Повторение пройденного. Повести о женщинах - Сергей Алексеевич Баруздин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот вечер я пошел в Дом пионеров, но ее не встретил. Вернулся домой, перечитал записку и добавил: «Очень!» А через минуту дописал ее любимые слова: «Не сердись!»
Через два дня я с огромным трудом передал ей эту записку. По-моему, она очень удивилась. Даже не столько записке, сколько тому, что я сразу удрал.
Но мне уже было все равно.
Одна комната — это одна комната, и часто я слышал то, что мне не положено было слышать.
— А я все-таки спрошу его, — как-то ночью прошептала мать — Что же это? По вечерам пропадает, ходит с какой-то девочкой… Я же сама видела. И не подумай, что я против: просто хочу, чтобы все было нормально. Ну пусть позовет ее домой, познакомит. Со мной и с тобой, конечно… Хочешь, выберем время, когда ты будешь дома?..
— По-моему, все это чепуха, — сонно пробасил отец. — Приведет, познакомит, и что? Тебе легче станет? Только его смущать и ее, если, впрочем, она существует. По-моему, ты все преувеличиваешь… И вообще, что ты его опекаешь! Мало своих дел! Бегать за ним — это даже стыдно, по-моему… И вообще, человеку надо доверять. Подумай о том, что он не просто твой сын, ребенок, а еще и человек. Вот какая штука!
— Но я и с Верой Ивановной говорила, она не отрицает. Правда, сказала, что они вообще все дружат — и мальчики, и девочки…
— И пусть себе дружат. Ты что, не была такой в его возрасте?
— Ну, знаешь, я…
— Знаю, знаю! Ты, видно, просто забыла, как мы с тобой познакомились! — рассмеялся отец. — Сколько тебе было тогда? Четырнадцать? Ну и ему почти четырнадцать. А я, например, в десять лет впервые влюбился. В десять! И всерьез. И притом во взрослую женщину. Вот какая штука!
— Тише, тише! Умоляю! — попросила мать. — Ведь он может услышать.
Утром мать сказала мне:
— Я все вот думаю, почему ты не позовешь домой своих товарищей по Дому пионеров? Ну и девочек, конечно, с которыми дружишь.
— Зачем?
— Зачем? Просто так. Пусть они дома у тебя побудут…
— Хорошо, мама, я как-нибудь позову, — вежливо пообещал я.
Она затащила меня к своей подруге. Я упирался, отнекивался (ведь она даже не ответила на мою записку), но Наташа настояла:
— Мы совсем ненадолго. Я только поздравлю. У нее день рождения.
Денег у меня не было, но была книжка, относительно новая: Георгий Шенгели, «Законы стихосложения».
— Тогда, может, это подарим? — предложил я не без некоторых раздумий. Мне жаль было этой книжки, которую я раздобыл с трудом.
— Подарим! — сразу же согласилась она. — Это даже весело будет. Ведь Леночка тайно стихи пишет. Только тебе не жалко?
— Что ты!
Для нее мне ничего не было жалко. Не для Леночки, конечно.
Мы оказались напротив Кремля, на Софийской набережной, в стареньком одноэтажном домике. В небольшой комнате шумело человек десять ребят — девчонок и мальчишек лет пятнадцати-шестнадцати. Я не чувствовал себя среди них лишним, благо о моем возрасте и даже имени никто не спрашивал. Мы играли в «испорченный телефон», а потом «в почту», и все было хорошо, пока…
— А теперь танцевать! Танцевать! — закричала раскрасневшаяся именинница.
Уже через минуту патефон назойливо загнусавил:
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось.
В этот час ты призналась,
Что нет любви…
— Ты танцуешь? — спросила меня именинница.
— Я не танцую, — сказал я одеревеневшим голосом.
Но это было еще полбеды. Наташа, видимо, не слышала моих слов.
— Пойдем! — подбежала она ко мне.
Я так и знал.
Это было ужасно! Теперь мне казалось, что я упустил самое главное в жизни, не научившись танцевать. И как это мне в голову раньше не приходило.
— Нет, — промычал я. — Не хочется что-то…
— Ну, тогда почитай стихи! — сказала она. — И Леночка послушает. Ведь она тоже пишет. Леночка! Леночка! Послушай! — попросила она. — У него очень хорошие стихи.
Я был растерян настолько, что начал читать:
Мы родились среди берез,
Нас вскормили русские матери,
И недаром, друзья, до слез
Полюбили равнин мы скатерти.
Сотни тропок, лесов, дорог —
Все, что было когда-то пройдено,
Все, что каждый из нас берег,
Мы назвали с тобою Родиной.
Мы гуляли в родных лесах
И в сады мальчишками лазали,
А постарше в густых ветвях
Увлекали друг друга рассказами:
О Мадриде, где не было нас,
О дозорах на наших границах…
Моя Родина! Как сейчас
Я хочу с тобой породниться!
Меня никто не слушал. Не слушала Леночка. Не слушали другие ребята. Даже она не слушала.
Она пошла танцевать с другими. Эти — другие — казались мне отвратными ребятами. Но самым отвратным из всех был я. Я ненавидел себя.
С трудом я дождался окончания вечера. Хорошо хоть, что ждать пришлось недолго. Через полчаса вся компания разошлась по домам.
Я молча проводил Наташу и, прощаясь, прятал от нее глаза… И про мою записку она не сказала ни слова, будто ее не было.
По всей Москве висели объявления о школах танцев. Но туда мне дорога была закрыта. Ведь школы танцев — для взрослых.
После уроков я прибегал домой и — до прихода родителей с работы, отодвинув в сторону стол, — начинал:
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось…
Так было несколько дней, и у меня уже что-то получалось. Пожалуй, теперь я бы даже не отказался попробовать потанцевать с Наташей.
Но тут я неожиданно вспомнил: а вдруг она меня на каток позовет? Вот если бы прыгать с парашютной вышки в парке культуры! А на коньках я…
Я катался далеко не блестяще. Да и коньки у меня старые-престарые, столетней давности.
Вечером я пристал к родителям:
— Мне нужны деньги на коньки. На новые.
Мать с удивлением посмотрела на меня:
— Еще в первом классе купили тебе коньки, а валяются…
— Они же малы, — сказал я. — А я хочу…
Отец выложил деньги.
— А на абонемент? — попросил я. — В парке культуры есть школа такая, где учат хорошо кататься. Семь рублей.
— Ну, если так серьезно, — произнес отец, — получай.
— Баловство это все! Пустая трата денег! — проворчала мать.
В отличие от отца мать всегда экономила. Впрочем, наверно, и правильно. Я знал, что денег у родителей вечно