Свой круг - Данил Корецкий

— Люди как люди, — он сделал неопределенный жест.

— Подробней, пожалуйста.

— Да я их мало знаю. Разве что Галку… — Я понял, что Марочникова проинформировала своего друга, о чем мы с ней говорили. — Маринка — ее подружка, но встречался я с ней раз пять, и все больше в компаниях. Знаете, толчешься в своем кругу… Перебросимся словами, потанцуем — и все… С Петренко — можно считать, шапочное знакомство. Но, по-моему, по женской части он любитель: смотрел на Маринку, как коршун на цыпленка… А там кто его знает!

— Как же вы собрались под одной крышей — четыре малознакомых человека?

— Да так… От скуки. И потом, знаете, как бывает: я — с Галкой, она позвала подругу, а та привела своего парня… Так сказать, четверо в одной лодке… Мне не жалко, дача большая, места всем хватит, думал, компанией будет веселей. — Золотов опять печально улыбнулся, приглашая к ответной понимающей улыбке. — А вышло вон как…

— А что вы называете «своим кругом»? — Я не удержался от вопроса, который хотел задать еще Марочниковой.

— Ну, — Золотов задумчиво склонил голову, пощелкал пальцами, подбирая нужные слова. — Это люди с одними интересами, сходными наклонностями, похожими привычками. Которым есть о чем говорить, приятно общаться, проводить время…

— Друзья, что ли? Но почему тогда вы так мало знаете о своих друзьях?

Золотов демонстративно поморщился.

— Ну почему обязательно друзья? Экипаж баркентины «Кейф». Встретились, отошли от надоевшего берега, с его обязанностями, заботами, хлопотами, работами… Видите, даже в рифму — я балуюсь стишатами на досуге… И поплыли по морю развлечений, отдыха и удовольствий. Вот и все!

Он обрадованно щелкнул пальцами, будто ухватил удачную мысль.

— Вот у вас уйма знакомых милиционеров, следователей, судей. Но не все же они ваши друзья? И не о всех вы много знаете!

— Это профессиональная сфера. А что общего между озеленителем Золотовым, продавщицей парфюмерного магазина Марочниковой, маникюршей Вершиковой и моряком торгового флота Петренко?

— Федун у нас человек случайный.

Золотов запнулся, мне показалось, что фраза вырвалась непроизвольно и сейчас он об этом жалеет.

— Хорошо, остаетесь вы, Марочникова, Вершикова. Что вас объединяет? Какие интересы, наклонности, привычки?

Золотов улыбнулся, на этот раз не печально, а весело и добродушно.

— Так сразу разве ответишь? Отношения между людьми — материя сложная… Но для меня интересная. Я люблю пофилософствовать, заглянуть в суть вещей. Как-нибудь можем побеседовать, но не в такой строгой обстановке…

Он улыбнулся еще шире, обнажив сильно выступающие клыки.

— Когда все эти формальности закончатся, с удовольствием вернусь к нашему разговору. Помню, в институте…

— Кстати, а почему вы по специальности не работаете? — перебил я его излияния.

— Вечный вопрос! — Золотов стер с губ улыбку. — А зачем? Деньги те же, сам за себя ответчик, за тридцать оболтусов голова не болит. Показателей глупых с тебя не спрашивают — успеваемость, посещаемость, дисциплина, план по макулатуре. И сам себе хозяин — не привязан к классу целыми днями напролет.

Подписав протокол, он направился к двери, но внезапно вернулся, будто забыл что-то на моем столе.

Оказалось — наоборот, хотел оставить.

— Вы не могли бы передать это Вершиковой?

На стекло легла яркая пачка сигарет «Мальборо». Такие окурки я изъял с места происшествия.

— Фирменные, — пояснил Золотов. — Марина их очень любит, а достать почти невозможно.

— Как же вам удается?

В тоне вопроса отчетливо проявилась неприязнь к свидетелю. Плохо.

Непрофессионально.

Но добродушный рубаха-парень Валерий Золотов ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

— Только не подозревайте меня в связях с заграницей, — он шутливо поднял растопыренные ладони. На безымянном пальце левой руки туго сидел массивный перстень. — Просто я знаю людей, через которых можно раздобыть хорошие сигареты… Да и другую мелочь: очки, авторучки, зажигалки…

— Спекулянтов?

— Ну что вы! — обиделся оскорбленный в лучших чувствах порядочный человек Валерий Федорович Золотов. — Нельзя же всех под одну гребенку? Есть моряки, летчики, журналисты, выезжающие за рубеж… Да и дипломаты! Мои друзья часто возглавляют делегации, туристские группы. Естественно, привозят сувениры, естественно, их дарят! Разве это противозаконно? Или аморально?

— Успокойтесь, я не хотел вас обидеть.

Пришлось сделать усилие над собой, чтобы произнести эту фразу, но она подействовала: не помнящий обид Валерка Золотов мгновенно успокоился и вновь разулыбался.

— Да ничего, всяко бывает. Отдайте, пожалуйста, Маринке, покурит, расслабится.

Ей сейчас тяжело… И передайте, если можно, привет. Дескать, спрашивал о здоровье, беспокоился. Девчонке будет приятно. А поддержка ей сейчас нужна, ой как нужна…

Скорбно склонив голову, Золотев вышел из кабинета. Я потянулся, встал, размялся, похрустел пальцами, затекшими от авторучки. Несколько минут поболтал по телефону с женой. Походил из угла в угол, от сейфа к окну и обратно — шесть шагов в каждую сторону.

Было тихо, только с улицы доносился детский гомон и стишки, которые я уже давно выучил наизусть: «Гуси, гуси, га-га-га! Есть хотите? Да-да-да! Ну летите. Серый волк под горой не пускает нас домой!»

Под окном был детский сад, и если чуть подвинуть стул влево, то прямо из-за стола можно увидеть песочницу, грибочки и маленьких, беспокойных и шумливых обитателей этого малышиного царства.

Работать не хотелось. Я вернулся к столу, выдвинул средний ящик, спрятал в него раскрытую книжку. Белов потерял бы дар речи от столь вопиющего нарушения трудовой дисциплины!

«… Но восемь блокирующих спутников на стационарных орбитах — беспрецедентная мера, принятая на закрытом заседании Чрезвычайного Совета, — красноречиво сообщали осведомленному человеку, что дело не в радиации, а в более серьезной опасности, представляющей угрозу разумной жизни во всей Галактике, ни больше ни меньше! Горик, подобно многим, в эту опасность не верил и чуть не поплатился — я вытащил его, можно сказать, из-за черты…»

Я захлопнул ящик. Интересно, но удовольствия от такого чтения — никакого.

Давая отдых зрению, я закрыл глаза и увидел кукольно-красивую Марочникову, опухшую от слез растрепанную Вершикову, пытающегося произвести впечатление респектабельного человека Валерия Золотова.

Он мало похож на заботливого друга, еще меньше — на бескорыстного утешителя. А если отбросить чушь про дарящих сувениры дипломатов, то фирменная пачка «Мальборо» стоит у спекулянтов от пяти до семи рублей — в зависимости от насыщенности рынка. Таковы факты.

Я открыл правый ящик, среди сломанных авторучек, линеек, карандашей, ластиков и целой кучи всякой ерунды, разобраться с которой смогу только в очередной субботник, нашел черную каплю складывающейся семикратной лупы и только после этого взял оставленную Золотовым пачку.

Резко прозвенел телефонный звонок. Сдержав нехорошие слова, я поднял трубку.

— Зайцев!

— Приветствую, Юрий Владимирович! Как живздоров?

На проводе был майор Фролов — замнач райотдела, курирующий уголовный розыск.

— Твоими молитвами, Степан Сергеевич, — рассеянно ответил я, не отрываясь от линзы.

— Опять без ножа режешь? Месяц ведь заканчивается!

Жалобный тон у Фролова не получался, но старался он от души.

— Вершиковой обвинение не предъявлено, потому карточку на лицо, совершившее преступление, выставить не могу, — монотонно пробубнил я, ведя увеличительное стекло вдоль склейки целлофана.

— Ну а в какое положение ты нас ставишь? Статкарточки нет, значит, на районе висит нераскрытое убийство! Да с меня голову снимут! А за что? Подозреваемая-то у тебя в камере! К чему же бюрократизм разводить?

Дальнейший разговор известен наперед: «Не бюрократизм, а соблюдение соцзаконности… — Формализм — не законность… — Процентомания — тем более… — У нас общие цели… — Прокуратура не отстаивает ведомственные интересы…» И т.д, и т.п.

— Извини, Степан Сергеевич, потом поговорим: у меня люди.

Линия склейки была ровная, без задиров… Ни заусениц, ни царапин, целлофан прилегает ровно, ни складочки, ни морщинки.

Похоже, пачку не вскрывали. Я сложил лупу, бросил на место. Повертел сигареты, щелкнул ногтем, чуть было не понюхал. Прошел в смежную с кабинетом длинную, кишкой, изрядно захламленную комнату, отыскал ультрафиолетовую лампу, выключил верхний свет.

Или вскрывали, но чрезвычайно искусно. Сейчас посмотрим…

Поднес пачку «Мальборо» к тусклому синему пятну. Синими, как у утопленника, руками повертел ее так и этак, снова этак и опять так. Флюоресценция — признак свежести клея — не появлялась.

Вышел из пропыленной комнатки, постоял, щурясь на дневной свет, у окна, прогулялся из угла в угол, снова сел за стол, лезвием аккуратно вскрыл целлофановую склейку, осторожно освободил пачку, открыл, высыпал сигареты перед собой на стекло. Длинной тонкой иглой проколол каждую от среза до фильтра.