Шторм - Нора Хесс

Шторм удивленно вскинула глаза на брата – так поразило ее его неожиданное замечание, но она сочла за лучшее промолчать. «Неужели он что-то заподозрил? – спрашивала она себя. – Неужели Кейн догадывается, почему я уехала из дома?»

Но все же, в конце концов, она решила, что быть такого не может, чтобы Кейн что-то знал о ее подспудных мыслях. Она всегда хранила в тайне свою несчастную любовь, и никто, кроме ее лучшей подруги Бекки Хэдлер, не знал ничего об этом.

Дорога сделала резкий поворот и пошла дальше по сырому болотистому участку, поросшему с двух сторон сушеницей. У Шторм перехватило дыхание. В ста ярдах от нее стоял родной дом. Он совсем не изменился за те годы, которые она провела вдали от него. Он был точно таким, каким снился ей каждую ночь на протяжении последних четырех лет.

Сначала отец выстроил дом на две комнаты из камня, который сам таскал сюда с берегов реки Платт. Затем в свободное от работы время – а трудился он много и упорно, занимаясь разведением крупного рогатого скота и устройством ранчо, – отец пристроил к кухне еще одну комнату, которая стала их с матерью спальней.

Потом начал подрастать Кейн, и когда мать снова была на сносях, отец надстроил второй этаж над основными двумя комнатами дома. Второй сын, мальчик, родившийся зимой, вскоре умер от воспаления легких. Еще через три года у матери произошел выкидыш, и таким образом Кейн оказался на десять лет старше своей сестры. С рождением Шторм второй этаж, который так долго пустовал, был наконец занят.

Натянув вожжи, Кейн остановил лошадей, и коляска замерла у широкого крыльца, которое было выстроено, когда Шторм исполнилось пять лет. Это была, по существу, открытая веранда под навесом. Шторм неподвижно сидела, не сводя глаз с дома, как будто смотрела и не могла на него насмотреться. Для нее родной дом был всегда как что-то само собой разумеющееся, неотъемлемое, но за эти четыре года он приобрел в глазах Шторм новое значение. Она поняла, что любит каждый его камень, каждую дощечку. Она любит холмы Ларами, которые надежно укрывали их усадьбу от яростных зимних ветров. Дом был для нее крепостью, твердыней, тем, что – она знала это – не даст ей пропасть в этом мире.

Внезапно дверь широко распахнулась и из нее выбежала невысокая пухлая женщина, которой по виду было далеко за сорок. Она устремилась вниз по ступеням, выкрикивая имя Шторм.

– Мария! – взвизгнула Шторм от восторга и моментально спрыгнула с коляски. Она бросилась в широкие объятия, восклицая: – Как я рада снова видеть тебя!

В ее памяти сами собой возникли картины прошлого. Когда Шторм была уже подростком, она потеряла родителей. Горе, охватившее ее, было невыразимым, и она плакала целыми днями, припав к уютной теплой груди этой женщины.

Со временем Мария стала для нее чем-то вроде матери, подруги и близкого человека в одном лице. С ней можно было поделиться и горем и радостью, ей можно было поведать все свои секреты… или почти все. Так думала Шторм, крепко сжимая в своих объятиях экономку и целуя ее в ответ на ее теплые приветствия.

Еще раз крепко прижав девушку к себе, Мария, наконец, отстранилась от нее, чтобы внимательно вглядеться в лицо Шторм.

– Наконец-то ты дома, – сказала она, выговаривая слова с легким акцентом.

– Я так рада, что вернулась, Мария! – Шторм снова перевела взгляд на старый дом, а затем взглянула на клумбы, разбитые вокруг крыльца. Знакомый аромат готовящегося праздничного блюда проникал во двор через распахнутую дверь, и Шторм, втянув носом воздух, одобрительно посмотрела на Марию.

– Ты готовишь мое любимое блюдо, ведь правда? – она рассмеялась и почувствовала, что у нее, как в детстве, «слюнки потекли» от вкусного запаха.

– Си, – кивнула Мария, широко улыбаясь, а затем нахмурилась, услышав старческий надтреснутый голос, зовущий Шторм.

Шторм обернулась и с радостным криком бросилась навстречу седовласому старику, неловко спешащему к ней на неуклюжих кривых ногах. Они молча поприветствовали друг друга, но о силе их чувства говорили их крепкие объятия. Это была трогательная сцена. Джеб первым отступил от Шторм на шаг, его морщинистое лицо выражало сильное волнение.

– Ты не слишком-то хорошо выглядишь, Шторми, – сказал он, пристально вглядевшись в нее. – Ты сильно исхудала, а под глазами у тебя появились темные круги. Знаешь, на кого ты похожа? На маленького совенка. Ты болела?

– Нет, просто я переутомилась. Но теперь, когда я дома, мои дела быстро пойдут на поправку.

– Тебе не следовало так, сломя голову, бежать из родного дома, – в голосе Джеба слышалось плохо скрытое раздражение. – Никто и ничто в мире не стоит того, чтобы из-за них покидать семью.

Неужели старый Джеб знал что-то о причинах ее стремительного отъезда в Шайенн? Шторм была потрясена этим.

«Неужели он знал мою тайну? Нет, – она покачала головой. – Этого не может быть. Откуда он мог проведать обо всем?»

– Ты поужинаешь с нами сегодня? – спросила Шторм старика, слыша, что Кейн нетерпеливо окликает ее, желая знать, намеревается ли она простоять с этой старой развалиной здесь до ночи, переливая из пустого в порожнее.

– Сегодня никак не выйдет, Шторми, – отозвался Джеб, игнорируя и самого Кейна и его слова с «лестной» характеристикой в свой адрес, – Я целый месяц навязывался в гости к своему среднему сыну, и вот он приготовил, наконец, для меня хлебный пудинг. Если я сегодня не приеду и не съем его, он больше никогда не позовет меня к себе.

– Ну, хорошо, увидимся завтра, – сказала Шторм и пошла к крыльцу, на котором ее уже давно ждала Мария.

Взяв девушку под руку, Мария ввела ее в прохладную затемненную общую комнату и остановилась у подножия лестницы, ведущей наверх, где располагались две спальные комнаты.

– К тому времени, когда ты умоешься с дороги и переоденешься, моя милая, на столе уже будут стоять поджаренные бобы и салат, приготовленный из зелени с нашего огорода.

Шторм уже почти взошла наверх по лестнице, когда услышала вдруг за спиной громкое сопение и взглянула через плечо. Сзади стоял Кейн, с осуждением уставившись на нее. В каждой руке у него было по большому саквояжу, а под мышку была засунута одна из коробок.

– Ты вполне могла бы помочь мне со своим багажом, – проворчал он.

– Но, Кейн, – Шторм улыбнулась ему как можно более беспомощной и жалкой улыбкой, – ты же знаешь, какая я хрупкая.

– Ха! – воскликнул Кейн. – Ты такая же хрупкая, как кусок невыделанной шкуры, даже если выглядишь так, будто тебя может сдуть легкий ветерок.

И он последовал за усмехающейся Шторм вверх по ступеням и затем в ее комнату. Там Кейн сгрузил ее вещи прямо на пол и, громко топая сапогами, поспешил вниз за остальным багажом.