Письма о современной литературе - Константин Аксаков

К числу таких писателей принадлежит г. Тургенев; не тот г, Тургенев, который сочинял очень гладкими и иногда звучными стихами разные плохие повести и рассказы, который писывал стишки а la Лермонтов; об этом г. Тургеневе мы бы и говорить не стали. Для нас занимателен г. Тургенев, автор «Записок охотника». В «Записках» этих сквозь самодовольную толпу разновидных с бритыми подбородками господ в немецких костюмах протеснился наконец и стал перед автором образ русского крестьянина, и автор изобразил его с сочувствием; уж и это много. Хороша также русская природа у г. Тургенева, хороши и разные лица из других слоев общества, хорош, хотя еще слабый для уха, неясный, неопределенный шепот русской жизни, слышимый вообще в «Записках охотника». – Но справедливость требует сказать, что все остальные произведения г. Тургенева, его комедии и драматические сцены, принадлежат к той массе недурных прозаических сочинений, характер которых мы обозначили выше. Тем не менее г. Тургенев примыкает к тому крайне небольшому числу писателей, от которых ждешь в будущем и которым хочешь сказать: вперед. Впрочем, также можно было бы пожелать г. Тургеневу, чтобы он прежде задумался на время и глубже и сериознее вгляделся бы в народ наш. – Г. Григорович сочинениями своими гораздо замечательнее г. Тургенева и гораздо большее имеет значение в нашей литературе. В повестях его и рассказах является почти постоянно русской быт и русской крестьянин. Не только с сочувствием выставлен там русский человек и его жизнь, – но в произведениях г. Григоровича часто веет благоуханием русской души, слышится тайна самой жизни, видится, хотя и не вполне, ее смысл и основные ее силы, образы уже довольно определенны и выразительны. «Антон Горемыка», «Четыре времени года», «Мать и дочь», «Смедовская долина» – это такие произведения, которые много выражают духовную сторону русского человека. Но тот же г. Григорович неодолимо скучен в своем романе «Проселочные дороги»; он скучнее в нем, чем остальные его собраты по этому роману, сочинители недурных повестей и романов. – Впрочем, и в «Проселочных дорогах», которые почти можно бы назвать «непроездными», встречаются места истинно прекрасные: таков Окатов с семейством, в особенности легкий очерк его маленьких дочерей, такова долина, принадлежащая Окатову, чуть ли не лучшее место во всем романе; такова купчиха, мать Бибикова, таково, наконец, все лицо Карачаева. – От г. Григоровича мы в полном праве ждать хода вперед.

Следует указать еще на одного, кажется молодого, писателя. Верным, свежим отражением своей малороссийской народности согрета повесть, очень неловко составленная (да тем лучше даже), г. Котляревского «Гуляй-Польцы». Впечатление ее свежо, как весеннее утро, – и немудрено: силу черпает сочинитель из родника народной жизни, а талант его заключается в том, что ему дается в руки эта светлая и вечно свежая струя. Другая повесть г. Котляревского, «Баштаны», имеет почти то же достоинство и те же недостатки. В этой повести как-то ощутительно выступает неравность языка в речи народной, в котором попадаются и народные выражения, и слова. – Г. Островский также выдался из густой толпы сочинителей своею первою комедиею, «Свои люди – сочтемся»; о г. Островском, так как он написал недавно еще комедию, мы намерены поговорить особо.

Но остальные, и недавно писавшие: г-да Гончаров, Сто-Один, Корф, Дружинин и пр. – и пишущие: г-да Панаев, Некрасов, Станицкий, Вонлярлярский, г-жи Евгения Тур, Кубе, гр. Растопчина, г-да Авдеев, Писемский и пр. и пр., – пишут эти недурные повести и драматические произведения, возбуждающие впечатление, безотрадность которого мы уже определили. Разбирать порознь эту толпу авторов почти невозможно, ибо это было бы большею частью повторение одного и того же. Можно разобрать одного такого сочинителя для примера или сказать о целой группе вместе. Общие оттенки, конечно, есть. Так, г-да Некрасов и Станицкий отличаются курьезными Заглавиями и Дюмасовскими сценами. Г-жа Евгения Тур и г. Вонлярлярский отличаются более или менее аристократическим чувством. Г. Авдеев добродушнее прочих: он выставил сперва Тамарина, страшного пожирателя сердец, выставил его сперва con amore[2] (сколько может судить читатель), потом мало-помалу почувствовал ложь своего идеала и в повести своей «Иванов» (в которой мелькнуло что-то новое) поставил Тамарина на задний план. Говорим: мелькнуло, потому что рассказ г-на Авдеева «Горы» – вполне недурная повесть, т. е. без всякого настоящего достоинства. Но в ней-то сделал автор тот откровенный, добродушный, безответный вопрос: «Для чего мы все пишем?», – который мы приводили уже выше. Вопрос этот есть лучшее произведение г. Авдеева.

О гр. Ростопчиной мы не говорим. Прочесть ее стихи и прозу есть сильный акт воли, и кто хочет укреплять свою волю, может для опыта взяться за ее произведения, которые, конечно, ниже всех остальных произведений современной литературы. Попадаются в сочинениях гр. Ростопчиной иногда забавные вещи, напр., (в стихах) выражение «я в гласных долг» («я люблю тебя» по-шведски) в стихе:

Я в гласных долг! о звук гибельный!

Если б это была шутка со стороны автора, это было бы еще недурно, а это написано серьезно! Любопытно также, что гр. Ростопчина открыла пятое изгойство: до сих пор их было четыре. Князь Всеволод к трем известным изгойствам присоединяет четвертое: княжее; а гр. Ростопчина нашла пятое. В романе «Счастливая женщина» в 6 No «Москвитянина» устами одной графини она изъясняет, что женщина без счастия есть изгой. Вот, г-да ученые, вы спорите и толкуете, что такое изгои. Смотрите: гр. Ростопчина давно поняла и открыла пятое изгойство; эти две забавные вещицы – единственное, что есть интересного в сочинениях гр. Ростопчиной.

Г-жа Евгения Тур, г. Вонлярлярский, г. Писемский – писатели недавно появившиеся; об них следует сказать поподробнее.

Первое произведение г-жи Евгении Тур, «Ошибка», остановило было наше внимание чем-то непохожим на повести-одноденки. Такое же впечатление произвела на нас и повесть г-на Писемского «Тюфяк». Даже первая часть романа г. Вонлярлярского «Силуэт» как будто что-то обещает.

Но недолго манила надежда. Спасибо хоть за то нашим писателям, что обман насчет их талантов длится недолго. Сил их обыкновенно хватает только на первые произведения; весь запас скудного дарования тут же истрачен, и дальше дело идет все плоше и плоше.

Повести и другие произведения г-жи Евгении Тур, появившиеся вслед за «Ошибкой», не имеют ровно никакого достоинства. Тем страннее и ощутительнее это, что везде виден замечательный ум самого автора. Повесть «Две сестры» в великой степени натянута; в лицах повести полное отсутствие жизни: только автоматы могут так действовать и поступать по воле автора, а не лица сколько-нибудь живые, которым покоряется невольно и сам их автор. – Но вот появился и роман г-жи Евгении Тур в четырех частях «Племянница». На этот роман была помещена прекрасная (все еще снисходительная) критика в «Современнике», подписанная «И. Т.». За такую критику можно быть благодарным г-же Евгении Тур, возбудившей ее своим романом. – Нам остается немного прибавить. Мы спросим автора: неужели было не скучно, в особенности при очевидном уме его, написать довольно большие 4 тома, в которых ничего не сказано? Какая мысль водила автором при изображении пошлых, давно известных случайностей кокетства, волокитства и разных клевет на чувство, на порыв и т. п. Как угодно, а единственный тон, выдающийся в романе, – это скрытое, может быть, от самого автора поклонение светскому идолу, bon genre[3], всей этой золотой мишуры, этому жалкому миру наружностей, в котором хлопоты о том, прилично ли оденется чувство и мысль, наконец вовсе истребили всякую мысль и всякое чувство. – Произведение, сокровенное вдохновение которого светский bon genre, модная красивая картинка, – не может иметь достоинства. И точно, произведение г-жи Тур вяло и безвкусно до крайности. Больше говорить о г-же Тур нечего, да едва ли что-нибудь другое придется сказать и вперед.

Г. Вонлярлярский написал роман «Силуэт». Живой рассказ первой части легко читается, и хотя в ней нет никакого положительного достоинства, но живость самого рассказа составляет некоторое достоинство. Кажется, есть некоторое дарование, – думаешь сам с собою. Но дарования г. Вонлярлярского достало только на первую часть романа; во второй лица и события карикатурны, в третьей отвратительны. Во всем романе гораздо виднее, чем у г-жи Тур, видно великое почтение, pietat, как говорят немцы, перед светской жизнию, перед мишурным ее изяществом и перед аристократическим лоском. – Quon sgue tandem?[4]

Г. Вонлярлярский написал еще роман, напечатанный в «Отеч. зап.». Это уже такого рода сочинение, которое избавляет критика от труда даже что-нибудь сказать о нем. – Кажется, весь запас дарованьица, какое еще было, уже истрачен на первую часть «Силуэта», – и больше его не посетило.