вышел на улицу, долго сидел, глядя на закат, да так и уснул, повалившись в траву.

А знахарь все ворочался с боку на бок на меховом одеяле и думал: а не позвать ли ему опять эриля Харгейда? Только он владел эльдаикой — Магией Рун, в его могуществе Вяжгир не сомневался. Может, совет какой даст… Он еще раз вздохнул. Нет, когда дело маэра касается, советы тут не помогут.

На полке над очагом звякнули чашки, а потом шорох раздался, будто мышь пробежала.

— Ну-ну, не балуй, — миролюбиво произнес знахарь. — Поди-ка лучше погляди, как там парень, жив ли.

В каждом жилище полагалось иметь домового — доброго духа, за хозяйством присматривающего, оберегающего дом от злых, мстительных бёрквов. При случае домовой мог даже подраться с бёрквами, если те желали хозяевам навредить. Одинокий знахарь часто заводил разговоры со своим домовым, хоть ответов и не получал и самого домового не видел, человеческому глазу видеть духа не полагается. А с появлением в избушке чужака домовой и вовсе где-то затаился, только изредка шуршал по ночам да на рассвете.

Наутро знахарь сказал Ингерду, когда тот умывался в ледяной воде грозового ручья:

— Тебе надо прибиться к какому-нибудь роду.

По пояс голый Ингерд выпрямился, в желтых зрачках вспыхнул гнев. Но малорослый щуплый знахарь не отступил перед высоким могучим чужаком, и тот, как прежде Ян, сдался его силе.