Коптский крест - Борис Батыршин

Дело в том, что отец был в числе тех, кто четверть века назад, в далеком девяностом, дал старт ролевому движению в России[10]. Тогда ролевиков еще называли толкиенистами. Сейчас он уже лет семь как отошел от прежних увлечений, найдя другое хобби – историческую реконструкцию наполеоники. Но старые знакомые отца нередко бывают у нас. Да и на Бородино, куда мы ездим уже года четыре подряд, хватает ролевиков – как бывших, так и действующих. Правда, не каждый из них в этом признается.

Хотя, конечно, тринадцатилетние среди них редкость; наши знакомые инвалиды ролевого движения – все в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет включительно. Ну-ну, это я так шучу. На самом деле эти люди мне вполне симпатичны, да и отец трепетно к ним относится.

Так вот не был похож тот парнишка-гимназист на ролевика! Мне бы сразу задуматься о том, что здесь что-то явно не так, но нет. Решил, понимаешь, подыграть – вот и доигрался.

Короче. Когда вышел на солнечный свет из затхлой подворотни, я ничего не заподозрил. Поначалу. Ну подумаешь – двор как двор. Компания с книжками, женщина, дворник вон метет, старается… СТОП! Дворник? Интересно, когда же это я в последний раз видел такого дворника – словно из повестей Катаева об одесском мальчике Пете? Бляха, медалька на кафтане… или зипуне? Убейте меня, не знаю, как называется этот балахон. Да и не в зипуне дело – скажите, вы давно видели в Москве дворника не таджика? Вот и я не припомню. А это был не таджик. Такому лубочному славяно-арию место на картине Васнецова. Ну, на той, где три богатыря – на заднем, значит, плане, с совочком и метелочкой, навоз подбирать…

Да и не в одном дворнике дело. Сам двор… ешкин кот, мы же только что в нем были! Вон в ту подворотню вошли, рядом, метрах в десяти. Там еще серебристый «Ленд Ровер Дискавери» стоял, а рядом «мазда» синяя, а дальше – помойка. Да и двор ни с того ни с сего вымощен булыжником – и не аккуратно, как сейчас делают в центре, а кое-как, тяп-ляп, сикось-накось. Вон даже трава между камнями проросла…

А пацан-то обниматься к женщине бросился, кричит что-то, того гляди опять зарыдает… А женщина – это что, теперь так ходят? Ну, шляпка – ладно, ретро всегда в моде, а вот как насчет юбок до земли и корзинки? А эти типы на лавочке? По виду студенты, но почему они в мундирах?[11]

В общем, я все это прикидывал, а сам нащупывал лопатками спасительную подворотню. И не нащупал – подворотня, через которую я, вслед за гимназистом, попал в этот насквозь подозрительный двор, куда-то делась. И за спиной у меня была только ровная оштукатуренная стена. Не знаю уж почему, но я боялся даже выдохнуть. Ну, в точности как на страйкбольном выезде – когда крадешься вдоль стены в здании и видишь спины стрелков у окон. Они тебя пока не видят, но стоит хрустнуть трухлявой доске под берцем – и разом обернутся, окатят белой клюквой[12]. И ты, как во сне, медленно-медленно поднимаешь привод[13] – и никак не можешь поднять…

На улицу я выскочил через другую подворотню – ту, куда мы с Николкой зашли в первый раз. Не знаю, что удержало меня от того, чтобы нырнуть в нее перекатом, – видимо, я так накрутил себя, что на полном серьезе ждал выстрела вслед. Ерунда, конечно. Отец о таком говорил: реакция психики на полную неожиданность. Моторика, значит… ведь я толком даже единоборствами не занимался – так, год секции айкидо в четвертом классе. А вот страйкбол давал о себе знать, включая в нужный момент наработанные тренировками рефлексы. Это как опытный фехтовальщик в минуту опасности всегда будет нащупывать эфес у бедра[14].

В общем, ушел я без пыли и шума. Никто ко мне даже не обернулся; а в подворотне я чуть не сбил с ног еще одного типа – так стремительно выскочил на улицу.

Зря, как выяснилось, я торопился. Ничего хорошего на улице меня не ожидало. Асфальта не было – все та же корявая булыжная мостовая. Вместо машин – одинокая коляска, влекомая меланхоличной клячей, на углу стайка мальчишек в нелепых картузах, полицейский… Нет, не привычный московский в черном бронике, кепи-бейсболке, при металлоискателе, «макаре» и наручниках. Если бы! Да я бросился бы к такому, размазывая слезы счастья по физиономии и умоляя отвести к маме. Но, увы. Местный страж порядка оказался необъятным дядей в белом кителе и фуражке, укрытой белым же полотняным чехлом. На одном боку у него красовалась шашка[15] (память услужливо подсунула слово «селедка»), а на другом – монструозных габаритов револьвер. Следовал этот служитель закона по противоположной стороне улицы, степенно раскланиваясь с обывателями. А ведь если он сейчас обернется и увидит меня – будут проблемы!

Не то чтобы я вот так сразу прозрел и осознал, что я уже «там». Просто в голове встал на свое место последний кусочек пазла. И все то, что рассказывал гимназист – Николка, кажется? – и все то, что я увидел в «нехорошем» дворе, сложилось в единую картину. Выходит, парнишка не врал? А я-то, идиот, еще подкалывал его! Отлились кошке мышкины слезы…

Получается, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО пришел из девятнадцатого века! А теперь вот вернулся – уж не знаю как. А я сдуру сунулся за ним – и оказался в его времени. Только бегать по дворам, размазывая слезы, я не собираюсь. Не то воспитание.

Городовой (так, кажется, они называются?) величаво проследовал мимо. И не обратил на меня никакого внимания – видимо, не счел достойным. А скорее всего, просто не заметил – уж больно вызывающе по местным меркам я был одет. Приглядись страж порядка ко мне повнимательнее – все, пришлось бы уходить огородами и со стрельбой. А так как отстреливаться я могу разве что из ключей от квартиры, то лучше пока назад, в подворотню – бочком, бочком, вдоль стеночки, пока никто не заметил… А там – найду этого поганца в гимназической форме и расспрошу насчет дурацких шуточек с путешествиями во времени.

– Добже, шановни пан! Ще Польска не сгинела![16]

Этого только не хватало! Какой-то тип, стоя в рост в проезжающей коляске, призывно размахивал котелком и орал мне что-то на языке Сенкевича и пана Пилсудского. Физиономия типа выражала целую гамму чувств – от неподдельного патриотизма до бурной радости; так что я сразу сообразил, в чем дело.

В прошлом году мы с отцом на Бородино пообщались с поляками. Нет, не с нашими реконструкторами, из улан герцогства Варшавского или Висленского легиона[17], а с натуральными, природными, так сказать, пшеками. Отец вообще неравнодушен к этой стране, а если уж находится общая тема – кавалерия там, Бонапарт или сабельное фехтование, – то все, тушите свет. В общем, после знакомства на память ему остался шрам над бровью (а нечего фехтовать ночью, да еще и подшофе), а мне – очень даже недурная куртка красно-белой кожи с фундаментальным, в байкерском стиле, рельефным белым орлом на спине[18]. Вот этот элемент дизайна и разглядел польский патриот, так некстати оказавшийся на Гороховской. И не сиделось ему в Варшаве, на какой-нибудь там Маршалковской…