Лесная быль. Рассказы и повести - Софья Радзиевская

Из отверстия дупла высунулись четыре головы с разинутыми клювами. Ну и кричали же они!

— Дай! Дай! Есть хотим!

А мать всё дальше манит.

Покричали молодые и вдруг, толкаясь, полезли из дупла. Мать попятилась ещё, ещё, пока всю четвёрку не выманила. И что же? Всех обманула, никому личинку не отдала, вспорхнула и полетела прочь.

Молодые не выдержали: тоже взмахнули неумелыми крыльями и сами не заметили, как оказались в воздухе, пустились за матерью такими же нырками, как и она. Голод сразу выучил.

Старый дятел тоже сорвался с соседнего дерева, наспех проглотил майского жука, которого всё держал в клюве, и отправился за детьми.

Он догнал семью у старого пня, полного личинок. Молодые посмотрели, как ловко достают их клювами родители, и постепенно сами принялись за работу. Наука пошла впрок: скоро они так наелись, что у родителей просить перестали. А те даже им отдохнуть не дали и дальше повели учить уму-разуму. Дятел-отец свёл счёты с белкой, которая пробовала его птенцами полакомиться: устроил со всей семьёй разбойничий набег на её кладовую в дупле, где хранились вкусные жёлуди.

Так, стайкой, они летали и кормились целый день и ещё следующий и ночевали с матерью по-прежнему в старом дупле. А на третье утро вылетели и разбрелись кто куда. А отец и вовсе не явился.

На поляне стало до странности тихо. Три недели в дупле с утра и до самой темноты копошились, пищали птенцы и их родители, точно старая осина сама с собой разговаривала на разные голоса. А теперь явственно слышался только тихий говор её листочков. Они, как всегда, и без ветра чуть трепетали, не то радовались, не то огорчались, что откричала, отшумела на полянке молодая жизнь.

— Кик-кик! — послышалось вдруг с разных концов полянки. В воздухе мелькнули быстрые крылья, и к стволу осины под самым дуплом ловким нырком прицепились две пёстрые птицы.

Прицепились, как по команде повернулись и уставились друг на друга блестящими чёрными глазами.

Что привело их сюда в последний раз? Проверить, не собрались ли дети опять в родимом дупле? Или захотелось взглянуть друг на друга в последний раз до новой весны? Кто знает?

Несколько мгновений прошло в полном молчании, затем…

— Кик-кик! — крикнул дятел-отец и, нырнув вниз, устремился прочь.

— Кик-кик! — послышался ответ, и дятлиха-мать тоже сорвалась с дерева и умчалась в другую сторону. Деревья мгновенно скрыли их друг от друга.

Попрощались они этим криком на всю долгую зиму или условились о новой встрече будущей весной?..

Так, вырастив детей, дятлы расстались. Всю осень и зиму они прожили отдельно, но сохранили верность друг другу и далеко не улетели.

Но вот, наконец, прошла зима. Стеклянными голосами зазвенели весенние ручьи, запорхали на солнечном пригреве бабочки-крапивницы, и дятел забеспокоился: взлетел на обломанную верхушку дерева да как забарабанит. Звонкая дробь, его весенняя песня, разнеслась по лесу. Услышала её та, для которой эта песня предназначалась, и дрогнуло её сердце. Кончена одинокая зимняя жизнь. Дятлиха сорвалась с дерева и спешит на призыв супруга.

Снова они вместе хлопотливо осматривают старое дупло или долбят новое.

Дальше… всё повторяется.

ДЫМКА

Старая ель пушистыми лапами заботливо прикрыла большой плотный сугроб. С виду это был обычный сугроб, каких много за зиму намели сердитые метели. Только почему-то сбоку в нём виднелось небольшое отверстие, а над ним еловая лапа заиндевела — побелела от тонких иголочек инея. Словно оттуда от чьего-то дыхания пар идёт и к ветке тонкими льдинками примораживается.

Тихо в лесу. Но что это? Снег у самого сугроба чуть пошевелился, крупинки его раскатились в стороны и между ними, как из крошечного колодца, вынырнула маленькая серая зверюшка с длинным хвостиком.

Оглянулась, поднялась дыбком на тонкие задние лапки. Острый носик насторожённо нюхает воздух: нет ли опасности?

Кажется, всё благополучно. Мышка ещё дёрнула носиком, молнией мелькнула по сугробу и исчезла в окошке под еловой лапой.

Снова тихо. Но вот и в другом месте у сугроба открылся крошечный колодец, и ещё… Мышки одна за другой несутся, исчезают в окошке под еловой лапой. Что им там нужно?

Через минуту они снова появляются, мчатся вниз, под надёжное снежное укрытие. Снег сверху немного обледенел, а в глубине полон ходов и переходов — мышиных дорожек. Мышки под снегом бегут по ним уверенно, каждая к своему тёплому подснежному гнезду. Ротики у них теперь смешно растопырены, набиты клочками бурой шерсти, сколько в них смогло поместиться. Это тёплая подстилка в гнезде для их будущих детей, слепых голых мышат. От медвежьей шерсти в гнезде им будет тепло, как в печке, пока не вырастет их собственная шелковистая шубка.

Хозяин берлоги под сугробом, большой старый медведь так разоспался, прикрыв нос лапой, что и не слышит около себя мышиной возни. Может быть, ему даже приятно, чуть щекотно, когда проворные лапки осторожно тянут с его боков и спины клочья свалявшейся шерсти.

Медведь линял, как все звери, весной. Он даже не почувствовал, как нахальные гостьи выстригли на его спине целую полосу. Только вздохнул, почмокал сладко и перевернулся на другой бок. Ему ещё рано просыпаться: в лесу снег, кормиться нечем.

А вот ещё гостья, покрупнее. Тёмная, почти дымчатая белочка осторожно спустилась по ёлке вниз, к самой берлоге. Пушистый хвост стряхнул с еловой лапы иголочки инея. В эту минуту солнце проглянуло сквозь ветки, иголочки вспыхнули в его лучах разноцветными огоньками. Но дымчатая белочка их красотой не интересовалась: чёрные бусинки-глаза её пытливо следили за мышиной беготнёй. Шерсть! Это и ей нужно. Её голеньким розовым бельчатам тоже скоро потребуется тепло.

Дымка осторожно спустилась по дереву вниз. Миг — и исчезла в окошке сугроба. Ещё миг — и она снова на ветке. Теперь её мордочка тоже смешно раздулась. Мыши, наверно, завидовали: где им набрать в рот столько шерсти за один раз!

Но что это? Большая коричневая птица неслышно появилась из-под соседней ели и прямо на белку! Кривые когти выставила вперёд, вот-вот вцепится в спинку!

Только у белки своя хитрость: глазом не уследить, как она помчалась вверх по стволу, да не прямо, а штопором вокруг ствола. Ястреб тоже пробовал вокруг, да где там! Запутался в ветвях. А белка уже влетела в дупло и, задыхаясь, пропала в его глубине.

Разозлённый ястреб добрался-таки до дупла, всунул в него хищную лапу, поводил-поводил ею в середине, но до беличьей дрожащей спинки дотянуться не смог. С досады старый разбойник щёлкнул клювом, отлетел, сел на ветку, оглянулся.

Ясно, ждать не стоит: напуганная белка теперь не скоро выберется из дупла. Ястреб так же бесшумно метнулся с ёлки вниз сквозь гущу веток и исчез. Вкусный кусочек ему всё-таки по дороге достался: одной мышке не удалось донести медвежьей шерсти деткам на перинку. Ястреб подхватил её с земли на лету, на ближней ветке разодрал и проглотил. Клочок шерсти, колеблясь, опустился с ветки на снег, но его тут же утащила другая мышка. В природе ничто не пропадает.