Мой невыносимый телохранитель (СИ) - Манило Лина

— Уезжай, пожалуйста, — прошу шёпотом, собрав всю волю в кулак. — Если не хочешь ничего, если не можешь, боишься, уезжай.

Толчок в грудь, а в спину упирается стена. Тимур обхватывает мои скулы пальцами, впивается в кожу до боли и смотрит то ли со злостью, то ли с вожделением — у меня такой туман перед глазами, что не могу разобраться в оттенках его эмоций.

— Никогда, Элла, не бери меня на слабо.

Он дышит тяжело, лицо темнеет от сдерживаемого огня, а глаза оставляют на мне калёные метки. Больно и сладко одновременно. До растекающейся внизу живота лавы, до рези под рёбрами, до неистового желания, поджигающего мои вены.

И когда кажется, что вот-вот между нами случится что-то важное, где-то вдалеке раздаётся треск и грохот. Меня утаскивает куда-то вниз, накрывает сильным телом, а Тимур сдавленно матерится на незнакомом языке.

Господи, что происходит?!

4 глава

Тимур тяжёлый, что тот медведь лесной, придавливает меня к полу всего на несколько мгновений, а у меня уже все рёбра трещат.

— Что это? Тимур, что происходит? Нас убивают?

— Быстро в свою комнату! — рычит на ухо и легко вскакивает на ноги. Собранный и деловой, только глаза горят дико. — Если не будешь под ногами путаться, может, и не убьют.

Я не собираюсь спорить, Тимуру виднее, только коленки почему-то очень дрожат. И голос, когда умоляю Тимура быть осторожнее.

Не оставляя мне времени, хватает за плечи, распахивает дверь и заталкивает в комнату. Буквально запихивает, и я чуть было не падаю на спину. Но сейчас не время для нежности.

В замке проворачивается ключ: Тимур запирает меня внутри, чтобы действительно не путалась под ногами, и только в этот момент даю волю страху: оседаю на пол и сжимаюсь в тугой комок, обхватив руками колени.

Сердце бьётся о рёбра, стучит в ушах, вибрирует в кончиках пальцев. Сжимаю и разжимаю кулаки, встаю, меряю шагами комнату, жду.

Губы искусаны до крови, но странные звуки больше не повторяются. Проходит минута, две, пять, десять, полчаса, но Каиров так и не появляется, а я не знаю, что мне делать. Ужасно страшно. Несколько раз дёргаю ручку, в бессилии бью пятками по двери, но она заперта надёжно.

Просто сидеть тут и ждать? Выбраться через окно, несмотря на второй этаж, схватить что-то потяжелее и ринуться на помощь? Накостылять врагам по голове новеньким ноутбуком, а после связать платьями и блузками? Или впрыгнуть в гущу событий голой и принять огонь на себя?

Куча вариантов, только ни один из них, уверена, делу не поможет. Телефона у меня нет, ноут не подключен к интернету, потому даже если нас тут обоих перережут, на помощь позвать не смогу.

Нет, нужно что-то делать. Нельзя так просто сидеть в засаде и надеяться, что опасность пройдёт стороной.

Решаюсь. На окнах к моему счастью нет решёток, и я успела уже за время своих метаний туда-сюда, прикинуть, как можно легко добраться до земли. Я десять лет гимнастикой занималась и вообще девочка спортивная, справлюсь.

Просто посмотрю, узнаю, всё ли с Тимуром в порядке. Меня убивает эта тишина и неизвестность. В шифоньере внизу выставлено несколько пар удобной летней обуви: голубые мокасины, белые кроссовки и светлые балетки с золотистым бантиком. Ох, папа-папа. Лучше бы тебя не только мой гардероб так сильно волновал.

Морщусь, когда растёртых пяток касаются задники мокасин, но это можно перетерпеть — всё можно перетерпеть, кроме неизвестности и мыслей, что с Тимуром могло что-то случиться.

Нет-нет, об этом думать я не буду! Ни в коем случае!

Подхожу к подоконнику, распахиваю окно, и комната тут же наполняется ароматами яблоневого цвета. Смотрю вниз, в последний раз рассчитываю траекторию будущей вылазки: сначала на выступ, потом вправо к пожарной лестнице и вниз. Ничего сложного, справлюсь.

Не хочу сидеть в стороне, если Тимуру грозит опасность. От одной этой мысли комок к горлу подступает. Любовь — она же не только на словах, не во вздохах под луной. Она в поступках.

Но только я собираюсь осуществить свой дерзкий план, дверь распахивается. От неожиданности чуть было не вываливаюсь за окно, но вовремя хватаюсь за край подоконника.

Каиров почему-то без футболки, и я напряжённо сглатываю. Стоит в дверях и смотрит удивлённо. С мокрыми волосами и в низко сидящих на бёдрах джинсах кажется мне совсем непривычным. Я-то и без костюма его только сегодня впервые за три года увидела, а с голым торсом он вообще ни разу пред мои очи заявился!

У него мокрые не только волосы, но и плечи, а тугая капля воды стекает вниз по тренированному торсу, путается в тонкой дорожке тёмных волос, теряется ниже пупка. Помоги мне, Вселенная.

Джинсы, кстати, мокрые тоже, словно Тимура пытались в бассейне утопить.

— Ты живой, — выдыхаю едва слышно, а горло перехватывает спазм облегчения. — Живой!

Ликую, а слёзы брызжут из глаз, что у того гротескного клоуна. Стекают по лицу, я всхлипываю, но это от радости. Не хочу себя сдерживать, не буду. Не в этой ситуации, когда от моих нервных клеток едва ли половина осталась.

Подбегаю к Тимуру, обхватываю его плечи, ощупываю. Проверяю, на самом ли деле это он, всё ли с ним хорошо. Вдруг он кровь смывал? Что если его ранили? Но нет, Каиров целый и невредимый, только уставший какой-то.

— Я от радости плачу, слышишь?! Я не плакса, я просто счастливая.

Тимур зачёсывает мокрые волосы назад, а они сейчас кажутся чёрными до синевы. Делаю шаг назад, смутившись своего порыва,

— Трубу в подвале рвануло,  — сообщает, а я всхлипываю. — Ты зачем на окно полезла?

— Не могла сидеть взаперти.

— В следующий раз, значит, свяжу тебя.

— Не надо следующих разов. Я этот еле пережила!

— Еле пережила она, — усмехается. — Вот как знал, что нет времени переодеваться. Так бы и выпала в окно, а мне потом перед Сергеем отвечать.

Кажется, ещё немного, и я начну глухо ненавидеть своего отца.

— Никуда бы я не выпала! — взрываюсь возмущением. — Я всё продумала, там выступ удобный и до лестницы рукой подать. Ты не веришь в меня, а я бы справилась.

Запал ругаться быстро тухнет, а радости от того, что с Тимуром всё хорошо, слишком много. Хочется прыгать на месте и хлопать в ладоши, но я не буду этого делать. Прыгающую на месте девицу с мультяшкой на груди вряд ли можно воспринимать всерьёз.

— Ты мокрый, — замечаю, а Тимур снова усмехается.

— Там весь подвал к чёрту затопило, а вентиль старый, едва перекрыть получилось. Но ты меня удивила… правда бы полезла? Из окна?

— Да, Тимур Русланович. Потому что… я испугалась. А когда боюсь, не могу бездействовать. Тогда начну переживать и плакать, а плакать я не люблю.

— Тебе бы всё равно ничего не угрожало. Я бы защитил.

— Думаешь, я за себя боялась? Господи, какой же ты непробиваемый сухарь! Слепой, глухой.

— Ради меня, что ли? Элла…

Он проводит рукой по лицу, словно мысли плохие смахивает, и говорит устало:

— Элла, между нами пропасть, — голос низкий, а слова падают на меня, точно камни с горы скатываются. — Годы, опыт, прошлое, долг чести перед твоим отцом. Он спас мне жизнь, он мне доверяет. Ты просто не понимаешь, куда лезешь. Я не железный, но я не хочу делать тебе больно. Не могу, ты для этого слишком прекрасна.

Трус. Какой же ты трус, Каиров.

Стираю с лица следы слёз, сцепляю пальцы в замок до ломоты в суставах. Мыслей слишком много в голове, и я пытаюсь их оформить хоть во что-то связное. Мой голос звучит хрипло, но я рада, что не жалобно:

— Ты можешь сколько угодно меня уговаривать, приводить доводы, объяснять, но сердцу ведь не прикажешь. Я ж ради тебя хотела… я могу… я так много могу...потому что ты… потому что я тебя…

Захлёбываюсь словами и эмоциями. Запускаю руки в волосы, пячусь окну и останавливаюсь только, когда упираюсь ягодицами в подоконник. Я не хочу больше это всё терпеть. Для меня слишком много чужой нелюбви.

— Я люблю тебя, но я не могу заставить тебя передумать. Потому что да, твоему сердцу я тоже приказать не могу. Не любишь? Не должен. Ты мне ничего не должен, Тимур Русланович.