Признать невиновного виновным. Записки идеалистки - Зоя Светова

Николай Васильевич откланялся, а Галина Викентьевна осталась сидеть за столом. Когда дверь за психологом закрылась, она несколько минут напряженно смотрела в одну точку. Потом ей показалось, что у нее поднялась температура. Она бросилась к зеркалу, которое висело в маленькой комнате, примыкающей к ее кабинету: щеки горели, глаза блестели. Так бывало всегда, когда ее охватывало сильное волнение. Судья Мухина понимала, что вышестоящее начальство снова бросило ее на амбразуру. Председатель суда передала ей заказное дело, с которым не смог справиться другой судья. А это значит, что пресса станет трепать ее имя, адвокаты примутся разыгрывать комедию, то и дело заявляя ей отводы. Ей придется эти отводы отфутболивать и по ходу процесса исправлять ошибки следствия, контролировать и направлять в нужное русло гособвинителей.

Галина Викентьевна любила власть. И ей очень нравилась ее работа. Она ощущала себя частью власти. Она прекрасно знала, что те, кто стоит выше нее, ее используют, вынуждая выносить судебные решения, которые, как правило, неправосудны. Но Галина Викентьевне льстило, что эти решения, от которых зависела жизнь незнакомых ей, но уже заранее несимпатичных людей, выносились от ее имени.

Она испытывала ни с чем несравнимое, почти сексуальное наслаждение, когда произносила: «Суд приговаривает… к… годам лишения свободы».

Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что не меньшее, а может и большее наслаждение она испытывала и в тех редких случаях, когда оправдывала и освобождала подсудимого из клетки.

Но таких дел с каждым годом оказывалось все меньше и меньше, и Галина Викентьевна предпочитала не задумываться почему. От угрызений совести ее освобождали еженедельные рабочие совещания, проходившие в кабинете председателя судебной коллегии по уголовным делам. На этих «посиделках» судьи докладывали о делах, находящихся у них в производстве, и получали четкое и недвусмысленное указание, какое решение должно быть вынесено по тому или иному делу.

В последние годы Мухиной стали поручать исключительно дела государственной важности. Она прекрасно знала, что по таким делам оправданий быть не может.

Открыв папку с делом Алексея Летучего, Галина Викентьевна вздохнула: с подобной доказательной базой ей приходилось сталкиваться, когда она судила другого «шпиона» – сотрудника российского МИДа. То дело до нее рассматривали трое судей – не справились. Председатель горсуда тогда пришла к судье Мухиной на поклон: в деле с доказательствами тоже было не ахти, но она выручила, прикрыла халтуру следователей. «Рыбу» приговора на флэшке прислали из ФСБ заранее – и Галине Викентьевне не составило большого труда подогнать допросы свидетелей под обвинительный приговор.

В отличие от дела дипломата, которого арестовали после встречи с корейским коллегой – разведчиком, в деле ученого Летучего, кроме его собственных признаний о связях с предполагаемыми шпионами, не было никаких доказательств государственной измены. Экспертизы о секретности газетных вырезок, в изобилии представленные в тексте обвинительного заключения, противоречили одна другой. Само следствие сокращало одно обвинение за другим: если в начале ученого обвиняли по тридцати эпизодам, то сейчас речь шла только о четырех.

Судья Мухина ликовала: она оказалась нужна власти. В таких случаях ее муж, полковник ФСБ в отставке, давно осевший в службе безопасности одного из столичных банков, говорил: «Тебе, Галка, чертовски везет. Родина доверяет тебе борьбу с врагами режима. И не важно, террористы они или шпионы. Не беда, что не всегда следствие на высоте. Враги действуют умело и коварно. Их вину не так-то просто доказать. Но, сама знаешь, органы не ошибаются. Раз арестован, значит, было за что. Ты должна своей судейской мудростью загладить ошибки прокуроров».

Галине было важно, что она находит поддержку в семье. На работе не приходилось делиться своими сомнениями. Было не принято говорить о делах. Не дай бог заикнуться о промахах следствия или о шаткости позиции обвинения – любое слово тут же становилось известно председателю горсуда. Она могла вызвать к себе на ковер и в лучшем случае отчитать, в худшем – перевести этажом пониже: туда, где рассматривались дела по кассации. Председатель горсуда обожала отчитывать подчиненных. Она чрезвычайно любила пафосные заявления: «Не забывайте, что мы – судьи. Мы – арбитры, – говорила она, с важным видом расхаживая по своему огромному кабинету. Увлекаясь, она обычно подходила к портрету президента и, как бы приглашая его в союзники, обращалась к судьям: – Мы всегда остаемся над схваткой. Не имеем права до процесса или уже в суде принимать чью-либо сторону. Изучайте дело, вникайте и помните, что вас судьями назначил президент России Владимир Владимирович Путин. Мы не имеем права обмануть его доверие».

Судья Мухина об этом никогда не забывала. Ей нравился президент, его манера одеваться, говорить. Ей импонировало его юридическое образование, внимание к судебной системе. При нем суд обрел тот вес, то значение, о которых судьи всегда мечтали. О них стали говорить в прессе и в обществе. Судья Мухина почувствовала себя нужной и востребованной. Ее уважали и боялись. Что может быть приятней? Правда, в глазах подсудимых и адвокатов она часто видела раздражение и даже глухую ненависть. Но она старалась не обращать на это внимания, говорила себе, что работает для своей страны. И выполняет свой долг, как она его понимает.

Глава шестая. «Резонанс»

После разговора с Аней я очень быстро добралась до редакции. Всю дорогу я почти бежала. Мне хотелось как можно скорее оказаться за компьютером и записать то, что я услышала. Меня уже давно не удивлял судебный беспредел, неравенство сторон в процессах, неправосудные приговоры, невозможность доказать свою невиновность для тех, кто оказывался жертвой заказных или сфабрикованных дел, которые следователи «шили» без какого-либо заказа, а просто потому, что не умели работать иначе. И в се-таки случай Алексея Летучего казался верхом цинизма: повесить измену Родине на ученого-патриота, использовать всю мощь государственной машины против невиновного человека только лишь потому, что кому-то очень захотелось получить лишнюю звездочку на мундир или повышение по службе!

Что-то надо делать. Но что?

Для начала хорошо бы получить список присяжных заседателей, их домашние телефоны, выяснить, кто они. Встречаться с ними до окончания процесса нельзя. Значит, потом, если… они осудят Летучего. Об этом я старалась не думать.

Я решила написать книгу. Правда, работа в газете почти не оставляла мне свободного времени. Еще были дом, дети, муж. Но мне ужасно хотелось рассказать о том, что мне открылось за те годы, что я занимась журналистикой. Мне хотелось кричать о беззаконии. Об отсутствии справедливого суда. О бесправии тех людей, что доверяли мне свои судьбы. Поэтому, заканчивая работу над очередной статьей, я складывала все материалы, которые использовала при ее написании, в отдельную папку и, назвав папку по фамилии героя, прятала ее в ящик стола. За годы работы в газете таких папок накопилось несколько десятков.

Я не заканчивала факультета журналистики, как большинство из моих коллег. Мое образование хотя и было высшим, но, скажем так, не считалось образованием высокого качества. Я закончила заочное отделение Института иностранных языков имени Мориса Тореза. Преподавала французский язык в школе, давала частные уроки. Пошла работать переводчиком во французское посольство. И уже сама не помнила, когда и почему в первый раз написала какой-то связный текст. А потом, устроившись ассистентом корреспондента на французское радио, делала обзоры российской прессы и читала все газеты. Мне нравилась газета «Резонанс». Я стала посылать туда тексты, и как только в отделе «Общество» образовалась вакансия, мне неожиданно предложили должность корреспондента.

Когда я начала там работать, Путина только что избрали, и гайки еще не закрутили. Путинское окружение, все эти связисты и юристы еще только обустраивались в Москве.

Они были еще не очень уверены в своем могуществе и не знали, сколько власти им позволят взять. Еще не было такого странного ощущения «дежа вю», как спустя два-три года. Какое-то время сохранялась ельцинская вольница, и газеты соревновались в свободомыслии. Критиковали власть, иронизировали и подшучивали над ней.

Это уже после победы Путина на выборах 2004 года, когда, по точному выражению замечательного публициста Отто Лациса, установилась «имитационная» демократия, главный редактор «Резонанса» просил журналистов заменять слово «Путин» на слово «власть». И журналисты послушно заменяли, а когда забывали, то главред сам не ленясь вычеркивал фамилию президента.

Я не пишу аналитических статей и никогда не относила себя к «пикейным жилетам», обсуждающим любые действия власти, упорно отыскивая в них логику или, напротив, ее отсутствие. Я не из журналистской тусовки «ельцинской поры», у меня нет «источников» во властных структурах, и я не пытаюсь «высасывать из пальца» и создавать на пустом месте сенсации, как делают это многие мои коллеги. Меня прежде всего интересует общество. Интересуют люди.