Судьба на роду начертана - Владимир Волкович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не могу сказать, – Аля замялась, – у меня в субботу бывают занятия.
– Ну, так в пятницу сообщите мне.
– Хорошо.
Мать была уже дома, она приходила раньше. Взглянула на озабоченное лицо дочери:
– Доча, что-то случилось?
– Нет, мама, все в порядке, – и чуть погодя: – Мозель в театр пригласил.
Мать живо повернулась к Але:
– Иди, он очень приличный человек, – и увидев замешательство на лице Али, – или он тебе совсем не нравится?
Аля покопалась в себе, пытаясь разобраться в своем отношении к Мозелю, но, так и не определившись, махнула рукой:
– Сто лет не была в театре, схожу, пожалуй.
В театре было торжественно, люди нарядно одеты, приветливые служащие в фирменной одежде принимали плащи и шляпы. Сидя в мягком, обитом бархатом кресле, Аля смотрела на сцену, где актеры старательно играли незнакомую ей драму. В антракте они пошли в буфет, и Мозель угощал ее соками и пирожными. Домой возвращались на извозчике.
Аля была настолько насыщена впечатлениями, что все внутри пело, она чувствовала себя на седьмом небе. Давно не испытывала такого восторга. Наверное, с тех пор, как ушел на войну Боря. Воспоминания о Борисе наплыли внезапно, словно укоряя в том, что вот она радуется и восторгается, а он лежит в земле. И сразу ощутив себя как в железной клетке обязанности помнить и поэтому лишать себя удовольствий, разрыдалась.
В начале осени Мозель попросил ее руки. Аля не отказала ему, но и не сказала ничего утвердительно. Вечером состоялся тяжелый разговор с матерью. Мать была в курсе, видимо, Мозель уже побывал в их квартире.
– Аля, – мать никогда так с ней не говорила, – уже шесть лет прошло, как погиб Борис. Если бы был жив, давно бы объявился. Ты что, будешь ждать его до конца жизни. Тебе надо определяться. Мужиков нынче мало осталось, побили всех. Мозель приличный человек, хорошо зарабатывает, и должность у него по нынешним временам хлебная. Заботливый, внимательный, все для семьи будет делать, чего еще тебе надо? Кого еще ждать будешь и сколько?
Аля всхлипывала, как маленькая девочка, вытирая платком слезы. Умом понимала, что мать права, но сердце сопротивлялось, и от этого такая боль рождалась в голове, что, казалось, плавились мозги.
Она не спала всю ночь. Рабочий день тянулся необычайно долго. После работы ее встречал Мозель. Аля дала ему свое согласие.
Свадьба получилась пышной. Жених не пожалел денег, да и связи у него были немалые. Аля была печальна и, несмотря на громкий шепот матери, никак не могла заставить себя улыбаться. Только после того, как выпила несчетное количество рюмок, отпустило. Жених не мешал ей, ни на чем не настаивал. Она представляла с неприязнью, что придется ложиться с Мозелем в постель, и его руки будут ласкать ее тело, которое предназначено для другого. Но этого, другого человека, уже не было на свете.
Первая брачная ночь ей совсем не запомнилась. Сквозь отуманенное алкоголем сознание она расслабленно дала возможность Мозелю раздеть себя. Он жадными губами втягивал ее тело, мял, кусал, щипал. В памяти осталось только его тяжелое дыхание.
После свадьбы Мозель поселился в их квартире. Он строил дом, но дела продвигались медленно, и этому строительству не видно было конца. Молодожен, конечно, видел, что Аля холодна к нему и жаловался матери. Но та утешала:
– Перемелется, мука будет. Надо быстрее ребеночка родить, тогда она уже ни о ком другом думать не сможет.
Аля забеременела, но это состояние не доставляло ей радости, как тогда, на Урале. С досадой думала, что придется пока расстаться с мечтой об институте.
Летом пятьдесят второго Аля родила девочку. Ее назвали Нелей. Говорят, что зачатие и роды предопределяют судьбу ребенка. Но вопреки этому Неля найдет свое счастье.
А пока она была симпатичной, смышленой и самостоятельной девочкой, мама учила ее ходить и разговаривать. Когда Неле исполнилось два года, Мозель заказал в какой-то мастерской большой манеж, чтобы она могла в нем двигаться и играть. Теперь не надо было следить за дочкой непрерывно. Но ее «тихого» поведения хватило только на месяц. Она становилась на ножки, держась за сетку, и пыталась перевалиться через нее, чтобы выйти наружу. Когда ей это не удавалось, начинала кричать и реветь, и трясти сетку так, что та могла в любой момент рухнуть.
– Ну и характер у девки – свободолюбивый, привыкла всего добиваться, – с шутливой строгостью говаривала бабушка.
А Мозель относился к дочке терпимо, но не более, она не вызывала в нем никаких нежных чувств.
Отношения у Али с мужем сложились ровные. Она ничего у него не просила. Сделает, и ладно, не сделает – тоже не страшно. Она и сама умеет все. Да и Мозель, хотя и обеспечивал семью продуктами и деньгами, не требовал от Али того, что было против ее воли. Спали они в одной кровати потому, что так было принято, да и места в квартире лишнего не нашлось бы, но близость уже ушла.
Несмотря на его уговоры, Аля никак не могла себя пересилить и называть Мозеля на «ты», в отличие от него самого, однако величал он ее полным именем – Алевтина.
Такое положение могло бы, наверное, продолжаться долго. Они зависели друг от друга, и прожить поодиночке было затруднительно.
Но однажды произошло то, что перевернуло их жизнь.
Аля каждый день ходила к живущей на соседней улице женщине за молоком. Той привозили его из деревни с расчетом и на Алю, так они договорились. Иногда Аля брала сметану и вкусное деревенское масло. Вот и сегодня, зайдя к соседке, и наполнив бидончик молоком, заболталась с ней, хоть с кем-то поделиться наболевшим, и сейчас заторопилась, вспомнив о дочке. Неля, хотя и спит в это время, но может проснуться, а ее присматривает древняя бабуля, что вечно сидит на скамейке у подъезда. Аля попросила ее посмотреть за дочкой на всякий случай, вдруг та проснется.
Быстрыми шагами Аля приближалась к подъезду и вот-вот должна была войти в него, но какая-то неодолимая сила заставила ее на секунду замешкаться и оглянуться. По улице шел высокий мужчина в военной форме, он удалялся, и видна была только спина. Аля прислонилась к дверному косяку, руки ее дрожали. Эту спину она узнала бы из тысяч, нет, из миллионов других спин.
Она рванулась и пошла за этим человеком, ноги сами понесли ее, как когда-то давно, в сорок третьем. Она шла, а спина удалялась, тогда она пошла быстрее.
Сердце сжалось в маленький комок и стучало, казалось, у самого горла.
Она уже бежала, загремел, откатившись, бидончик, и раскрылся бледным молочным пятном на сером булыжнике мостовой.
Она бежала, ноги стали ватными, глаза застилала пелена, она бежала.
Она бежала уже давно, дни сменялись днями, месяцы пролетали – она бежала…
Она бежала сквозь эти дымные годы, смерть и могилы…
Она бежала сквозь одинокие, проплаканные, бессонные ночи, искусанные губы, ногти, впившиеся в ладони.
Она бежала от постылого человека, ставшего ее мужем…
Она бежала к тому, кто живой или мертвый, но остался для нее навсегда единственным.
Вместо дыхания – свистящие хрипы, вот он уже близко, еще немного… больше нет сил, еще шаг… все, черная мгла опустилась…
Мужчина обернулся и едва успел подхватить потерявшую сознание Алю.
Часть третья
И продолжается жизнь
«Самая высокая жизнь всегда на волосок от смерти». ©
Глава первая
Живой
Круглолицый лепной амур смешно надувал щеки, усердно натягивая тетиву лука. Стрела была направлена в сторону высокого венецианского окна, как будто там находился кто-то невидимый, кого амур должен был поразить в самое сердце. Аля приподняла голову от подушки, оглядела небольшую светлую комнату, заставленную старинной мебелью. В окне виднелось белесое небо с неподвижно висящими облаками. «Интересно, куда я попала, в ад или в рай»? Она попробовала встать, голова кружилась. Если это ад, то где же черти и топка. Может быть, здесь – взгляд уперся в старинный камин с резными решетками. Нет, наверное, это рай, там как раз место для амурчиков.
Аля уловила вдруг в застывшем воздухе какое-то движение, повернулась и в проеме двери увидела улыбающегося Бориса. «Ну, конечно, это рай, где же еще она могла с ним встретиться».
Борис мягко вошел в комнату, словно вплыл по воздуху, неся впереди себя резной поднос, заставленный чашками и чем-то еще, от чего шел божественный аромат. Аля ущипнула себя за руку, неужели это не сон и не загробный мир, и она видит того, кого не могла забыть все эти тяжкие годы, несмотря на похоронку. Борис поставил поднос на маленький столик на колесиках, стоящий возле кровати, опустился перед ней на колени, положил свои широкие ладони на одеяло, которым Аля была укрыта, и сказал просто, как будто они расстались только вчера:
– Здравствуй, моя любимая.
У Али вдруг забилось сердце так, что, казалось, одеяло поднимается на груди в такт его ударам. От его голоса, слегка хрипловатого, и такого родного перехватило дыхание:
