Настоящая принцесса и Наследство Колдуна - Александра Егорушкина

Лиза так обиделась, что у нее даже в глазах потемнело. Неужели мы ему надоели?

– А кстати, чего это ты вообще в Радинглене не появляешься? – тоненьким от злости голосом спросила она.

– Как это не появляюсь, вчера вот был, – преспокойно возразил Лева.

– Почему я тебя не видела? – обвиняющим тоном вопросила Лиза.

– Потому, твое высочество, что я к тебе и не заходил, – без тени смущения объяснил Лева. – Я только забежал к Гарамонду, взял… – он вдруг замялся… – Одну… в общем, одну важную штуку. А потом домой.

Вот, значит, как! Гарамонд, важные штуки всякие… серьезные взрослые дела, не иначе как хранительские… Ну да, разве тут до нас? Лиза почувствовала, как в носу у нее защипало от обиды.

– Слушай, – задрав нос, чтобы слезы не закапали, спросила Лиза, – А может, тебя из пажей вообще разжаловать? А? Если тебе так некогда…

– Лиз, ты чего? – удивился Лева.

– Ни-че-го! – отчеканила Лиза.

– Ты домой? – подчеркнуто мирно спросил Лева.

– Не-а. Через Мостик.

Лиза махнула рукой и побежала в гардероб, не оглядываясь. Обижаться не было никакого смысла – но что с собой поделаешь, если уже обиделась? Конечно, Новый год – семейный праздник, и если Лева решил встречать его с родителями, это хорошо и правильно. И первого он будет в Радинглене, так что вообще непонятно, что за вожжа ей, Лизе, попала под мантию.

Лева посмотрел Лизе вслед и тяжело вздохнул.

С тех пор, как в прошлом году Лева стал Хранителем Петербурга, у него и вправду появилось множество своих секретов, потому что хранительские ритуалы разглашению не подлежат и обсуждать их нельзя даже с самыми близкими людьми. Родители вот восприняли это спокойно. А Лиза ужасно обижается и, кажется, ревнует. Даже когда догадывается, в чем дело – она ведь знает, что Лева теперь хранитель. А переубеждать обиженную девочку – это не всякому по силам. Лева, конечно, частенько отделывался расплывчатой формулировкой «хранительские тайны», но нынешнее поручение было таким важным, что он не имел права даже намекнуть Лизе, почему так обрадовался кстати подвернувшейся поездке в лесную глушь.

И ему, и радингленскому Хранителю, летописцу Гарамонду, пришло из Амберхавена, от Гильдии Хранителей, по письму. В письмах говорилось, что Черный замок, оставшийся без хозяина, начал рыскать по всем мирам в поисках пристанища, поэтому границы миров колеблются и даже магическая почта еле работает. Стоит Замку укорениться в каком-нибудь городе, и тот начнет стремительно разрушаться под воздействием темных чар. Амберхавенские маги уже постарались закрыть свой мир от вторжения Замка. А Хранители остальных городов в новогоднюю ночь должны одновременно исполнить особый ритуал – схоронить в земле или в воде подальше от города так называемую «отманку», то есть некий заколдованный предмет, изображающий город в миниатюре. Лева уже запасся пестрой сувенирной магниткой с Исаакием и Петропавловкой, а Гарамонд – маленькой гравюрой с видом Радинглена. Вчера Хранители посовещались и пожелали друг другу удачи. А еще в письме было строго-настрого указано никому тайны не открывать…

Врать Лева не умел, поэтому пришлось ему отделываться недомолвками. «Я, конечно, потом могу и извиниться, если Лизавете от этого станет легче, – подумал Лева. – Только зря она так кипятится…»

… Между тем Лиза мчалась, ничего не видя перед собой от застилавших глаза слез, поэтому поскользнулась на слякотном мраморном полу – и удержалась на ногах только благодаря железной руке Конрада-младшего. Ух и сильный же он стал, подумала Лиза, потирая локоть. А вслух сказала:

– Спасибо… Слушай, Костик, мы тебя ждем тридцать первого.

– Не, Лизка, я первого приду. Ну, может, еще до нового года забегу, только не к тебе, а во дворец. – Дракончик почему-то потупился. – Папа с мамой дома отмечают, им же Вичку не оставить, так что я с ними.

– Ага, – сказала Лиза, глядя на долговязого дракончика снизу вверх, но очень сердито. – По-нят-но.

– А первого я буду! Официально! Без меня же никак! – заверил Костик. – Я же это, должен над площадью парить.

Ну да. Новый год – семейный праздник. Вот и Лиза его будет встречать с семьей – разве нет? Будет. С Бабушкой, с Инго, с Филином. Который тоже семья. И еще Марго приедет из Кенигсберга, и ее папа Илья Ильич придет, – чего ей, Лизе, еще надо, спрашивается?

На улице уже смеркалось, и снег лежал грязный – коричневатый и крапчатый от грязи. Лиза по привычке свернула было направо, к Дворцовой площади, на троллейбус, но вспомнила, что домой ей не нужно. Пусто дома, никто ее не ждет. Надо торопиться в Радинглен, а там – садиться за учебники по королевской экономике. Ну что за жизнь, а? У всех нормальных людей учеба кончилась еще сегодня днем. А ты сиди как пришитая, пока все подарки покупают, елки наряжают… вообще – радуются. Даже Лева с Костей.

Лиза сердито поправила рюкзак и зашлепала по Английской набережной. Это хорошо, что уже сумерки – никто не заметит, как она вызывает Мостик. Вот и замечательно – Лиза нырнула в туманный сумрак над Мостиком и выскочила из него уже у ворот дворцового парка.

Глава 2, в которой игра в фанты приводит к удивительным последствиям

Снегопад кончился, в темнеющем воздухе над площадью кое-где кружили последние крупные снежинки. Тучи разошлись, и показалось небо – ясное, усыпанное колючими отчетливыми звездами. Над площадью, медленно помигивая, загорались рождественские гирлянды, а посреди маячили разноцветные огни фонариков и слышались веселые, хотя и усталые голоса.

Студенты-выпускники отмечали сдачу экзамена по теории словесной магии – последнего перед вручением дипломов. С разноцветными фонариками в руках (внутри каждого была свечка – студенческие традиции не признавали новшеств) они уже прошли пешком по замерзшей речке Глиттернтин, описав круг. (Комплекс Магического факультета с самого основания университета королевским указом был помещен на остров, от греха подальше). Слазали на колокольню собора святого Ульфа, а теперь толпились у подножия памятника доктору Арно Каспару – большая компания, человек в двадцать, под предводительством того самого Богдановича, бессменного бармена и знатока студенческих ритуалов, – высокого, худощавого, с неизменной усмешкой и желтоватыми глазами. Часы на здании кунсткамеры пробили восемь часов вечера. По площади и примыкающим к ней узким улочкам сновали туда-сюда закутанные студенты и преподаватели, но на компанию, возглавляемую Богдановичем, они не обращали никакого внимания. Не потому, что не видели, а потому, что местная амберхавенская вежливость требовала не пялиться, даже если кто-то колдует прямо под открытым небом.

– Пора, – уронил Богданович. – Сейчас сыграем в фанты. Фонарики ставьте на землю.

Спорить никто не стал. Богданович знал, как лучше. Он всегда предводительствовал студенческими гуляниями.

Бармен заложил руки за спину и встал лицом к памятнику, будто советуясь с ним.

– Подходите по одному, – пригласил он студентов, не оглядываясь. – Потом объясню.

Заскрипел снег – кто-то решился первым.

– Хикори-дикори-док, мышь на будильник – скок! – произнес Богданович.

Ленни Хиршхорн смотрел на свою ладонь, в которой лежал круглый перламутровый циферблат от наручных часов – без стрелок, но с цифрами.

– Следующий! – скомандовал Богданович и, не оборачиваясь, продолжил: – Тонкая девчонка, белая юбчонка, красный нос, чем длиннее ночи, тем она короче от горючих слез.

… Инго, король Радингленский, который учился на Магическом факультете под маскировочной фамилией Ларсен, терпеливо ждал своей очереди. Он догадывался, что происходит: наверно, именно так Филин в свое время получил калейдоскоп в мизинец длиной. А может, фарфорового совенка? В отличие от остальных, Инго даже не притопывал от холода, – почему-то не мерз. Через некоторое время Инго перестал вслушиваться в считалки, лимерики и загадки, и вглядываться, кто что получает. Король думал о своем, о радингленском, но тоже смотрел на памятник: на бронзовом блестящем цилиндре доктора лежала пушистая снежная ермолка.

Студенты приглушенно переговаривались, показывали, кому что выпало. Девушки хихикали и ахали. Выигрыши попадались весьма неожиданные, и самое интересное, что со словами очередного заклинания они порой никак не соотносились, – все эти витые морские ракушки, стеклянные шарики, елочные сосульки, батистовые платочки и прочее и прочее. Или соотносились, но как-то очень причудливо. Но последнее обстоятельство студентов не удивляло.

Очередь постепенно подходила к концу. Богданович слегка осип. Инго перевел взгляд на витражные окна кунсткамеры, которая закрывалась рано: там горел одинокий огонек. Лампа дежурного мага. Когда-то запирали защитными чарами, но лет тридцать назад, после неприятной истории с Белой Книгой, добавили сигнализацию и охрану. Так надежнее.

– Жил на свете человек, скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке…