Крах операции «Тени Ямато» - Николай Богачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поздно, мой фюрер! Их Эрнст Кальтенбруннер отправил на перекладных в концлагерь, погреться там в крематории, — цинично, однако без тени улыбки сказал Гиммлер.
— Жаль, Генрих, жаль. Не евреев, естественно, а специалистов для возможных финансовых операций в будущем.
— Вероятно, среди них появились разногласия, и поэтому намеченные сроки оттягиваются, — сменив тему и подыгрывая Гитлеру, сказал Гиммлер. Стараясь обходить, острые вопросы, он любил при всяком удобном случае напомнить о разногласиях союзных держав антигитлеровской коалиции.
— Дай бог, дай бог, Генрих! Выражаясь в удобном для тебя тоне, они вероятнее всего не успели еще полностью обеспечить своих солдат жевательной резинкой и походными борделями. Что ж, подождем! Я думаю, генерал-фельдмаршал Герд фон Рунштедт устроит им достойную встречу! Вообще, всерьез столкнувшись со Сталиным, я бы предпочел борьбе с ним все силы Макартура, Монтгомери и Эйзенхауэра вместе взятые. Этих опрокинуть было бы куда проще, ибо в лице русских мы непосредственно столкнулись с большевистской системой, которая по многим компонентам ничуть не уступает нашей. Тем не менее я твердо верю в окончательную победу немецкой нации над большевизмом, также как и западной плутократией! Провидение работает в нашу пользу, господа! — с пафосом воскликнул Гитлер.
— Надеюсь, у нашего юноши нет никаких просьб к фюреру? — вставая с кресла, сказал рейхсфюрер, так как времени у него было в обрез, а судя по настроению Гитлера, того начало заносить снова.
— Великий Ницше с нордической твердостью указал нам путь совершенства и очищения от всяческой скверны. — Гитлер решил добить свою последнюю фразу. — Наша восточная миссия указана нам свыше. Гот мит унс, господа! — И, уже обращаясь персонально к Гиммлеру, сказал: — Ты прав, Генрих! Блонди, — теребя за загривок овчарку, лицемерно воркующим голосом промолвил фюрер, — уже подошло время есть порцию овсянки. Морить голодом животных нельзя, иначе можно попасть под огонь и стрелы старушек из общества по защите животных и быть подвергнутым остракизму.
— Господин президент и рейхсканцлер! — так же в тон Гитлеру воскликнул, вскакивая с места, Шелленберг. Обращенные к нему слова Гиммлера он расценил как косвенное распоряжение. — Я заранее приношу глубокие извинения потому, что вынужден занять у вас еще пару минут, но, мне кажется, наш резидент Иоганн Ренке достоин награды. Эти его важные сведения, а также другие выполненные им задания, в том числе и лично наши, — все это дает ему некоторое право на какую-нибудь моральную компенсацию.
— Это не тот ли Ренке, который по нашей просьбе инспирировал личное пожелание генерала Тодзио в части поставки им ракет ФАУ-1 или их чертежей, дабы им справиться в воздухе с американскими «летающими крепостями»?
— Тот самый, мой фюрер, он именно, — вместо бригадефюрера поспешно ответил Гиммлер, — Вы, конечно, знаете, что в силу служебной скромности я совершенно не люблю расхваливать сотрудников из СС, однако за этого малого могу поручиться!
— Я полагаю, Рыцарский крест ему будет к лицу, Генрих?
— В самый раз, мой фюрер!
— Тогда подготовьте документы о награждении и, когда начнете визировать, не забудьте включить в этот список и присутствующего здесь нашего юного друга. За неординарные заслуги перед рейхом надо и его чем-то отметить. — Гитлер дал понять Гиммлеру, что облагодетельствовать наградой, но значительно ниже рангом, следует также и Шелленберга. — Хотя в древности, — продолжил Гитлер, игриво посматривая на бригадефюрера, — за некоторые плохие вести гонцам обычно рубили головы.
Заметив перемену в лице Шелленберга, Гитлер поспешил его успокоить:
— Не пугайтесь, мой юный друг! Мы живем в цивилизованном мире, и вам пока, я повторяю пока, это ни в коей мере не угрожает.
Хорошо зная о психической неуравновешенности фюрера, о частой и иногда беспричинной смене его настроения, Шелленберг, конечно, ужаснулся услышанной им только что зловещей шутке. В какое-то мгновение он даже почувствовал, как противные мелкие мурашки побежали по его телу. Кому не известно было, чем иногда заканчивались подобные изречения, высказанные в кабинете этого маньяка? Но тут, подав руку для прощания, Гитлер вполне дружелюбно промолвил:
— До свидания, мой друг, до свидания!
Другой рукой он в это время держал за ошейник овчарку. Но, когда Шелленберг сделал было попытку приблизиться к Гитлеру, Блонди, ощерив клыки и вздыбив шерсть, злобно на него зарычала.
И все же, протянув обе руки вперед, не обращая внимания на эти вдруг возникшие сложности, Шелленберг подобострастно и осторожно потряс кисть фюрера.
— Генрих, останься, я угощу тебя кофе, — сказал Гитлер.
— Слушаюсь, мой фюрер!
Щелкнув каблуками, Шелленберг быстро удалился. Уже сидя в машине и устав от чрезмерного напряжения, полученного накануне у Гитлера, он сразу же расстегнул на все пуговицы генеральский реглан и расслабился, развалясь на сиденье. Через минуту легкий ветерок от быстрого движения освежающе повеял ему в лицо, по Шелленбергу все еще было душно, и он освободил туго стягивающий шею воротник мундира, открыл боковое стекло. Вскоре мягкий морозец, обычный в конце февраля, привел его в полное равновесие моральных и физических сил, ибо Шелленберг, будучи неплохим спортсменом, умел себя привести в надлежащую форму при любых обстоятельствах.
— Домой! — необычно громко сказал он шоферу, когда заметил, что тот направляет машину по дороге на службу.
После долгих и невеселых размышлений он понял, что теперь, после недостоверного доклада рейхсфюреру и Гитлеру о донесении Ренке, у него, Шелленберга, дела обстоят скверно: в случае выяснения подлинных причин его намерений ему грозили крупнейшие неприятности. Поэтому, не откладывая задуманного в долгий ящик, он, сидя перед пылающим камином у себя дома, принялся сочинять обратную шифровку. Этот незамысловатый с его стороны ход напрашивался сам собой. Ибо ставкой могла быть не только судьба друга молодости Иоганна Ренке — теперешнего самоотставника-резидента, но также его, Шелленберга, собственная голова.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Противоборство разведок, а также вооруженных сил в Европе и на Тихом океане достигает своей кульминацииПоужинав за походным столиком в английской манере, Шелленберг вызвал дежурного посыльного с Принц-Альбрехтштрассе на дом и вручил ему короткую шифровку на имя Иоганна Ренке. Телеграмма была составлена обычным шифром, который он употреблял в общении по текущим служебным делам с резидентами и выполнявшими особо важные задания специально уполномоченными агентами, не считая, правда, резидентов, чьи действия могли бы иногда помешать функционерам-разведчикам, и без того облеченным со стороны руководства высоким доверием.
В послании говорилось следующее:
«Дорогой друг Иоганн Ренке тчк Рад твоему посланию и заодно благодарю за преподанный урок тчк За выдающиеся заслуги перед рейхом в Восточно-Азиатском регионе и бассейне Тихого океана приказом нашего всеми обожаемого фюрера вы награждены Рыцарским крестом с дубовыми листьями тчк Выполняя ваше пожелание зпт сообщаю зпт что финансовую помощь то есть дотацию в увеличенном размере вы получите через Токио по обычным каналам тчк Хотя немного и с запозданием зпт но все же постарайтесь передать мои самые искренние соболезнования генералу Кэндзи Диохаре по поводу безвременной утраты выдающегося флотоводца Японии адмирала Исороку Ямамото тчк Да хранит вас бог тчк Аминь тчк
Бригаденфюрер Шелленберг»
Поздно ночью вблизи Берлина одна из мощнейших радиовещательных станций, состоявшая в штате управления имперской безопасности, передала эту шифровку к адрес Ренке. В передаваемом тексте, как это и полагалось, тот был назван условно «Консулом» — кличкой, под которой этот резидент числился в картотеке VI внешнеполитического отдела, а вместо подписи Шелленберг значилось «Капитан».
Гибель главнокомандующего японским военно-морским флотом адмирала Ямамото в сражении на Тихом океане явилась для японской военщины тяжелейшей утратой.
С момента нападения японской авиации на Пёрл-Харбор, основную американскую военно-морскую базу на Гавайских островах, где в один момент было уничтожено две трети Тихоокеанского флота США, вплоть до своей гибели этот военачальник являлся крупнейшей фигурой в событиях войны. Он умело руководил ходом всех морских операций в районе стран Южных морей. И пока операции эти для японцев проходили успешно, адмирал своей жизнью не рисковал. Адмиральский флаг он держал, как правило, поочередно на своих самых больших в мире линкорах — «Мусаси» и «Ямато». Но, когда в ходе войны американцы стали быстро наращивать свою военно-морскую мощь, а помимо этого еще и их авиация стала господствовать на театрах военных действий, Исороку Ямамото впал в глубокий пессимизм.