Опасность на каждом шагу - Джеймс Паттерсон

10

Когда лимузин остановился перед галдящей толпой у собора Святого Патрика, Джон Руни недовольно поморщился. В тот период он был самым кассовым актером Голливуда и был обязан оказывать внимание верным поклонникам, которые появлялись на всех больших мероприятиях. В большинстве своем это были обычные люди, пришедшие засвидетельствовать свою любовь и преданность, и он ценил их гораздо больше, чем этих кровососов-папарацци. Всегда и всюду.

Но сейчас, глядя на хищные лица и камеры мобильных телефонов, он напрягся. Стоячие места на похоронах — пусть даже на похоронах большой персоны — в этом есть что-то зловещее.

К счастью для него, рядом с церковью был VIP-сектор. Руни вышел из машины вслед за Большим Дэном, телохранителем. По обе стороны лестницы и у входа стояли вереницы журналистов — в основном репортеров известных изданий и программ.

Он еле удержался, чтобы не обернуться, когда кто-то из толпы проорал: «Чё как, чувак?!» — это была ключевая фраза одной из его последних комедий.

Но приветливым взглядам колумнистов невозможно было противиться. Вспышки ослепили Руни, и заряд адреналина взорвался в крови. Он посмотрел в серое небо и почесал в затылке.

А затем впервые за день включил улыбку на тысячу киловатт.

— Не нравится мне эта затея, ребята, — сказал он будничным тоном. — Никто не знает, сегодня грозу с молнией не обещали?

Он оценивающе окинул взглядом ряды ухмыляющихся репортеров, но следующую шутку ему пришлось проглотить: хорошенькая брюнетка у самого входа ошарашенно и осуждающе смотрела на него. Конечно, она была права. Какая же он скотина — гоняться за вниманием толпы в такой момент! Ломает комедию на похоронах…

Руни сделал приличное лицо и прошел внутрь.

Протягивая приглашение гвардейцу в красной униформе, он заметил, что люди на задних рядах пихают друг друга локтями и оглядываются на него.

«Да, это я. Собственной персоной», — раздраженно подумал Руни. Эта сторона славы очень быстро приелась ему. В общественных местах — в ресторане или аэропорту — ему было очень неприятно ловить на себе чужие взгляды. Люди как будто ждали от него чего-то, но чего?.. Он не знал и подозревал, что они и сами не имеют понятия. Людям кажется, что звезды носят темные очки, чтобы их никто не узнал, но на самом деле они просто избегают зрительного контакта.

Камеры взорвались стрекотом и жужжанием, как озверевшая стая стальной саранчи.

Вы только посмотрите, кто пришел!

Линда Лондон, двадцатилетняя тусовщица и звезда реалити-шоу, прибыла на церемонию одновременно со своей ровесницей Мерседес Фреер, карамельной поп-дивой. Сама их встреча на одной дорожке уже не предвещала ничего хорошего, но обе появились в совершенно одинаковых вуалях и микроплатьицах фасона «Черная вдова», и теперь скандал был неизбежен.

Ажиотаж не спадал: Чарли Конлан, рок-легенда семидесятых, подъехал к церкви на личном стретч-лимузине и начал подниматься по ступеням всего в паре шагов от намечавшейся драки. Высокому, безнадежно знойному кумиру миллионов уже перевалило за шестьдесят, но он все еще держался молодцом. В вестибюле он обменялся с Джоном рукопожатием.

Год назад Чарли написал и исполнил три совершенно волшебные песни для детского фильма, в котором Руни сыграл главную роль. Потом они вместе ездили в рекламное турне, и все это время Конлан непрестанно улыбался, раздавал чаевые всем официантам, коридорным и водителям и без вопросов подписывал поклонникам диски. Даже папарацци, кажется, его полюбили.

— Гнусный цирк, правда? — произнес Чарли своим фирменным скрипучим голосом. — Тебя сюда клоуном взяли, Джонни?

— Если я клоун, то ты — конферансье, — рассмеялся Руни, и тут камеры защелкали снова.

Раздались приветственные крики. Очаровательная ведущая ток-шоу Юджина Хамфри вышла из своего знаменитого розового лимузина «линкольн».

— Ну-ну, хватит! — обратилась к толпе «Королева Лос-Анджелеса». — Это похороны, а не «Эмми». Прошу вас, давайте проявим немного уважения!

И внезапно крики стихли.

— Юджина рулит, — сказал кто-то, и, видит Бог, это была чистая правда.

11

Репортер «Нью-Йорк таймс» Кэти Калвин как раз высматривала очередной сенсационный кадр, когда на северном склоне опустевшей Пятой авеню показался катафалк первой леди. Процессию открывал клин из девяти парадных полицейских «харлеев», нарушавших треском глушителей ледяную тишину знаменитой авеню.

Почетный караул перестроился в притворе и начал медленно спускаться к тротуару, похожий на процессию оживших соборных статуй.

Караул подошел к краю тротуара одновременно с катафалком. Гвардейцы выкатили покрытый американским флагом гроб из длинной черной машины. Двое агентов разведки в черных костюмах вышли из толпы и присоединились к несущим, подняв тело бывшей первой леди на плечи, как перышко.

Процессия остановилась на вершине лестницы рядом с бывшим президентом и его дочерью, и в ту же секунду с юга донесся рев моторов, и над церковью пронеслись пять истребителей «Ф-15». Когда они пролетали над Сорок второй улицей, один из них покинул строй и «свечкой» ушел вверх — все выше и выше, — а оставшиеся самолеты продолжили полет в неполном строю: «Один не вернулся».[3]

Когда эхо двигателей затихло в стальном каньоне Пятой авеню, гвардейцы внесли Кэролайн Хопкинс в церковь.

Одинокий волынщик не начинал играть, пока бывший президент не переступил порог. Казалось, надо всем городом повисло мгновение тишины — а затем раздались первые звуки мелодии «О благодать…».

Кэти Калвин выглянула поверх голов и поняла, что из этого вышла бы отличная передовица, но происходящее невозможно описать словами. Люди сняли головные уборы, прижали руки к сердцу и запели, как один. Повсюду стояли черствые, битые жизнью ньюйоркцы и плакали навзрыд.

Но не это поразило ее.

Кэти Калвин, прожженная акула пера, подняла руки к лицу и внезапно поняла, что тоже плачет.

12

«От таких проводов поневоле слезы навернутся», — думал Чистоплюй, сидя в офисном кресле у задней стенки своего фургона и глядя в бинокль.

От постоянной широкой ухмылки у него болели щеки.

«Слезы радости».

Фургон стоял на углу Пятьдесят первой улицы и Пятой авеню, наискосок от собора, и Чистоплюй уже целый час наблюдал за бесконечным парадом знаменитостей и официальных лиц.

«Одно дело — предсказать что-то… — подумал Чистоплюй, когда двери собора закрылись за президентом Хопкинсом и его свитой суетливых лизоблюдов. — Совсем другое — наблюдать, как твои предсказания невероятно точно сбываются. Одно за другим».

Он опустил бинокль и вытащил детскую влажную салфетку из пластиковой коробки, стоявшей у ног. Лосьон приятно защипал покрасневшую кожу рук. Обычно Чистоплюй носил с собой запас лосьона для рук, снимавшего раздражение, но сегодня в радостной суете забыл флакон дома.

«Единственное, что я забыл». Он улыбнулся, бросил салфетку в кучу на полу и снова взялся за свой полевой «Штайнер» 15х80.

Он осмотрел периметр церкви, задерживаясь на каждом посту охраны.

У фасада церкви копы из Манхэттенской оперативной группы смешались с прессой, а улицы по бокам перегородили полицейские грузовики службы по чрезвычайным ситуациям.

У каждого бойца службы по чрезвычайным ситуациям на груди болтался устрашающего вида полуавтоматический «кольт коммандо», но руки у этих вояк были заняты сигаретами и стаканчиками с кофе. Вместо того чтобы нести службу, они перебрасывались шутками и врали о том, как проведут отгулы, которые им полагались за это дежурство.

«Вот вопрос: неужели они и правда такие идиоты? — думал Чистоплюй. — Ответ, видимо, один: да, они и правда такие идиоты».

Когда завывания волынки пошли на убыль, у него зазвонил телефон. Чистоплюй отложил бинокль и поднес телефон к уху.

От предвкушения нервы его раскалились добела.

— Все чисто, Джек, — сказал Чистоплюй. — Можно. Не опозорь нас.

13

Джек нервно покусывал антенну мобильника, поглядывая из нефа собора на десятки агентов секретной службы, чрезвычайников и просто легавых, окружавших здание.

«Сработает или нет?» — подумал он в тысячный… нет, в стотысячный раз. Что ж, это можно выяснить только здесь и только сейчас. Он сунул телефон в чехол и пошел к выходу на Пятьдесят первую улицу.

Несколько секунд спустя он сбежал по мраморным ступеням и откинул крючок, державший открытой дверь полуметровой толщины. Женщина-полицейский, курившая в дверном проеме, раздраженно взглянула на него.

— Заходишь, нет? — с улыбкой спросил Джек. Несмотря на все свои недостатки, он умел быть зайчиком, когда хотел. — Служба начинается. Закрываем собор.