Клавдия Партичелла, любовница кардинала - Бенито Муссолини

Весть о нем мгновенно разнеслась по замку. Мужская и женская челядь и конюхи столпились во дворе. Лица горели любопытством. Дон Беницио соскочил с коня и расправил члены, затекшие от трехчасовой яростной скачки. Высоко подняв голову, он направился к крыльцу, где стояли кавалеры и дамы, составлявшие двор Клавдии. Толпа расступилась. Заученным жестом благословив толпу, дон Беницио громко произнес:

— Мир вам!

Толпа глубоким поклоном ответила на приветствие пастыря.

— Клавдия в замке?

— Да, — ответила Рахиль, преданная служанка Клавдии, — я сейчас доложу о прибытии вашего преподобия.

— Благодарю.

Коня дона Беницио увели. Мужчины и женщины вернулись к своим занятиям. Двор замка опустел и умолк. С легким шорохом голуби вылетали из бойниц, пролетали над башнями и над стенами.

Неожиданная мысль смутила дона Беницио. Как досадно, что он не подумал об этом раньше. С каким словом обратиться к ней: мадонна или синьора? Успех всецело зависал от того, сумеет ли он правильно начать речь, удастся ли ему подобрать нужные выражения и с первых же слов завоевать доверие красавицы.

Размышления его длились недолго.

— Мадонна Клавдия ждет вас.

Рахиль отступила в сторону, чтобы пропустить прелата, почтительно склонилась и исчезла. Дон Беницио прошел по короткому коридору, в конце которого прямая полоса света указывала дверь. Расправив складки платья, он вошел.

Клавдия ждала его, сидя в тяжелом античном кресле с высокой спинкой, украшенной резными гербами знаменитых родов. На молодой женщине была белая туника, широкими мягкими складками спускавшаяся на пол. Вокруг шеи тускло сверкали крупные жемчуга. Белое лицо, не тронутое годами, глубокие черные глаза…

Со стен смотрели на посетителя большие портреты великих пастырей и полководцев. Темные пурпуровые занавеси защищали окна от полуденного солнца.

Дон Беницио отвесил глубокий поклон, почти коснувшись носом своих колен, и поднял глаза на молодую женщину. Клавдия казалась ему прекраснее и желаннее любой из самых прекрасных королев.

Смешавшись, он забыл приготовленную речь. Робость упрямого любовника и внезапно выпавшая надежда сковали его язык. Он вновь чувствовал себя рабом красавицы; от сдержанной страсти кровь забурлила в жилах, поднялась и затемнила мысль.

Клавдия смотрела на него бесстрашно!

Она смело встретила врага! Она желала этой встречи! Она приняла его, чтобы покончить с ним! В любовной схватке, подобно цезарю на ристалище, Клавдия опустила вниз большой палец, обрекая на гибель побежденного.

Дон Беницио сделал шаг вперед, снова поклонился и открыл рот, чтобы начать речь, когда Клавдия прервала его.

— Я догадываюсь о цели твоего приезда. Я знаю, что приезд твой составляет часть заговора против меня, но я пожелала принять тебя и выслушать. Говори, но будь краток и благоразумен.

— Синьора, раз ты сама считаешь, что предисловия излишни, я прямо и открыто объясню причины, приведшие меня сюда…

Клавдия рукой указала на кресло. Дон Беницио сел, собрав между коленями полы своего плаща. Близость женщины смущала его. Глаза мрачно пылали, щеки покраснели, челюсти судорожно сжались. От нечеловеческого усилия воли лицо его исказилось демонической гримасой.

— Священная Коллегия возложила на меня трудное и тяжелое поручение. Я не принял бы его, если бы того не требовал мой долг… Ах, синьора, ты неделями живешь в стенах прекрасного замка и не знаешь, что происходит в княжестве.

Клавдия внимательно слушала, с любопытством следя за прелатом, делавшим видимые усилия, чтобы сохранить самообладание и спокойствие.

— Думаю, ты ошибаешься, дон Беницио. Но я не хочу прерывать тебя.

— Известно ли тебе это или не известно, синьора, я не знаю, но никогда за вековое господство Мадруццо в этой благодатной стране, не переживали мы таких тревожных и страшных дней. Бразды правления находятся в руках твоего отца, и Придворный Совет грозит вызвать чужеземное вмешательство. Вчера священная Коллегия постановила письменно обратиться к папе и императору и просить их решить судьбу княжества. Народ волнуется, его недовольство достигло пределов. Нужно ли говорить…

— Говори. Я слушаю.

— Всеобщая ненависть обращена против тебя. С тех пор, как народ узнал, что кардинал пожаловал тебе дворец Прато-ди-Фиера в Тренте, возмущение вспыхнуло с особенной силой, разлилось среди бедноты и подогревается твоими врагами.

— В том числе тобой самим!

— Нет, Клавдия. Не раз я имел случай погубить тебя. Не раз с трудом я подавлял желание это сделать… Но ты знаешь, что остановило мою руку, сковало язык. Я люблю тебя любовью, которая не может умереть. Ты отвергла меня, наполнила мое сердце злобой и местью. Но сегодня, Клавдия, я вновь пришел, чтобы предложить тебе любовь и защиту. Священная Коллегия поручила мне убедить тебя покинуть пределы княжества, хотя бы только временно. Твой отъезд успокоит народные страсти, отвратит опасности, нависшие над княжеством. Но я не хочу расставаться с тобой. Я готов изменить своему долгу, защитить тебя перед Коллегией, оправдать тебя перед народом, если ты, возлюбленная Клавдия, осуществишь мечту, которую годами носит мое сердце. Ты знаешь ее. Ты можешь это сделать.

Эта страстная речь не тронула Клавдию. Она неподвижно и невозмутимо сидела в кресле. Перед ней повторялась старая попытка… новое нападение, может быть, последнее, со стороны отчаявшегося любовника.

Затаив дыхание, пылая взором, взволнованный дон Беницио ждал чудесного действия своих слов. Но Клавдия разочаровала его.

— Ничего нового ты не сказал, — произнесла она холодно. — Я давно знаю, что с моим господином кардиналом борются бесчестные и неумолимые враги. Знаю я также, что ты и твои друзья разжигают ненависть ко мне в народе. Даже те, кто находит слова снисхождения для Эммануила, осыпают меня ложью и клеветой. Твои личные дела интересуют меня мало. Постоянство твоих чувств воистину замечательно, но я не испытываю желания помочь осуществиться тому, что ты называешь своей мечтой. В Тренте одни называют меня колдуньей, другие куртизанкой. Но я никогда не занималась волшебством и всегда была верна одному человеку, которого люблю. Не многие замужние женщины могут похвастаться тем же. Ты пытаешься соблазнить меня, но я не так глупа, как те дурочки, которые приходят к тебе на исповедь. Ты предлагаешь заключить со мной мир, после того как овладеешь мною бесчестными средствами. Ты молишь о поцелуе прощения и в глубине души готовишь новую месть… Нет, нет, дон Беницио. Знай это раз навсегда. Клавдия Партичелла слишком горда, чтобы искать чьего бы то ни было покровительства.

— Я предлагаю тебе из двух зол наименьшее.

— Ты предлагаешь мне спастись ценой моей чести. Я не могу этого принять!

— Кто же спасет тебя от народного гнева? — со сдержанной яростью спросил дон Беницио. — Ты хочешь, чтобы вспыхнул пожар?

— Зажигай его, если можешь.

— Он неминуем, Клавдия.

— Ну что ж, я любила, я сумела взять от жизни все, что она может дать. Я еще молода. Но я сумею встретить смерть.

— Ослепленная яростью чернь протащит по улицам твое тело, вываляет в грязи, выставит на позор.

— Ничего! Мой позор, может быть, будет моим торжеством. Чернь слепа. И в ненависти слепа, и в любви. Она терзает жертвы для того, чтобы потом обожать их и чтить их память, когда зверь в человеке засыпает.

Дон Беницио понял, что борьба проиграна, и пустил в ход последнее оружие.

— Ты отвергаешь меня, синьора, и вижу, навсегда. Но недолго будешь ты праздновать свое торжество. Стены этого замка тебя не спасут. На тебе лежит кровь девушки, имя которой станет знаменем восстания.

— Чья кровь? — спросила Клавдия, вдруг теряя самообладание. — Какой девушки?

— Филиберты!

— Что с ней случилось?

— Она умерла в монастыре.

Клавдия побледнела. Дон Беницио поспешно прибавил:

— Никто не знает о смерти Филиберты. Она была погребена ночью, без отпевания, без почестей, в монастырском склепе. Она умерла два месяца назад. Но вчера тайна раскрылась. Граф Кастельнуово замышляет месть. Народ восстанет… Ах, Клавдия, зачем губить себя, когда я предлагаю тебе спасение, когда я предлагаю защитить тебя? Подумай, синьора, и поступи благоразумно.

— Бесполезно продолжать нашу беседу. Никто из честных людей не может считать меня виновной в смерти Филиберты. Если же судьба заставит меня искупить чужой грех, я встречу смерть без страха и упреков. Я отказываюсь от твоего покровительства. Я предпочитаю видеть в тебе открытого врага, а не корыстного друга.

— В таком случае, от имени Священной Коллегии, во имя интересов Церкви и Княжества, я требую, чтобы ты немедленно покинула Трент. Слишком долго была ты источником позора и бедствий. Ради спасения своей души ты должна повиноваться Церкви. Уезжай прежде, чем карающая рука Господа опустится на твою голову!

При этих словах Клавдия встала. Глаза ее и щеки пылали. Повелительным жестом она указала на дверь: