Визбор - Анатолий Кулагин

Слово «Эльба» было тогда у всех на слуху: на этой немецкой реке встретились в конце Второй мировой войска стран антигитлеровской коалиции — СССР, Великобритании и США. Англичане и американцы, конечно, поздновато проснулись — дожидались, что ли, пока исход войны окажется предрешён? Теперь-то легко бряцать оружием, обниматься и хлопать друг друга по плечу (показывали в кинохронике). Но всё же проснулись, и на том, как говорится, спасибо. И от них есть прок: скоро появится в Москве американская тушёнка.

Главные московские события военных лет прошли перед Юриными глазами. Летом 1943-го — первый салют, в честь освобождения Орла и Белгорода: шла к победному завершению грандиозная битва на Курской дуге, переломная для всей войны. Почти год спустя через столицу прогнали огромные колонны пленных немцев, и ребята из Юриного двора стояли на Садовом кольце, как раз напротив своего Панкратьевского, возле больницы имени Склифосовского (бывшего Странноприимного дома, основанного графом Шереметевым), смотрели на этот необычный «парад». Зрелище впечатляло: куда подевался бравый вид, как не походили эти жалкие фрицы на уверенных в себе и сытых завоевателей трёхлетней давности. А 9 мая 1945 года Юра, которому ещё и одиннадцати лет не исполнилось, отправился со сретенскими приятелями ликовать на Красную площадь. Давка была такая, что еле жив остался, а перепугался не на шутку. Хорошо, сосед Витька, парень постарше и посильнее, поднял его и бросил на крышу чьей-то легковушки, где он и «отлежался», пока толпа чуть-чуть не поредела, — иначе несдобровать бы. Вот не хватало ещё погибнуть «от своих» на Красной площади в День Победы!..

Песня-то, кстати, — про волейбол. Именно ради него «ножи отставлены до встречи роковой, / И Коля Зять уже ужасный ставит „кол“, / Взлетев, как Щагин, над верёвкой бельевой». Владимир Щагин — знаменитый волейболист-динамовец, один из спортивных кумиров тех лет. Такое же восхищение вызывал другой игрок, армеец Константин Рева; оба выступали, конечно, и за сборную СССР, и оба славились «колами» — почти вертикальными ударами в трёхметровую зону от сетки противника, для чего нужно было подпрыгнуть высоко над сеткой. Поколение мальчишек 1940-х и юношей 1950-х годов — едва ли не самое спортивное поколение в истории страны. И это — несмотря на полуголодное детство. В 1960-х они прославят советский спорт — и в хоккее, и в гимнастике, и в фигурном катании, и в альпинизме… Взрослый Визбор в одном из интервью назовёт своё время «веком тотальной моды на спорт». А сейчас, наверное, даже сретенский налётчик Коля Зять и впрямь воображал себя Щагиным, эффектно взлетая на глазах любующейся им из окна юной болельщицы Танечки Беловой. Стоящий «на распасе» (в волейболе распасовщик — игрок, обращённый спиной к сетке и после чужой подачи делающий подачу новую — кому-то из нападающих, для заключительного удара) Юра воображал уж точно. Ну а играть через бельевую верёвку приходилось не от хорошей жизни, а от бедности, сетка-то сто́ит недёшево. Но Зять и тут «не подкачал»: со временем приволок откуда-то настоящую волейбольную сетку. Украл, конечно, ну не купил же…

На волейбольной площадке Юрка Визбор класса с шестого — свой человек. И не только во дворе: одно время играл даже в детской команде «Динамо», проводившей свои матчи обычно в настоящем спортивном зале на Цветном бульваре. Серьёзно увлечён и футболом. Его коронное амплуа — центральный защитник. Для этой игры сретенский двор был тесноват. Тут до места тренировок приходилось добираться подальше — в парк бывшей усадьбы Таракановых, на другой конец Москвы. Сами по себе, без тренера, играли иногда то на стадионе Юных пионеров, то на «Динамо» (оба стадиона — на Ленинградке) — не на основном поле, а где-то на задах, откуда не прогонят. Лучше всего было прийти туда со своим мячом: если дело шло к проигрышу, можно было его забрать и под каким-нибудь благовидным предлогом срочно уйти домой. Но это неспортивно и несолидно. Проигрывать тоже надо уметь.

(Кстати, «динамовская» закваска так и останется при нём: взрослый любитель футбола Юрий Иосифович Визбор будет болеть именно за эту команду.)

И без кино сретенскому подростку, конечно, не обойтись. Неподалёку, в кинотеатре «Уран» (ну надо же, опять Уран!), он уже по третьему разу посмотрел популярного в те годы «Багдадского вора». Может, потому и интересно смотреть эту английскую сказку про Восток, что вокруг своих воров полно. А с другой стороны — удивишь ли нас ворами, хотя бы и багдадскими? Но фильм хорош, конечно, не этим (да и вор там симпатичный, положительный), а экзотичностью, яркостью восточных красок, так контрастировавших с жизнью «московских окраин». Другой, и тоже по-своему не похожий на здешний, мир предстал перед сретенскими пацанами в весёлом американском мюзикле «Серенада солнечной долины», который при всегда заполненном зале шёл в «Форуме» на Садовом. Попасть туда ох как непросто. За билет на «Серенаду» и пришлось отдать парабеллум; ну да ладно, от греха подальше… Там знаменитый оркестр Глена Миллера, песня «Поезд на Чаттанугу», красавица-фигуристка Соня Хени, элегантные джентльмены с сигарами, а ещё солнце, снег, горные лыжи… Думает ли в ту пору Юра Визбор, глядя на экран, что другие горные лыжи — не те, что в красочном голливудском кино, а те, что «у печки стоят», — когда-то прославят его и песня о них станет визитной карточкой поэта.

Интересно смотреть и наши фильмы — в основном о войне: «Истребители», «В шесть часов вечера после войны» и особенно популярные «Два бойца». В этой картине Марк Бернес поёт под гитару песню «Тёмная ночь»: «…Тёмная ночь. Ты, любимая, знаю, не спишь / И у детской кроватки тайком / Ты слезу утираешь». Поёт иначе, чем бодрые советские певцы поют повсеместно бодрые советские маршевые песни: просто, по-домашнему, как бы непрофессионально. Наверное, Юре Визбору «Тёмная ночь» нравилась: неспроста же отголоски её будут спустя годы звучать и в его собственных песнях — например, в одной из самых первых:

Рекламы погасли уже,И площадь большая нема,А где-то вверху, на седьмом этаже,Качает сынишку мать…

Отец твой далёко-далёко…Пускай тебе, сын мой, приснится:Амурские сопки и берег высокий —Недремлющая граница.

Нескучно и в школе. Речь, понятно, не об уроках — хотя в мужской 281-й школе в Уланском переулке, куда Юра перешёл из школы на улице Мархлевского, что за Сретенскими Воротами (далековато было ходить), работали замечательные учителя, мастера своего дела: историк и завуч Пётр Павлович Светинский, словесник Ксения Васильевна Лунина, математик Николай Сергеевич Глаголев… Но уроки — сами по себе. Речь о том, что происходит вне их. В ту пору 281-я школа напоминала, по выражению одного её выпускника, уличную банду. что поделать? — таковы издержки нелепого советского педагогического эксперимента по раздельному обучению, которое в итоге себя не оправдает и в середине 1950-х будет отменено: мальчики и девочки будут вновь учиться вместе. Всё-таки присутствие в классе девочек, что ни говори, — момент, смягчающий жёсткие мужские нравы…