Вторая возможность - Сергей Подгорный

Я резко встал и взял с книжной полки Евтеева записи Рериха о трансгималайской экспедиции, изданные в 1974 году.

- Вот, страница 253: "...Вечером наши ламы читали молитвы Майтрейе и Шамбале. Если бы на Западе понимали, что значит в Азии слово Шамбала или Гесер-хан!"

Дальше (я перелистнул страницу): "Среди дождей и грозы долетают самые неожиданные вести. Такое насыщение пространства поражает. Даже имеются вести о проезде здесь Учителя (Махатмы) сорок лет назад..."

"Двадцатого июля получены указания чрезвычайного значения. Трудновыполнимые, но приближающиеся следствия. _Никто в караване еще не подозревает о ближайшей программе"_, - я выделил эту фразу голосом.

"На следующий день опять важные вести, и опять спутники не знают о них. Сверяйте эти числа с вашими событиями..."

"...Вчера буряты пророчествовали что-то сумрачное. Именно: "Посылаются лучшие токи для счастливого решения дел". Предполагаем выступить через Цайдам к Тибету девятнадцатого августа..."

Евтеев слушал с напряженным вниманием.

"Пятого августа. Нечто очень замечательное. В десять с половиной утра над станом при чистом синем небе пролетел ярко-белый, сверкающий на солнце аппарат..."

Я снова перелистнул страницу.

"За Ангар-Дакчином - Кокушили, те самые Кокуши, о которых знают староверы на Алтае, искатели Беловодья. _Тут уж недалеко заповедные границы_..."

Евтеев, глядя на меня далеким взглядом, задумчиво покачивал головой.

- И вот: "Ждем тибетские посты. Почему их нет? Что-то забелело вдали... Снег? Но нигде кругом снега нет... Шатер? Но это нечто слишком большое. Оказалось, гигантский гейзер глауберовой соли. Белоснежная, сверкающая на солнце глыба; _уже заповедная граница_", - снова выделил я голосом.

- Но я все-таки не могу понять, - после паузы принялся за свое Евтеев, - как он мог решиться на мистификацию?..

- Ничего слишком сложного, - ответил я. - Я много об этом думал. Эта мистификация не бросает тень на его имя, она лишь оттеняет черты его сложной, увлекающейся, в немалой степени противоречивой личности. - Я чувствовал досаду оттого, что приходилось уклоняться в сторону от цели, ради которой и затеял этот разговор.

- Во-первых, он ведь руководствовался самыми добрыми побуждениями; если в истории с "посланием" еще можно - при желании - усмотреть какие-то личные интересы, то в издании "Общины" они начисто отсутствуют даже для предвзятого взгляда. Его одержимая вера в Шамбалу, Махатм, убежденность в их чуть ли не решающей роли в жизни Азии, крайне преувеличенное представление об их авторитете густо рассыпаны по страницам его книг. Сам он в то время не обладал широкой известностью, но страстно желал добра, считал свои мысли полностью _созвучными_ мыслям Махатм, а свои намерения взять то же "послание" - угодными им, и поэтому, как человек страстный и _уверенный_, что делает _добро_, решился опереться на авторитет Махатм и Шамбалы.

Так, наверно, все было, если в нескольких словах...

Евтеев долго молча курил, потом задумчиво усмехнулся:

- То есть выступил в роли посредника между Шамбалой и Человечеством. Скромная миссия, ничего не скажешь...

- Это может выглядеть и так, но - опять повторяю - он не думал об этом, а о том, как лучше сделать то добро, которое в его силах... Но мы с тобой заехали в сторону: разговор ведь идет о существовании Шамбалы. Главное то, что если Рерих и встречался с какими-то "махатмами", то к Шамбале они не имели ни малейшего отношения. Его сведения обо всем этом, хотя он и считается признанным авторитетом по части Шамбалы, почерпнуты из десятых рук, и нет никаких оснований думать, что в основе этих легенд лежит что-то реальное. Шамбала даже не мираж, это миф, призрак. И не стоит так переживать, что экспедиция за призраком не удалась. Все твои надежды, связанные с Шамбалой, - это плод твоей фантазии, не больше. Так уж мы устроены, что - какой бы обыденной жизнью не жили - где-то в глубине души у нас всегда живет вера в чудесное; не ты первый, не ты последний, старик.

Я следил за выражением его лица, и мне показалось, что я его все-таки убедил; но так мне только показалось.

- Хорошо, - сказал он, - пусть Рериху не удалось найти Шамбалу и встретиться с Махатмами. Пусть. Но ведь даже то, _как_ он верил в их существование, как, несмотря на лишения и опасности такого путешествия, упрямо стремился их найти - само по себе весомейший аргумент в пользу того, что они есть.

Евтеев был невменяем...

7

- Вот что меня глубоко поражает, - сказал Евтеев, прикурив сигарету. Почему именно в таких, богом проклятых местах, - он кивнул за лобовое стекло на расстилавшуюся перед машиной Гоби: щебнистую, черную, с редко разбросанными кустиками травы, с зубчатой грядою гор на горизонте, именно в таких местах, а не где-нибудь в сосновом бору, охватывает до каждой клетки тела, до невольного испуга ощущение и понимание огромности, _необъятности_, молчаливой загадочности мира?.. Ты не испытывал еще здесь подобного?

- Испытывал... - тоже удивился Швартин. - Особенно после заката, когда уже горят первые звезды... Потрясающее ощущение... И действительно - с чего бы оно?..

Голубой дороги впереди не было. Не потому, что солнце уже скатилось к горизонту, тени стали длинными: уже третий день они ехали без дорог по пустыне, которая началась за сомоном Баян-Гоби.

- Давай сменю, - предложил Евтеев, увидев, как Швартин устало вытер ладонью потный лоб.

- Буду держать вон на ту гряду, - показал взглядом Евтеев, когда сел на его место.

- Давай, - согласился тот. - Чем та гряда хуже соседних?..

- Думаю, мы доедем до нее до заката?

- В Гоби глазомер - вещь обманчивая... - с сомнением усмехнулся Швартин.

- Это да... - устало признал Евтеев.

- Странно... - продолжил оборванный разговор Швартин. - Вот Гоби... Щебень, песчаные барханы, такыры, скорпионы, чахлая трава, скалы, хребты и каменистые холмы... Полная скудность и неприглядность; когда солнце еще, вдобавок, печет - просто "врата в ад"; чем она, казалось бы, может обогатить, что дать уму и сердцу?.. А ведь не побывай я здесь - насколько был бы беднее, не подозревая этого.

- Я с тобой согласен... - задумчиво кивнул Евтеев. - В обыденной жизни, да и на "нормальной" природе тоже, отсутствует сознание, что Земля - это ведь просто пылинка во Вселенной; и чувства, и мысли сугубо земные, а вот здесь, еще, пожалуй, в горах...

- В горах тоже... - подтвердил Швартин.

- ...мысли и чувства отчего-то сами собой, без малейших умысла или усилия проникаются Вселенной, Вечностью, Временем, Беспредельностью... Я пытаюсь понять - отчего? От отрешенной враждебности здешней природы и в то же время от ее исполинских мощи и шири? От ее величественного и скупого разнообразия, которое не приковывает к себе мысли и чувства, а становится для них чем-то вроде трамплина, бросающего за пределы Земли?.. От самой космичности здешних пейзажей, так напоминающих пейзажи многих других планет-песчинок?..