Убийство в Венеции - Ян Мортенсон

Он с легким смущением засмеялся.

— Я тоже об этом думал. Никак не могу разобраться. Но ты, пожалуй, прав. Это наверняка мне просто приснилось. Впрочем, я не из-за этого звоню. Хочу, чтобы ты отметил со мной одно событие.

— Ого. Ты стал директором Шведского музея?

— Не совсем, но почти. Я выкупил имение Банка.

— Быть этого не может.

— Да-да, и это прекрасное чувство. Ты ведь знаешь, что отец был вынужден оставить усадьбу. Он не вылезал из долгов. Да и какой из него был сельский хозяин? Он, как старый офицер, знал толк в лошадях и охоте, а земледелие было брошено на самотек; в наши дни, со всей этой окупаемостью, рентами и прочим, так не проходит.

— Я помню. Для всей вашей семьи переезд был трагедией.

Голос Андерса в трубке замолк.

— Я ждал этого момента двадцать лет, — тихо сказал он. — Снова вернуться, вернуться домой. Но теперь все в порядке. Все формальности позади, и через неделю у меня новоселье, если можно так выразиться в отношении въезда в дом XVIII века.

— Конечно, можно.

— Так что добро пожаловать. Тебя первого приглашаю. Я так решил после нашей встречи в самолете. Ты в самом деле мой самый старый друг. И ты еще ребенком всегда бывал в доме в Бакке. Смешно получается, что мы всякую связь потеряли, не виделись столько времени, пока в самолете не столкнулись.

— Ты забываешь Венецию.

— Да, но это не в счет. На бегу. Но приятно было бы вспомнить былое. Мне во всяком случае. Признак старения. — Он рассмеялся. — Человека тянет назад, в детство, к корням.

— Это же естественно. С удовольствием приеду на твой праздник. Я сам в тех местах не так часто бываю. Когда отец вышел на пенсию, родители переехали в Аскерсунд, а теперь обоих уже нет. Но они похоронены на кладбище в Вибю, так что я туда изредка заглядываю. Заезжаю, знаешь, если еду в Гётеборг или в другие метрополии в тех краях.

— Хорошо, значит, ты дорогу не забыл. Тогда увидимся в воскресенье, в шесть. Ничего, если приедешь чуть раньше; только уж прими все как есть. Часть мебели в стоимость входила, но, боюсь, в спальнях довольно первобытно. Да, захвати простыню, если у тебя есть лишняя.

— Конечно, нет проблем. Нас много будет?

— Нет, я еще не обзавелся достаточным количеством вещей, чтобы принять большое нашествие. Только коллеги из музея.

— Приложу все усилия, чтобы соответствовать интеллектуальному уровню. Приеду с удовольствием.

Он действительно должен быть рад, подумал я, положив трубку. Я знал, что это приобретение означало для Андерса. Конечно, он уже не жил дома, когда Бакка пошла с молотка. Но для него известие о том, что дом детства будет продаваться на аукционе, что все кончено, было настоящим шоком. И я помню, как он делился своими угрызениями совести: родители ведь помогали деньгами во время его учебы в Упсале, и это ускорило потерю усадьбы.

Из бассейна, напоминавшего по форме почку, доносились детские крики. Громкие, счастливые детские крики. Ветер бережно шевелил кудрявые кроны деревьев вдоль живой изгороди площадки для гольфа. Далеко в проливе Лонг-Айленд маневрировала целая армада лодок с белыми парусами; внизу, у каменного пирса, уходящего в сине-зеленую воду, была пришвартована яхта с мотором. Белый, грациозный лебедь.

Энрико Мортелла лежал, вытянувшись в низком шезлонге. Рядом, на стеклянном столике, стоял джин с тоником. Кусочки льда начали таять от жары, несмотря на то что стакан стоял в тени сине-белого солнечного зонтика. Он протянул руку к ведерку со льдом, зачерпнул пригоршню холодных кубиков и опустил их в высокий стакан, за ними последовал свежеотрезанный ломтик лимона. Поправил солнечные очки в золотой оправе, посмотрел на человека в темно-синем костюме, белой рубашке и галстуке в серую полоску, сидевшего в плетеном стуле у круглого стеклянного столика.

«Нервничает, — подумал он. — Вольфганг Гербер нервничает». Или это состояние подчиненного, выросшего в авторитарном обществе? Такие испытывают неохоту и неловкость. Как там звучало старое определение дисциплины? «Чувство неудобства в присутствии вышестоящего».

Вольфганг Гербер ощутил его реакцию, напрягся еще больше и непроизвольно вытянулся в своем плетеном стуле с прямой спинкой.

— Well, well[2]. — Энрико Мортелла пригубил напиток, сдвинул очки на лоб. — Выпить не хотите?

Для меня немного рановато, — нервно улыбнулся другой и поправил узел галстука.

«Совесть у него, что ли, не чиста? — подумал Мортелла. Он был в цветастых купальных шортах. — Что-то скрывает от меня, сливки с молока за моей спиной снимает?»

— Рынок растет сверх всяких ожиданий, — сказал Гербер и открыл портфель. — У меня с собой есть некоторые цифры и статистика, подтверждающие это.

— Черт побери, неужели вы настолько глупы, что заносите это на бумагу?

Дружеское расположение Мортеллы как ветром сдуло. Он поднялся в шезлонге, сел. Свирепо посмотрел на Гербера.

— Разумеется, нет, — защищаясь, сказал тот с нервным смешком. — Разумеется, нет. Это балансовый расчет, формально по абсолютно другому поводу. Он отражает ситуацию в одной из наших дочерних фирм, торгующей, как вы знаете, аптечными товарами. А на самом деле здесь цифры наших с вами операций.

Мортелла наклонился вперед, снял очки и пристально посмотрел Герберу в глаза.

— Если вы хотите прийти сюда еще раз, — тихо произнес он, — если вы вообще хотите в дальнейшем иметь со мной дело, запомните одну вещь. И запомните, черт побери, крепко-накрепко. Никаких бумаг, никаких цифр. Ничего, что могло бы связать нас с чем-либо. Усвоили?

— Да, да, я понимаю. Но и вы должны понять нас. Нам нужно отчитываться.

— Не надо недооценивать противника. Они работают все лучше и лучше, получают все больше и больше денег на свой чертов крестовый поход. Какому-нибудь типу из ЦРУ или ФБР стоит только набрести на ваши бумаги — и дело в шляпе. Не надо их недооценивать! Не нужна нам никакая бухгалтерия. Достаточно рукопожатия, и полнейшая сдержанность, полнейшее молчание — только так. А альтернатива вам известна.

— Альтернатива?

Мортелла провел пальцем по горлу. Гербер побелел, несмотря на палящее солнце.

— Да, конечно, я понимаю, — быстро проговорил он. — Прошу не понять нас превратно. Речь лишь о различных отправных точках, о разных, если можно так сказать, культурах, — сказал он с принужденной улыбкой. — На будущее мы будем следовать вашим намерениям. Но, главное, я рад констатировать, что дела идут лучше, чем ожидалось. Мы внедрились и на скандинавский рынок, в особенности в Швеции.

— А как китайцы и голландцы?

— Мы провернули дело с некоторыми из важнейших групп. Передали в обмен часть нашего рынка. Кроме того, разработали новые связи, не в последнюю очередь с итальянцами, придумали новые пути и методы, оказавшиеся весьма эффективными.

— Слыхал об этом, — Мортелла снова откинулся на темно-синие подушки в шезлонге, опять надел солнечные очки. — Фабио. Я его хорошо знаю. Старая лиса. Или скорее волк. Всегда голодный, вечно в поисках добычи. Он улыбнулся и глянул в сторону бассейна, где совсем маленькие дети играли на красном надувном матрасе, брызгая друг на дружку водой.

— И при этом методе нам нет необходимости иметь дело со швейцарскими банками, — сказал Гербер. — Через наше аптечное предприятие в Европе мы кредитуем главное предприятие в Нью-Джерси.

— Ясно. Импортируете воздух, оплачивая его чистыми долларами.

— Точно так, — рьяно кивнул Гербер.

— По мне, так все это слишком сложно. Впрочем, меня не интересует, как вы там выкручиваетесь, это ваше дело. Главное, чтобы ничто не могло выдать меня и мою организацию. Это основное. И, как вы понимаете, только это меня и волнует.

— Само собой разумеется. Ваша доля идет на счет в Айлендс-Кэйман, как обычно. Абсолютно никаких обратных следов нет.

— Отлично. Совершенно не хотел бы связываться со всеми этими бухгалтерскими хитростями в Нью-Джерси. За вами наверняка приглядывает налоговое управление, а начни оно рыться в ваших бумагах, может случиться что угодно. Никаких бумаг, никаких записей — вот мое правило. А если кто начинает очень уж раздражать, то он должен исчезнуть. Зарубите себе на носу! Единственное, что неизменно: никаких бумаг, никакой болтовни.

— Я запомню. — Вольфганг Гербер утвердительно кивнул. — Никаких бумаг, а если кто начинает докучать, то должен исчезнуть.

— Только маленький совет. — Энрико Мортелла посмотрел на него, тонко улыбнулся. — Если уж кому придется исчезнуть, так он должен действительно исчезнуть. Без следов, без осложнений. А если невозможно организовать таким образом, то подходить нужно тонко и с тактом. Без жестокостей — вроде пальбы и бомб в автомобиле. Теперь это не модно. Нет, мой дорогой Гербер, здесь нужна деликатность. Никто не должен ничего заметить, даже сама жертва. Иначе полиция начнет нос совать, а нам это совершенно не нужно. Или как? — И он снова улыбнулся.