Последние битвы Императорского флота - Гончаренко Олег Геннадьевич

Война на Черноморском театре началась в ночь на 16 октября 1914 года внезапным нападением германо-турецкого флота на русские базы.

Германский участник событий живописал это следующим образом: «Мы тут же бросаем первый взгляд на наше новое “поле деятельности”. В свете заходящего солнца оно производит потрясающее впечатление в своем грандиозном, молчаливом великолепии. Осторожно мы проходим через собственное минное заграждение. Перед нами идут миноносцы с поставленными тралами. Никогда нельзя знать… может быть, русские приготовили нам неприятный сюрприз. Вскоре мы достигли открытого моря, куда выходим под покровом надвигающегося вечера. За нами идет “Бреслау”, за ним следует турецкий крейсер “Гамидие”. Отборные силы нового турецкого флота в походе. Что нам предстоит? Куда нас влечет? Нужно ли теперь продолжить боевые упражнения в Черном море, которые до сих пор проводились только в Мраморном море? Или же теперь шутки в сторону? Мы снова отправляемся на войну? Тщательно все обдумывается. Все напряжены. Наконец мы обретаем определенность. Турция решилась, – так сообщается, – старательно отплатить русским за их коварную попытку заминировать Босфор. Разработан грандиозный план войны. Несмотря на могущественный вражеский флот, необходимо сразу рассчитывать на неожиданный удар. Исполнение поручается нашему адмиралу, который решается навестить русских в их собственном порту. “Гебен” должен идти в район Севастополя, “Бреслау” надо обстрелять Новороссийск, в то время как “Гамидие” получает приказ атаковать Феодосию. Два миноносца остаются около “Гебена”, двум другим приказано обстрелять Одессу. На следующий день в 7 часов утра необходимо одновременно осуществить нападение. Командующий флотом отдает приказ развить максимальную скорость… Итак, наша цель – Севастополь»[5].

Сушон направил «Гебен» к Севастополю, где тот обстрелял старую Константиновскую батарею, внутренний рейд и портовые сооружения. Флагман без особого результата выпустил сорок семь 280-мм и двенадцать 150-мм снарядов, маневрируя среди мин русского крепостного заграждения, которое ввели в действие с некоторым опозданием. Адмирал Эбергард позднее вспоминал, что цепь мин даже не могла быть включена, хотя «дежурный офицер всегда находится на станции у коммутатора, но приказания ему отдаются только начальником минной обороны»!

Подробнее об этих обстоятельствах рассказал русский офицер, участник событий: «…В 4 ч. 30 мин. утра дежурный писарь постучался ко мне на квартиру и принес телефонограмму, записанную в дежурную книгу, с объявлением о начале войны с Турцией. Я накинул пальто и побежал на квартиру полковника Широгорского (50 шагов). На улице стоял густой туман, он выглядел как разлитое в воздухе молоко… Добежав до квартиры командира, я разбудил его и прочитал телефонограмму, затем мы вдвоем отправились в канцелярию. Там командир вызвал Начальника Охраны рейдов капитана 1-го ранга Виктора Захаровича Бурхановского и запросил, нужно ли вводить боевые батареи на минных станциях, но это было запрещено, так как ожидалось возвращение из Ялты минного заградителя “Прута”. Разочарованные, мы с командиром вышли из канцелярии, остановились на пороге и стали смотреть на море. С моря показались огни, потом вспышки и стрельба с “Гебена” по нашим крепостным батареям и по городу. Вскоре командира вызвали к телефону и передали приказ адмирала Эбергарда вооружить наши инженерные мины (т. е. на нашем минном жаргоне: “ввести боевые батареи”). Приказ адмирала Эбергарда был отдан в 6 ч. 23 м. утра, но на передачу этого приказа и его исполнение ушло 20 минут… Полковник Широгорский начал звонить на минные станции и спрашивать, были ли звонки на станциях. К нашему ужасу и разочарованию мы узнали, что на первой минной станции, на мине № 12 был электрический звонок еще до того, как батареи были заряжены. Это означало, что какая-то сила наклонила эту мину, она замкнулась, и слабый ток прошел по этому кабелю на станцию и раздался звонок на минной станции…»[6]

В результате того, что своевременное выставление мин не произошло, это позволило германскому крейсеру столь свободно вести себя вблизи севастопольских берегов.

Бой Севастополя c «Гебеном» был непродолжителен, но в результате ответного огня береговых батарей и орудий линейного корабля «Георгий Победоносец», выведенного в резерв и стоявшего на рейде у Южной бухты в качестве брандвахты, германский крейсер получил три попадания крупными снарядами.

Германский участник обстрела так описывал разразившуюся артиллерийскую дуэль: «В это мгновение что-то вспыхивает в районе Севастопольской крепости! Слева начинается сильный огонь, который яростно разгорается и затем снова и снова, быстро вспыхивая, переносится слева направо. Секунду длится глубокая, зловещая тишина. – Затем орудийный гром глухо прокатывается сквозь утро. Господи! – Русские уже дали залп! Итак, мы уже давно обнаружены. Совершенно спокойно они могли нас наблюдать и наводить орудия. Но теперь уже загрохотало и у нас на борту. Толчок проходит по всему корпусу корабля – снаряды десяти тяжелых 280-мм орудий с воем проносятся в воздухе и взрываются в районе береговых укреплений. Оба миноносца, которые идут перед нами с тралами, тотчас же укрылись за бронированным корпусом “Гебена”. То, что теперь развертывается, – прямо-таки грандиозная борьба – убийственный поединок неслыханной, ужасной мощи. Первый залп наших тяжелых башенных орудий сменяется средней артиллерией – снова из стволов вырываются яркие вспышки огня – снаряды проносятся с громким свистом. А затем снова гремят пять башен – в воздухе вновь раздается глухой вой. Время проходит в жутком чередовании – два или три залпа средней артиллерии, затем бортовой залп тяжелых башенных орудий – два-три раза резкий треск, затем мощный гулкий, приглушенный грохот. Адский шум сотрясает воздух. На суше бушует смертоносный огонь, русские бешено отстреливаются. Разверзлись сотни огненных жерл – Севастополь подобен аду, который открыл свои пламенеющие пасти. Непрерывно там вспыхивает длинной очередью, выстрелы шумят, грохочут, свистят и шипят на нас – то слишком близко, то слишком далеко. Один-единственный раз огненный дождь, звенящий железный град обрушивается на нас. Ужасный гром по обе стороны. Крр-р-а-х – на суше снова стреляют. Вновь загорается огненная цепь, начинается слева, прекращается далеко справа. Пробегает по всей ширине оборонительных сооружений. Снова раздается рев – снова слишком близко или слишком далеко. Перед нами, за нами, вокруг нас снаряды падают в воду, метровые фонтаны рядами поднимаются из воды, вокруг, по взбаламученному железным градом морю, словно сделанные по волшебству, танцуют белесые колонны. Вздымающаяся, шипучая пена ухудшает видимость – временами ничего не видно – побережье на мгновение исчезает. Залп за залпом вырывается из стволов “Гебена”. Грохот битвы набирает огромную силу… 25 минут грохот непрерывно прокатывается над крымским побережьем, в течение 25 минут наши орудия бьют по российской крепости Севастополь, причем ”Гебен” остается невредимым. Мы медленно отходим в открытое море. Хватит беспорядочной стрельбы – мы прекращаем огонь. Цель достигнута, русские как следует проучены»[7].

Отдавая должное красочному описанию германского мемуариста, тем не менее, следует помнить, что, согласно документальных подтвержденний, обстрел берега происходил следующим образом. Первый залп с «Гебена» с большим недолетом накрыл пространство перед русской артиллерийской батарее № 4, второй у береговой черты, третий перелетел батарею № 4, а четвертый лег еще дальше, и только один из неприятельских снарядов попал в расположение батареи № 16 на Северной стороне, задев одно из орудий и воспламенив пороховые погреба. Часть снарядов, выпущенных с германского крейсера, легла на внутреннем Большом рейде, где стояли основные силы русского флота, а часть, долетев до берега, разорвалась вблизи морского госпиталя, земской школы, в Корабельной слободе, где оказались жертвы в количестве восьми человек и возле угольных складов. Осколки разорвавшихся возле госпиталя снарядов убили двух больных матросов и ранили восемь человек из числа пребывающих на излечении и персонала.