Убей или умри! Первый роман о немецком снайпере - Юрий Стукалин

После долгих обсуждений было выбрано направление прорыва. Идея казалась безумной, но именно потому могла сработать. С северной стороны обступающий нас лес разрывала совершенно голая, шириной в километр, равнина. Если лес кишел красноармейцами, то белое заснеженное пространство, по данным нашей разведки, охраняло всего около двадцати иванов, на вооружении у которых было два пулемета «Максим». Ничего удивительного — даже будь наши солдаты полны сил, прежде чем они преодолели бы пятьсот метров до позиции русских, их бы перестреляли, как мишени в тире. А наши парни едва держались на ногах. Быстро бежать вперед по колено в снегу не получится, а укрыться там негде.

Все понимали, что проскользнуть незаметно не удастся. На равнине пулеметы и автоматчики будут косить нас десятками, а если кому все же посчастливится достигнуть линии русских, то придется драться врукопашную. Смазка в оружии замерзла, и многим нашим солдатам нечем защищаться, кроме как ножами и саперными лопатками. По глазам собравшихся было видно, что на рукопашную схватку никто и не надеялся. Никто не думал, что до нее дойдет — русские не смыкали глаз, проход отлично простреливался, и им не составляло большого труда беспощадным, шквальным огнем превратить нас в кровавое месиво, так и не дав приблизиться. Но все согласились, что стоит попробовать.

Идея была проста: ночью подобраться насколько можно ближе, снять пулеметчиков и, стреляя из всего оружия, что еще действовало, вырваться из окружения.

Обер-лейтенант Рубер подошел ко мне:

— Говорят, Курт, ты отменный стрелок, — сказал он. — Нужно снять пулеметчиков, иначе все наши ребята тут полягут.

— У меня карабин клинит, — ответил я. — Все замерзло так, что ничего не могу поделать.

— Я найду тебе оружие, обер-лейтенант помолчал немного, а потом пристально посмотрел на меня и проговорил с отчаянием в голосе: — Курт, мы должны выбраться отсюда во что бы то ни стало. Иначе все здесь подохнем.

— Я… постараюсь, герр обер-лейтенант, — проговорил я нерешительно, совершенно не представляя, как выполню эту задачу.

Оружие нашлось, даже с полуторакратным прицелом. Но замерзшие пальцы не слушались, я еле мог удержать карабин в руках, а от голода перед глазами стояла белесая пелена. Все мы к тому времени больше походили на тени, чем на людей.

Получалось, что успех операции во многом зависел именно от меня. Прорыв должен был начаться сразу после моих выстрелов. Если удастся убрать пулеметчиков, для кого-то появится шанс выбраться отсюда, если я промахнусь, мы все умрем на равнине. Чувство ответственности заставило меня внутренне собраться, перестать волноваться. У меня не было права на промах.

Ребята приготовились. Три с половиной сотни бойцов, еще способных пойти в бой. Около двухсот человек — тяжелораненых и тех обмороженных, которые не могли быстро передвигаться, мы оставили в лесу. Участь их была предрешена. Они сами знали, что являются обузой, и с ними нам не выбраться. Некоторые раненые просили пристрелить их, но мы не могли шуметь и тратить жалкие остатки патронов, а прирезать или удавить своего боевого товарища ни у кого не поднялась рука. Другие цеплялись за рукава, умоляли забрать с собой, вынести на своих плечах. Бесполезно. Чтобы выжить самим, мы должны были проявить твердость. Ни о ком из тех, кто остался в ту ночь в обложенном русскими лесу, я больше никогда ничего не слышал. Хочу забыть о них, но не могу, не получается. Говорят, что смерть от обморожения легкая, просто засыпаешь, и все. Не знаю, да и не хочу знать.

К краю равнины мы подошли, как можно тише. Сквозь оптический прицел я увидел русских. Они особо не прятались и грелись у небольшого костерка, как охотники на отдыхе. Несколько человек спали прямо на снегу. Облаченные в валенки, тулупы и зимние шапки, привычные к этим диким погодным условиям, иваны чувствовали себя прекрасно. Пулеметы располагались метрах в пятидесяти друг от друга, у каждого дежурило по человеку. Нужно было успеть сделать два точных выстрела, пока пулеметчики не очухаются.

Снял перчатки, растер пальцы снегом, взял карабин, стараясь не касаться металла. Мороз стоял такой, что кожа прилипала даже к деревянным частям оружия. Мысленно прикидывая очередность стрельбы, я вдруг перестал ощущать холод. Жар разлился по венам.

Подполз лейтенант Рубер, поднес к глазам бинокль и несколько минут разглядывал русских.

— Мы все верим в тебя, Курт, — прошептал он, пытаясь приободрить меня.

Звездная ночь, белый снег, все это играло мне на руку. Силуэты русских солдат в отблесках костра были мне хорошо видны, но не они были моей целью. Один из пулеметчиков курил, и огонек его сигареты горел ярким рубином в этом ледяном царстве. Другой лежал возле второго пулемета, вероятно, спал.

Я протер заиндевевшую оптику и прицелился. Расслабленные позы иванов, их полная безмятежность на какое-то время зародили сомнения, но я сумел совладать с собой, отбросил всякую нерешительность. Резко пошевелил пальцами, чтобы разогнать кровь, припал к оптике, задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок.

Я бил прямо в рубиновый огонек сигареты во рту. Звук выстрела разорвал ночную тишину. Голова русского дернулась, он упал. Не медля ни секунды, я перевел ствол левее. Второй пулеметчик как раз приподнял голову, пробуждаясь ото сна. Бац! Пуля вошла ему в глаз. Русские мгновенно заняли позиции. Один из них, пригибаясь, побежал к пулемету. Я поймал его в перекрестье прицела и выстрелил. Красноармеец выгнулся в спине, повалился на снег и больше не двинулся. Три патрона — три трупа. Обер-лейтенант Рубер поднял людей в атаку, и мы понеслись вперед. Иваны не ожидали прорыва, но сражались яростно. Нам удалось смять их числом прежде, чем к ним подошло подкрепление. Потом еще несколько дней мы блуждали по лесу, спасаясь от преследовавших нас русских. Из трехсот пятидесяти наших солдат добраться до своих удалось всего сорока двум. Остальные либо погибли от пуль, либо попали в плен, либо замерзли в лесу.

Позже я получил Железный крест второго класса. Рубер долго жал мне руку, вручая его перед строем солдат.

— Ты спас нас, Курт, — торжественно объявил он во всеуслышание. — Я горжусь тобой. Мы все, вырвавшиеся из того кошмара, обязаны жизнью тебе и твоему мастерству стрелка.

Похоже, он был прав. Я умел обращаться с оружием и осознавал, что мне тесно в рамках простого пехотинца. Рубер вселил в меня уверенность, дав почувствовать себя больше, чем просто маленьким винтиком в громадной махине вермахта.

В начале войны наши бонзы не уделяли должного внимания профессии. Они рассчитывали на блицкриг. Они думали, что Россия ничем не отличается от Франции, Польши и других стран, через несколько недель боевых действий вставших на колени перед Третьим рейхом. В сорок первом, сделав ставку на силу боевой техники и молниеносность ударов, руководство вермахта сочло ненужным тратить время, деньги и силы на подготовку высококлассных специалистов снайперского дела.

Русские же, напротив, получив хорошего пинка от финских стрелков в конце тридцать девятого года, усвоили и приняли на вооружение эту тактику. Особенно досталось нам от них в Сталинграде, где русские снайперы со всем блеском показали свое умение. В отличие от вермахта, Красная Армия не испытывала недостатка в этих бойцах-невидимках.

Только начав замерзать в этих ужасных условиях, борясь за ничтожные метры этой земли, наши бонзы поняли, что снайперы необходимы как воздух. Там, где не могли пройти танки, увязали в грязи артиллерийские расчеты, лишь человек с винтовкой и оптическим прицелом мог противостоять врагу. Только после многочисленных потерь и кровопролитных боев командование оценило искусство хорошего стрелка. Стали создаваться школы, в которых преподавали снайперы — ветераны Первой мировой. В одну из таких снайперских учебок и направили меня на переподготовку с легкой руки обер-лейтенанта Рубера после того, как мы вырвались из окружения…

Глава 5

Стемнело. Земмер жмет мне руку, желает удачи, и я выбираюсь из траншеи. Метров пятьдесят до первого кустарника бегу на полусогнутых ногах, пригнувшись. Возле него падаю на живот, осматриваюсь и перевожу дыхание. Все чисто. Дальше можно передвигаться лишь ползком. Впереди плотной стеной чернеет полоса леса. Иногда в небо взлетают осветительные ракеты, и я замираю. Русские изредка постреливают, но больше для острастки, как напоминание о том, что они здесь и готовы разделаться с нами. Ни для кого не секрет, что иваны готовят мощную, решительную атаку. Но когда? Без артподготовки они не пойдут, и чем быстрее я выполню свою задачу, тем больше жизней спасу. Наши войска спешно перегруппировываются, а новых разведданных русский наводчик ночью в темноте не соберет.

Чем ближе пробираюсь, тем медленней и осторожней. У кромки леса застываю и прислушиваюсь, но подозрительных звуков не отмечаю. Слабый ветерок колышет листву деревьев, длинные ветви которых при вспышках осветительных ракет отбрасывают корявые уродливые тени. Пахнет сырой землей и прелой травой. Лес кажется мертвым, угрюмым, и в то же время загадочным.