Ловец человеков - Надежда Попова

— Вы читали те записки, что привезли мне? — вдруг спросил Курт, перебив священника на полуслове; тот вскинул к нему обалдевший взгляд, проглотив последний звук, и задрожал губами.

— Я… — родил он, наконец, — я ведь говорил, что-то из того я записывал…

— Нет, я понимаю. Но я имею в виду те, что ваши прихожане писали собственной рукой. Это вы читали?

— Господи, конечно же нет!

Курт кивнул. Собственно, это он понял по первой реакции священника на его вопрос. Кроме того, что Конгрегации в целом и майстера инквизитора в частности он побаивался, отец Андреас вообще производил впечатление правильного — может быть, даже слишком. Курт был уверен, что, выслушай тот исповедь какого-нибудь убийцы, признавшегося в удушении жены, детей, соседа и господина князь-епископа, он ни за что не раскроет рта перед следствием, свято блюдя правило о тайне и тихо сгорая в душевных муках. Все, накарябанное его прихожанами, не имело отношения ни к нему, ни к его делу, а следовательно, он не имел и права прочесть хоть слово. Это — по правилам. И правильный отец Андреас им следовал.

Чересчур правильным Курт никогда не доверял — подобные личности как правило были не только ограничены кое-какими предписаниями в поведении, но и (обычно немногочисленными, но железными) рамками в мышлении. Он пока еще не понял, относится ли к таким людям деревенский священник, или же он просто пытается быть (редкость в наше время, констатировал Курт) так называемым честным человеком. Не прикидывается — это точно…

— Когда в последний раз ваш барон собирал налог полностью? — продолжил он теперь уже совершенно будничным тоном.

От того, как оторопело захлопал глазами отец Андреас, Курт в очередной раз проникся к нему невыразимой жалостью; однако началась работа, так что всяческие симпатии отступили на задний план. Священник же, как он заметил, быстрее, проще и короче всего выдавал информацию, лишь пребывая в растерянности и будучи слегка припугнутым — но именно слегка, в противном же случае сведения он вываливал сумбурно, многословно и бессистемно.

— Да… — отец Андреас явно не поспевал за сменой тем, — нет… нет, платили… сами понимаете, брат Игнациус, при таких условиях…

— Послушайте, вы ведь понимаете, что я — не имперский ревизор? Я не могу заставить кого-то даже колодец выкопать, потому что это вне моей компетенции. Все, что в моей власти, это казнить кого-нибудь на месте без одобрения сверху, если того будут требовать чрезвычайные обстоятельства. Неуплата налогов к ним не относится, посему — поймите, я спрашиваю только для того, чтобы знать ситуацию. Из интереса, если угодно.

— Понимаю… — согласился священник, тем не менее, не глядя на собеседника. — Видите ли, брат Игнациус… все так сложно… вы вот сказали о ревизоре — был такой лет пять назад, пытался вразумить господина барона; до меня дошло, что грозился отобрать майорат в имперскую казну, если он… А вскоре к нам нагрянул сосед — тоже барон не слишком высокого полета… то есть…

— Ясно, — подбодрил его Курт. — И что же?

Священник понуро пожал плечами, вздохнув.

— Если оставить в стороне все то, что он наговорил, и сказать кратко, то — заявил, что теперь он будет нашим бароном. И налог надо отдавать ему. А что мы сделаем? С семью-то стражниками… Уже больше четырех лет платим и своему, и чужому.

Понятно, подытожил Курт уже про себя. Если местному владетелю с уже упомянутыми семью людьми особенно не на что рассчитывать, то уж сосед-то, надо полагать, берет по полной…

— Почему вы не рассказали мне о найденных недавно телах? Полагаете, это не важное событие? — перебил он снова. — У вас часто случаются преступления?

Справившись с очередным приступом паники, отец Андреас пробормотал:

— Преступления — бывают, ведь за порядком следить некому… бывает, кого изобьют, а грабить — нет, не грабят, кражи чаще… смертоубийства — нет, что вы, это не часто, то есть, вообще редкость, это, разве, если какая драка, если ненароком… А два тела — так то звери, разве ж это вас касается… то есть, — испуганно спохватился тот, — разве ж это дело для вас, это егерь должен заниматься… То есть, должен был бы, если б он у нас был…

— Звери? — с сомнением повторил Курт. — А мне сообщили, что ни порванного мяса, ни крови рядом, ничего такого.

— Как — ни порванного?.. Горло разодрали, как есть в клочья, это рыси. Кому ж еще.

— Царапины?

— Что?

— Царапины, — повторил он. — Есть глубокие царапины? На руках и ребрах.

Отец Андреас понурил голову.

— Не знаю. Я не видел.

— То есть как это — не видели? А кто же занимался расследованием? Кто отпевал усопших?

— Да какое расследование, если звери? Пришел капитан, осмотрел место, тела, сказал «звери»; а мне отпевать довелось уже приготовленных к погребению, омытых, одетых…

— Но руки? Сложенные на груди руки вы ведь видели? Лица?

— Видел. Царапин не было.

Значит, не рыси, подытожил Курт. Рысь — не волк, одним движением шею перекусить она не может. Когда рысь нападает на человека, происходит борьба, пусть безнадежная и короткая, пусть обреченная, но происходит. Человек закрывается руками, падает на землю, катается, пытаясь сбросить с себя напавшего, а уж как рысь удерживает добычу, известно — когтями за любую подвернувшуюся часть тела. Это знает даже ребенок, который хоть раз играл с домашним котенком или видел, как кошка хватает мышь, пытающуюся ускользнуть в щель под порогом. И руки, и лица тех, на кого нападает рысь, если уж не ребра, должны были бы быть изодраны или хоть исцарапаны ветками и корнями.

Святой отец, видимо, все еще ждал, что ему пояснят смысл задаваемых вопросов, а потому смотрел на своего спутника с нетерпением.

— Вы сказали, что тела вам доставили для отпевания уже приготовленными. Кто этим занимался? Остались в живых родственники?

— Нет, никого; убиенные — одинокие.

— Так кто этим занимался?

Отец Андреас чуть покривился — это был первый раз, когда Курт заметил на его лице столь неблагостное выражение.

— Бродяга. Прижился к нашей деревне с полгода назад; нанимается ко всем понемногу — вскопать, принести, починить…

— Вашим безденежным прихожанам есть чем ему платить? — усмехнулся Курт; святой отец же, кажется, иронии не заметил.

— Только пищей. Да еще одеждой. Но он не уходит. — Несколько секунд подумав, отец Андреас добавил: — Он вообще странный.

— Чем?

Тот снова смутился и запнулся, опять опустив взгляд на проплешину меж ушей своего ослика.

— Ну… не знаю… Разве не странно, что человек продолжает пребывать в таком… таком месте? Денег он у нас не заработает — это ему сказали сразу; не в ходу, все натурой… Вот разве…