По праву сильного - Максим Олегович Неспящий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказывается всё огромное множество тоннелей в этой области сходится в одну точку: гигантский подземный грот, дно которого заполнено озером кислотной грязи, покрывавшей стены тоннелей. Из озера, словно корни перевёрнутого дерева расползаются по тоннелям десятки корнещупалец. Одно из них зависло в нескольких сотнях метров над озером, крепко сжимая хрупкую маленькую фигурку. Поверхность озера забурлила, пошла волнами. Что-то медленно понималось из глубины. Что-то огромное и неповоротливое. Древнее чудовище из мифических сказок далёких предков. Показалась пасть, напоминающая жерло вулкана, грязь в ней клокотала и бурлила сильнее всего. Внезапно пасть сократилась как гигантский сфинктер, извергнув фонтан грязи; раздался громкий клокочущий звук. Освободившись от масс грязи, сфинктер начал сокращаться неправдоподобно быстро для своих размеров, издавая более тихие, влажные квакающие звуки. Алексей со все возрастающим ужасом осознал, что чудище пытается имитировать ритм и звук его сердцебиения. Каким-то образом он почувствовал, что его внимательно изучают. Сознание затуманилось, голова наполнилась странными образами, суть которых невозможно передать человеческим языком. Чудовище ворвалось в его сознание – препятствовать этому было не проще, чем накатывающей морской волне. Алексей почувствовал, как оно роется в его воспоминаниях, бесцеремонно, словно ребенок в коробке с игрушками, перебирает образы и аналогии, прикладывает одно к другому, поворачивает так и эдак, пытается сопоставлять, чтобы получить целостную картинку. Затем новый поток образов, ожидание ответной реакции от сознания Алексея, и новый поток, и снова и снова. Все это время частый как у кролика, пойманного змеёй пульс в точности дублируется сфинктером внизу.
Неожиданно один из образов, проплывающих перед внутренним взором, привлекает внимание. Белые кирпичные стены, старый уличный термометр в виде мультяшной пчелы на кухонном окне, зелёная крыша, каштан в цвету, детская игровая площадка. "Мой дом".
Поток образов мгновенно останавливается. Появляется картинка с домом, пропадает, появляется снова, и снова пропадает. Оно пытается говорить со мной, – понял Алексей, – ищет образы, которые в моем сознании трактуются аналогично тому, что оно хочет сказать. Оно говорит…
–"Мой дом".
Волна тепла ласково омывает сознание парня: его только что "погладили по голове".
После этого начинается интенсивная работа: поток образов превратился в бушующий водоворот, в центре которого – маленькое, съежившееся от ужаса и боли существо умоляет остановиться, прекратить. Не спасали ни плотно закрытые глаза, ни крики, разрывающие голосовые связки. Вне пространства, вне времени, более голый, чем ребенок при рождении, разложенный на молекулы, на атомы, на спектр света, собранный вновь, неправильно, и вновь разложенный.
Когда все закончилось, внезапно и сразу, Алексей не был способен даже кричать. Подавленный, разрушенный он с трудом осознавал себя. Он плакал и скулил, пытался хоть как-то сгрести в кучу обрывки того, что раньше было им, и снова скулил. Лишь где-то в самой глубине он продолжал ощущать что-то цельное, не тронутое, словно плотное металлическое ядро, вокруг которого формируется планета. Там, внутри все ещё оставалась какая-то сила, не позволяющая всему разлететься окончательно, там металась какая-то мысль. Дать. Команду. Компьютеру.
Перед внутренним взором требовательно висели в пустоте четыре образа. Вопрос неведомого, непостижимого разума, значение которого невозможно было не понять, потому что он был задан на Их языке. Языке, созданном только что благодаря мощной способности к эмпатии и не поддающейся оценке человеческими мерками аналитической силе. Языке, на котором способны говорить лишь два живых существа во Вселенной.
"Дом". "Пасущееся стадо коров на залитом светом луге". "Толпа людей в набедренных повязках, тянущая огромный каменный блок к строящейся пирамиде". "Женщина с завязанными глазами и весами в руке".
–"Мой дом. Мой скот. Мои слуги. По какому праву."
Ответ, продиктованный той несокрушимой железной силой, сдерживающей искалеченные обрубки личности от полного распада, вырвался сам собой, не осмысленный, естественный как дыхание. Лозунг его народа. Доктрина, привитая с детства.
"Фемида. Женщина, олицетворяющая правосудие". "Рука, сжатая в кулак".
–"По праву". "Сильного".
Чужое сознание отпрянуло, как от кипятка. Алексей почувствовал брезгливость и ярость, но вместе с тем – некоторую степень свободы.
Дать. Команду. Компьютеру.
Какую? Какую команду?
"Фемида". "Рука, сжатая в кулак". "Паук, впившийся в муху",-был ответ.
Дать. Команду. Компьютеру.
–"По праву". "Сильного". "Будешь поглощён".
Дать. Команду. Компьютеру.
Проблеск догадки полоснул, будто солнечный зайчик по глазам.
Алексей оскалился в безумной плотоядной ухмылке соседа с нижнего этажа, и отдал приказ.
Не удерживаемый петлей корнещупальца манипулятор змеёй метнулся к гермозатворам, двумя чёткими движениями отстегнул клеммы и бросил потерявший форму, почерневший, искрящийся микрореактор антиматерии вниз, прямо в пульсирующую пасть.
Он не видел взрыва: к тому моменту, как реактор достиг кислоты, служившей древнему чудовищу и кровью, и частью системы внешнего пищеварения, и превратил в чистую энергию всю материю в радиусе нескольких километров вокруг, Алексей потерял сознание, раздавленный последним мысленным криком чудовища, полным ярости и отчаяния. Последнее, что увидел парень перед тем как отключиться – посланный чудищем устрашающий образ чёрного креста.
Его привел в чувства взволнованный голос Сержанта. Естественное освещение, от которого успели отвыкнуть глаза, причиняло боль. Нестерпимо зудели ноги, хотелось пить, и помочиться.
–Леша, ответь. Ты живой? Прием.
–Прием,-прошелестела сухая бумага человеческим голосом, – Препятствие. Устранено. Маяк…
–Маяк на месте, Леша. Уж не знаю, каким чудом, но он почти точно там, где и должен быть – где-то на дне того кратера, что ты проделал. В пределах допустимой погрешности.
–Реактор. Аварийное питание. Срочная эвакуация, – говорить получалось только на вдохе, и с большим трудом.
Он лежал на самом краю дымящегося кратера размером со звездолёт. Осыпающийся край кратера чернел на фоне затянутого розоватыми облаками неба в нескольких десятках метров – допрыгнуть можно, будь у него ноги. Моросил лёгкий как аэрозоль дождик.
–Эвакуации не будет, сынок. Я уже отдал приказ восемнадцатой, они возвращаются на Гагарина. То окно возможностей, – он запнулся, – через сорок пять минут мы начнем бомбардировку. Уверен, ты все понимаешь. Безупречная служба, солдат. Там, на Земле есть кто-то? Нужно что-нибудь передать кому-то? Алексей?
–Принято. – Он отключил связь и откинулся на спину, любуясь причудливыми розовыми барашками, проплывающими в вышине.
Почему-то он испытывал сейчас облегчение, словно лучник, слишком долго державший тетиву натянутой, и наконец получивший разрешение отпустить.
В правом нижнем углу визора, где располагалась информационная панель, больше не горело никаких тревожных пиктограмм – только счётчик, отмеряющий последние минуты его жизни. Их оставалось
