Записки младшего научного сотрудника (сборник) - Александр Житинский

— В монастырях живут только монахи.

— А я почем знаю, кто он был, — обиделась женщина. — Я, может, для того сюда и еду, чтобы мне все объяснили.

— Объясню, объясню, — пообещал экскурсовод.

Мы проехали мимо монастыря. Толстая женщина заволновалась. Она решила, что шофер что-то напутал.

— Так вот же монастырь! — сказала она. — Куда же теперь?

— Сначала в Тригорское, — сказал юноша.

— У меня путевка в Пушгоры, — настаивала женщина, делая ударение на первом слоге.

Юноша успокаивал ее до Тригорского. От шума проснулся Вадик и полез за бутылкой. Он сентиментально посмотрел в окошко и дососал бутылку до конца.

В Тригорском толстая женщина первой вскарабкалась на гору, не отходя от экскурсовода ни на шаг. Юноша уже понял, что его ждет. Он печально рассказывал о соседях Пушкиных Осиповых-Вульф. Женщине он сказал, чтобы она запоминала вопросы. Отвечать на них он решил на обратном пути.

Вадик на гору не полез. Он устроился на берегу Сороти и кидал камушки в воду.

Возглавляемые толстой женщиной, мы пошли в Михайловское. Женщина требовала объяснений у каждого исторического куста. Она жадно впитывала культуру. Особенно ее интересовали любовные увлечения поэта. В аллее Керн она совсем расчувствовалась и принялась делиться с женой Вадика какой-то своей историей. Я нечаянно подслушал. История была аналогична пушкинской. До войны в женщину был влюблен один лейтенант. Все было так же, только стихов он не писал.

Наконец мы совсем устали и поехали в Святогорский монастырь. Толстая женщина притихла после воспоминаний. Она с нежностью смотрела на картину «Дуэль Пушкина». Наверное, вспоминала своего лейтенанта.

Вадик пожелал сфотографироваться у могилы поэта. Его жена достала фотоаппарат и запечатлела Вадика. Он стоял на фоне мраморного обелиска с таким видом, будто могила его собственная. Один интеллигентный старичок из нашей группы не выдержал. Он подскочил к Вадику и затряс головой. У него даже пенсне свалилось.

— Как вы смеете! — закричал старичок. — Это святыня!

— Сгинь, папаша! — сказал Вадик. — Искусство принадлежит народу.

Старичок кинул в рот валидол и отошел, пошатываясь.

— Расскажите про Дантеса, — попросила экскурсовода жена Вадика. С Пушкиным ей все уже было ясно.

— У этой могилы я не могу о нем рассказывать, — тихо сказал юноша. Он повернулся и пошел к автобусу. Все молча пошли за ним.

На обратном пути до Пскова экскурсовод отвечал на вопросы. Вопросов было много. Всех интересовали житейские подробности. Сколько у Пушкина было детей, где они жили и какое народили потомство. Будто Пушкин был основателем племени, а не великим поэтом.

Никто не попросил юношу просто почитать стихи. Вероятно, стихи были всем известны из школьной программы.

Перед самым Псковом юноша поднял на нас грустные глаза и медленно прочитал четыре строчки:

Веленью Божьему, о Муза, будь послушна!Обиды не страшась, не требуя венца,Хвалу и клевету приемли равнодушноИ не оспоривай глупца…

Опера

Меня вызвали к начальству и сказали, что нужно выступить в парке культуры. Там в воскресенье праздник молодежи. И ее нужно развлекать, чтобы она зря не убивала время. Нужно рассказать молодежи о научных исследованиях в области физики.

В воскресенье я приехал ко входу в парк и нашел ответственного за мероприятие. Он нервно прогуливался у билетных касс со списком в руках. Я представился, и ответственный поставил галочку рядом с моей фамилией. В списке было человек семь. Поэт, композитор, несколько певцов, футбольный комментатор и я. Как я понял, предстоял маленький концерт широкого профиля.

Подошел композитор с певцами. Певцов было двое, мужчина и женщина. Оба солидной комплекции. На двоих у них имелось штук шесть подбородков, расположенных друг под другом круглыми складочками. Говорят, это улучшает голос.

— А где Мулин? — спросил ответственный.

— Кто его знает? — сказал композитор. — Этот Мулин у меня в печенках сидит. Может, еще и явится.

Мы немного подождали Мулина, а потом нас посадили в микроавтобус и повезли к открытой эстраде. Эстрада располагалась рядом с пляжем. На скамейках сидела и лежала обнаженная молодежь. То есть не совсем обнаженная, конечно. Молодежь недвусмысленно загорала. Рядом сидели старушки. Они были одеты нормально.

Мы зашли в комнату сзади эстрады и стали готовиться.

— Вы пойдете первым, — сказал мне ответственный. — Постарайтесь, чтобы аудитория не разбежалась.

И он вытолкнул меня к микрофону.

Я распинался минут пятнадцать. Молодежь не шевелилась, старушки тоже. Не знаю, замечали ли они мое присутствие. Я рассказал им про лазер и другие штучки. Мне рассеянно поаплодировали, и я ушел обратно в комнатку.

Там напряженно ждали Мулина. Ответственный объявил поэта, и тот принялся что-то выть в микрофон. Композитор курил и сжимал пальцами виски.

— А зачем вам Мулин? — поинтересовался я из вежливости.

Композитор взглянул на меня, видимо, в первый раз замечая. Потом по его лицу пробежала какая-то мысль. Быстро так пробежала, как мышка.

— Леша, — сказал он певцу. — Этот подлец не придет, все уже ясно. Наряжай молодого человека.

— Понял, — проговорил певец и раскрыл маленький чемодан.

— Вы будете вместо Мулина, — сказал композитор, глядя мне в глаза, как гипнотизер. И он тут же в двух словах объяснил мне задачу. Предстояло сыграть сцену из оперы. Это была детективная опера, которую композитор сам сочинил. Певец Леша и его партнерша поют сцену расставания. Певец изображает уголовного типа, а певица его мать. Тут входит милиционер и говорит: «Встаньте!» Дальше они еще немного поют, а потом милиционер говорит: «Следуйте за мной!» То есть не говорит, а поет. В опере всегда поют.

Партию милиционера пел отсутствующий Мулин. Значит, теперь должен был петь я. Мне даже интересно стало, что из этого выйдет.

— Следите за мной, — сказал композитор. — Я дам знак и вы споете: «Следуйте за мной!»

— На какой мотив? — спросил я.

— Все равно! — махнул рукой композитор. — Тут уже не до мотива.

— Меня публика узнает, — сказал я. — Я им лекцию о физике читал, а тут вдруг пою…

— Леша, прилепи ему усы, — сказал композитор.

Пока мне прилепляли усы и напяливали фуражку, поэт и футбольный комментатор уже закончили. Я взглянул в дырку на аудиторию и увидел, что она переполнена. Это комментатор постарался. Ответственный вышел и объявил сцену из оперы. Публика потихоньку стала расползаться.

Композитор сел за фортепиано и заиграл. Леша с партнершей запели. Текст Леши был совершенно уголовный. Певица его задушевно увещевала. Я должен был вступить после слов: «Нужно было расколоться, но нет, не могу».

Они попели минут десять, и Леша красиво исполнил:

— Нужно бы расколоться, но нет, не могу…

Я выпрыгнул на сцену, как чертик из коробочки. Есть такая детская игрушка на пружинке. Публика насторожилась, увидев милицейскую фуражку. Я раскрыл рот как только мог, чтобы пропеть свое слово, и тут у меня отвалились усы.

— Я же тебе говорил, что он все врал про физику! — закричал в первом ряду какой-то голый молодой человек. — Он артист!

Я поспешно поднял свои усы и приложил их обратно к губе под носом. Придерживая усы одной рукой, я рявкнул голосом Шаляпина:

— Встаньте!

Старушки в аудитории поспешно вскочили на ноги.

— Да я не вам! — сказал я, обращаясь к старушкам. Они продолжали стоять, как заколдованные.

Певец Леша встал и посмотрел на меня исподлобья.

— Двинь ты ему и чеши! — посоветовал певцу тот же парень.

Певец пошел на меня, как медведь. Не знаю, может быть, так и полагалось по либретто. Но мне это не понравилось. Я отступил на шаг и провел рукой по бедру.

— У меня пистолет, — пропел я. — Он заряжен.

— Врет! — убежденно выкрикнул парень.

Композитор от расстерянности продолжал наяривать на фортепиано. Старушки скорбно молчали. Я ужасно разозлился, что мне этот тип не верит, вытянул указательный палец в виде пистолета и громко пропел:

— Кыхх!

Леша, видимо, был настоящим актером. Он жил по законам сцены. Поэтому он без звука рухнул на пол. А я совсем вошел в азарт.

— Ну, кого еще? — заорал я и повернулся к композитору. Тот прекратил играть и поднял руки вверх. Все старушки тоже подняли руки вверх. Голая молодежь была в восторге.

— Следуйте за мной! — победоносно закончил я, повернулся и ушел.

За мной последовали композитор и певица. Леша продолжал с минуту лежать для убедительности, а потом встал, раскланялся и тоже ушел. Старушки, крестясь, принялись покидать аудиторию.

Бедный Мулин, вероятно, кусал себе локти, когда услышал об этом моем триумфе. А композитор сказал, что я рожден для оперной сцены.