Инквизитор. И аз воздам - Надежда Попова

– Можно узнать, что вас так развеселило, майстер Хармель? – хмуро уточнил Висконти, и куратор распрямился, попытавшись согнать с губ невольную ухмылку:

– Ничего. Всего лишь отрадно видеть, что субординация в Совете не препятствует братской душевности… Но, если позволите, он прав…

– Не позволю, – оборвал Бруно решительно и, вздохнув, кивнул итальянцу: – Он прав, Антонио. Для того мы его и держим, потому он и ездит по всей Империи, потому мы и затыкаем им все дыры – если где-то что-то случается, именно он, как правило и способен это разрешить.

– Забыл упомянуть о том, что, если Гессе направить куда-то, где ничего до сей поры не случалось, – там непременно что-нибудь случится, – буркнул Висконти, одарив куратора тоскливо-неприязненным взором. – Завтра посвятите его в подробности, майстер Хармель. Снабдите его всей необходимой информацией, какой только возможно. Я не хочу, чтобы он задерживался в этом вашем Бамберге дольше необходимого, а особенно – чтобы погружался в этот омут наобум.

Глава 2

От привычки столоваться в общей трапезной, а не в отдельной комнате, Бруно так и не избавился – он по-прежнему садился за общий стол, как и во времена своей службы под началом Курта, и к такому поведению нового ректора академии святого Макария все уже, кажется, привыкли. Этим утром майстер инквизитор снова нашел своего духовника там же, где и обычно, – у второго стола от двери, поглощающим свой завтрак неспешно и задумчиво.

– Всё так же и всё то же? – уточнил Курт, с подчеркнутым омерзением бросив взгляд в его миску. – По-прежнему пробавляешься постной вареной преснятиной? А между тем мяса, особливо жареного…

– …мне хватило и за годы службы, – договорил Бруно равнодушно. – Я ничего не имею против традиций, однако сей разговор не считаю необходимой частью каждой нашей встречи. Иными словами, оставь вычуры моего разума в покое, и я не буду трогать твои, интересуясь, не избавился ли ты еще от своей пирофобии.

– Срезал, – признал Курт, установив свою миску на стол, и уселся напротив Бруно. – Не скучаешь по этой самой службе?

– По дням, когда я таскался за тобой по всей стране, ежеминутно рискуя попасть к кому-нибудь на клинок, в лапы вервольфа, под руку ожившего мертвеца или провалиться в межмирье и заплутать там на веки вечные?.. О да. Разумеется, скучаю. Здесь просто-таки унылейшая тоска: какие-то императорские планы да конгрегатские проекты, подличающие курфюрсты да убитые агенты… Скука.

– Что на сей раз?

– Ничего особенного, – передернул плечами Бруно. – Судя по донесениям из Ватикана, Косса вот-вот получит кардинальский чин; а судя по тому, что никаких активных действий он не предпринимает, – сей нечестивец не в курсе, что нам известна его принадлежность к тройке «Каспар – Мельхиор – Бальтазар». Либо же он имеет какой-то план, к исполнению коего идет, не желая отвлекаться на такую мелочь, как Конгрегация.

– Судя по его активности – он таки метит в Папы.

– Верней всего, – кивнул Бруно хмуро. – И если, опять же, правы наши осведомители – случится это вот-вот, возможно даже, в грядущем году. Вот тогда, чую, и начнется веселье…

– А что с Гельвецией? Сфорца сказал «бунт»?

– Скорее – пока лишь «беспорядки».

Но беспорядки, грозящие перейти в нечто серьезное, а потому принц сейчас находится там лично, во главе своего войска, но, – с усталой нарочитой торжественностью уточнил Бруно, – ему, как вассалу Рудольфа, оказана честь вести его под Reichssturmfahne[9].

– Даже так… И это в девятнадцать-то лет, – произнес Курт, недоверчиво качнув головой. – Не знаю, не знаю. Он, конечно, отлично показал себя в Баварии, но так рано швырнуть мальчишку в дела такого полета…

– Скоро уж двадцать, вообще-то… Давно вы с ним виделись?

– А то ты не знаешь. Этой весной, в лагере Хауэра. Фридрих делает успехи, должен сказать; и не только в воинском деле: он заметно повзрослел, в нем чувствуется тот самый «настоящий правитель»… Но все же рано взгружать на парня Империю; ему бы еще хоть пару лет…

– Нет у него пары лет, Курт, – вздохнул напарник понуро. – Их ни у кого нет. К слову, он обижен на тебя: ты так и не появился на его бракосочетании.

– В это время я был на другом конце Империи, – покривился Курт, – и при всем желании не мог успеть вовремя. Я поздравил его позже, в лагере Хауэра. Хотя, ты прав, поздравлять не с чем… Она хоть симпатичная?

– Ничего, – кивнул Бруно и, вздохнув, повторил: – Ничего; он справится. Я в восемнадцать уже тянул почти на одном себе жену и ребенка; у него задача посерьезней, само собою, но и помощников побольше будет, и они куда толковей, нежели те, что были у меня. Принц уже не ребенок, хочет он того или нет…

– Но тревожит тебя вовсе не Гельвеция и не Бавария, – заметил Курт уверенно. – Как-то между делом ты обо всем этом говорил сейчас. Итак? Давай-ка, колись: чего ты мне еще не рассказал?

– Инквизитор, – хмыкнул Бруно с невеселой усмешкой и тяжело вздохнул, отложив ложку в пустую миску.

– Побойся Бога, сколько лет я тебя знаю? Здесь и никаких инквизиторских навыков не надобно… Так в чем дело?

– Помимо Бамберга, есть и еще новости, – не сразу ответил Бруно, помявшись. – И тоже касаются тебя. В наше ульмское отделение явилась молодая женщина, которая разыскивала инквизитора Курта Гессе… Не давись. Не в этом смысле.

– Предупреждать надо, – выговорил Курт с усилием; духовник пожал плечами:

– Я и предупредил. Ведь сказал – «новость касается тебя». Так вот; та женщина выглядела странно, вела себя и того странней, зачем ты ей нужен – говорить отказывалась…

– В чем странность?

– Платье на ней сидело, по выражению ульмского обера, «как камзол на овце», волосы обрезаны по самые плечи, и вела она себя (с его, опять же, слов) так, что «захотелось найти ее отца и поговорить с ним о порке как непременной части воспитания». Но главное не в этом. Назвалась она Крапивой, а всем, кто пытался слишком назойливо лезть к ней с расспросами о том, для чего ей понадобился инквизитор Гессе, отказывалась что-либо объяснять и тыкала в нос потрепанный пергамент с подписью этого самого инквизитора. И судя по всему – не имея при этом ни малейшего представления, что на этом пергаменте написано. А написано было…

– … что ей разрешено заниматься врачеванием на территории Германии и Империи in universum[10], – договорил Курт, – и никто не должен чинить ей препятствий, ибо ереси, малефиции или чего иного непозволительного ее деяния не содержат… Нессель[11]. Все-таки выбралась из своего лесного логова.