Японцы (этнопсихологические очерки) - Владимир Пронников

«Исторический очерк Японии» В. Л. Ранцова посвящен этногенезу японцев и его влиянию на становление национального характера. Автор считает, что японская нация образовалась от смешения племен, пришедших не только с островов юга и севера, но и с Азиатского материка, впитала в себя различные антропологические, культурные, языковые и психические особенности этих племен. В. Л. Ранцов подробно описывает влияние буддизма и китайской культуры на культуру Японии.

Интересна классификация информантов, дающих исследователям сведения о нравах и обычаях японцев, которую приводит в своем очерке Г. Востоков. Как правило, ученые полагаются на мнения лиц двух категорий. К первой принадлежат коммерсанты, которые сталкиваются преимущественно с представителями мелкой японской буржуазии. В подавляющем большинстве они отзываются о японцах дурно, считая их хитрыми, нечестными, скрытными, неспособными к упорному труду и склонными к переимчивости. Во вторую входят туристы и путешественники, которые во время кратковременного пребывания в Японии соприкасаются, впрочем весьма поверхностно, главным образом с японской интеллигенцией и обслуживающим персоналом. Они слишком идеализируют японцев, восхваляя их ум, вежливость, веселый нрав, честность и т. д.

Самому Г. Востокову удалось подметить многое, не увиденное другими. Так, он отмечает у японцев сдержанность в проявлении чувств: «Выражать при посторонних сильную радость, печаль или страх считается у них нет приличным. Это придает в глазах некоторых поведению японцев характер фальши и, во всяком случае, значительно затрудняет наблюдение японцев». Он подчеркивает и «артистичность натуры» японцев, и «отсутствие чувства личности», быструю восприимчивость ко всему новому, передовому, их трудолюбие и настойчивость, «При появлении в 1850-х годах американо-европейских эскадр, – пишет он, – они (японцы.- В. П. и И. Л.) должны были признать свое бессилие; чувство национальной гордости, глубоко уязвленное сознанием превосходства европейцев, однако, не смирилось, и со свойственными им настойчивостью и стремительностью японцы задались целью овладеть этим превосходством, которое в их представлениях сводится к техническому прогрессу и к военным усовершенствованиям, и не только овладеть, но и превзойти. И вот они в тридцать лет совершили в своей стране переворот, в сравнении с которым наши шумные европейские революции представляются топтанием на одном месте. Если в этом перевороте японцами руководило чувство национального достоинства, то национальная гордость стала увлекать их дальше. Утвердившись в мысли, что они сравнились с европейцами в культуре, японцы не удовлетворились сознанием такого равенства и стали мечтать об исключительном признании своего народа в истории человечества. Народился своего рода японский мессианизм» [185, с. 360].

При всей теоретической слабости дореволюционной русской лингвистики приведенные суждения отличаются безусловным уважением к японскому народу, проницательностью и глубиной суждений, обилием ценных фактов. Эти работы – серьезное подспорье и для самых современных исследований японского национального характера.

Японцы в работах советских авторов

Несмотря на длительное отсутствие межличностных контактов, исследование проблем японского национального характера получило свое дальнейшее развитие в нашей стране сразу после Великой Октябрьской революции.

Анализируя советскую литературу о Японии 20-30-х годов, мы считаем, что нельзя миновать такие яркие и спорные книги, как «Корни японского солнца» (1927 г.) и «Камни и корни» (1935 г.) Б. Пильняка – первого советского писателя, побывавшего в Японии (в 1926 и 1932гг.).

Представляя собой сборники кратких очерков, рассказывающих о быте, культуре, политическом строе японцев, книги эти достаточно субъективны. Но острота писательского видения порой искупает отсутствие глубоких знаний. И Б. Пильняк тонко подметил такую национальную особенность японцев, как «развеществленность», т. е. отсутствие зависимости от вещей, что считает он главным образом и отличает японцев от других этнических общностей; в обеих книгах – множество ярких деталей, парадоксальных суждений об уникальности японцев. Вывод Б. Пильняка вполне в духе Киплинга: «Никогда человек Запада не проникнет в душу японца».

С иной позиции и с иным багажом исследовал проблемы японского национального характера советский ученый Н. И. Конрад. Он был японоведом широкого плана, изучал японские сказания, мифы, песни, литературные памятники и театр; он сумел воссоздать яркую картину японской жизни, коснуться вопросов японской национальной психологии, рассмотреть многие черты японского характера. Так, анализируя страницы древнего японского эпоса «Кодзики», Н. И. Конрад замечает: «„Кодзики" – своя, родная, близкая каждому японцу книга. К ней восходит все то, что составляет исконное, освобожденное от всяких примесей содержание японского национального духа. „Кодзики" – ключ не только к японской мифологии, религии, истории, литературе, но и к самой Японии, к самим японцам. Через „Кодзики" мы познаем и „век богов" и эпоху Тэмму; через нее же мы как нельзя лучше приближаемся к „подлинно японскому" и в современной Японии» [100, с. 150]. Н. И. Конрад по-особому, через классическую поэзию и прозу лучших японских литераторов рассказывает читателю о воинственности самураев и трудолюбии крестьян, властолюбии японской аристократии и удивительной нравственной силе простых японцев. В работах Н. И. Конрада японская культура предстает во всей своей полноте и уникальности.

В последние десятилетия в нашей стране растет стремление к возможно более адекватному пониманию японского национального характера, особенностей японской культуры, и это не случайно. Укрепление связей со страной, переживающей бурный экономический рост, вызывает желание постичь и ее трудолюбивый народ, и ее самобытную культуру. Как оригинальное воплощение подобного стремления следует отметить работу профессионального востоковеда, писателя и дипломата Н. Т. Федоренко «Кавабата – взгляд в прекрасное» [169].

Встреча с выдающимся японским писателем оказалась прекрасным поводом для размышлений о японском характере, об ощущениях, которые испытывает европеец, сталкиваясь с бытом японцев. Так, Н. Т. Федоренко говорит о прелести чистого пространства, скромной красоте японского дома, отмечает вежливость, гостеприимство японцев как важные черты национального характера. «…Я подумал, – вспоминает автор,- долго ли еще будет сохранять свою силу закон японского гостеприимства: не задерживать уходящего, не прогонять приходящего?»

Творчество Кавабаты натолкнуло Н. Т. Федоренко и на размышления об основах японского эстетизма: «В художественном опыте Кавабата, ясно прослеживается влияние эстетических воззрений дзэн, основанных на внутреннем созерцании. Дзэн – значит выявить все свои духовные силы и вступить в пределы „не-я", пережить целостность мира. Состояние дзэн достигается медитацией – сидя в надлежащей позе, сосредоточить духовные силы на одном и обрести познание». Н. Т. Федоренко последовательно развивает – уже на новом материале – мысли, высказанные им в предыдущей его книге «Японские записки» [170], словно выверяет и уточняет прежние впечатления, создавая глубокую и продуманную картину современной, тесно связанной с традициями, японской действительности.

Несколько под иным углом зрения смотрит на Японию В. В. Овчинников, автор оригинальной очерковой книги «Ветка сакуры» [127].

Собственные впечатления журналиста как бы выверены соседством разнообразнейших материалов – исследовательских, художественных, старых и современных, и все это в совокупности создает образ многоликой Японии, которая только постепенно, отдельными сторонами своими открывается заезжему наблюдателю.

Особенно ценной в плане интересующих нас вопросов представляется работа С. А. Арутюнова и Г. Е. Светлова «Старые и новые боги Японии» [31]. Авторы, в доступной для широкого читателя форме излагая историю развития и функционирования основных японских религий, красочно повествуют о различных сторонах японской национальной психологии. Это в значительной степени удается им благодаря личному знакомству со страной, непосредственным наблюдениям, вынесенным из длительных путешествий по Японии. Размышления и суждения С. А. Арутюнова и Г. Е. Светлова помогли авторам настоящей книги полнее представить систему социальной регуляции поведения японцев, которая освещена во II главе.

Заметный вклад в исследование проблематики психологии японцев внесла книга С. И. Королева «Вопросы этнопсихологии в работах зарубежных авторов» [102]. По существу, это первый в советской литературе опыт систематизированного критического анализа существенных вопросов зарубежной этнопсихологии и, в частности, исследований о японском национальном характере.