Филарет – Патриарх Московский - Михаил Васильевич Шелест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда раздавались звуки колоколов, голоса нянек и мамок, зовущие ребятню, я тоже бросал игрушки, умывался, обувался и шел в стоящую меж двух наших усадеб церковь Максима Исповедника на вечернюю молитву. Там собирались в основном все наши родичи. Церквей в Москве было много.
Глава 3
В тот день, четыре года назад, я так и не уснул. Придя «домой» я нашёл в своей светёлке на подоконнике плошки с капустными щами с мясом, гороховой кашей и холодным компотом из сухих фруктов и ягод. До «Петрова поста» оставалось ещё три дня, а потому кормили, жирно и мясно.
Даже когда я торопливо уничтожал еду, мои мысли продолжали крутиться вокруг одного и того же: «Дальше что?».
К этому времени, мне уже стало понятно, что я — это не совсем я. За те десять дней, что прошли с момента моего первого посещения дедушкиного «каземата», я многое понял. Особенно лёжа с закрытыми глазами, после вечерней молитвы, на своей мягкой пуховой лежанке. Понял — не совсем правильное слово. Стал догадываться.
Как уже говорилось, что было в моём младенчестве я не помнил почти совсем. Однако, поковырявшись в памяти и сложив кое-какие события, а именно: удивлённые лица нянек и мамок, их испуг и накладываемые крёстные знамения на меня, перешёптывание родителей, и злобный свистящий шёпот мачехи: «изыди, сатана», я пришёл к выводу, что и тогда знания из меня так и пёрли.
Может быть именно поэтому и отец был со мной холоден.
Я вспомнил, с каким испугом со мной возились няньки и каким ужасом, приносили мне и уносили от меня в отцовскую библиотеку запрошенные мной книги. Мне было не понятно такое ко мне отношение, но сравнить его мне было не с чем, поэтому я не заморачивался. Мне было всё равно, как ко мне относятся другие. Главное, чтобы тот я, который требовал знаний, был удовлетворён.
Поразмыслив в те дни, когда я списывал из своей памяти «Введение в бухгалтерский учёт» над тем, что я такое, пришел к выводу, что внутри меня сидит не безудержная потребность в знаниях, а некий демон, управляющий моим телом. Этот вывод меня сильно расстроил и именно поэтому я в тот день так и не уснул даже после сытного и избыточного обеда.
Промаявшись до общей побудки, когда дворня стала «шуршать» по территории усадьбы и поняв, что, в общем-то, «демон» не беспокоил меня и не проявлял себя, чтобы мне его опасаться на людях, я надел портки, завязал поверх рубахи поясок и, прихватив картуз, вышел во двор. Заслышав мелодичный перезвон наковальни, я было направился туда, но увидел шедшего в свою мастерскую плотника Ерёму.
В кузне я уже сегодня был, а вот плотника в мастерской не застал.
— Ерёмка, деда сказал, что ты мне поможешь в одном деле.
Плотник остановился и глянул на меня. Он был лохмат, заспан и от него разило луком и брагой.
— Ты — Фёдор Никитич, старшой сын Никиты Захарьина и Варвары, упокой Господи её душу?
Я кивнул.
— Знавал я её, когда она ещё в девках хаживала. А вот батьку твово только со стороны… Нелюдимый он у тебя. А ты, что, тут на постоянно проживать останешься или погостить…
— Погостить-погостить, — перебил я его, так как знал, что с холопами и дворней лучше о стороннем не заговаривать, ибо, заболтают так, что и не заметишь, как день кончится. — Так, поможешь мне?
Ерёма недовольно скривился.
— Что надо делать, барин?
— Кто это — барин?
— Знамо, кто — ты, не я же, — плотник снова оживился. — Михал Петрович всем объявил, что с сего дни обращаться к тебе только так.
— Вот оно что! Быстро я возвысился! — подумал я. — Не обернулось бы мне это возвышение лихом. Кто-то пол жизни зад рвёт, чтобы боярство получить, а я в одночасье, хлобысь, и в дамки. Вот-то в отцовом семействе заголосят. Батяня-то не боярин ещё. Воевода — да, но до боярства ему ещё далеко. Осерчает. Пороть уже не моги, только на правёж к государю.
— Ха-ха! — рассмеялся я в голос, так неожиданно для Ерёмы, что он вздрогнул и осенил себя крестом. — Не боись. Только сегодня от царя боярство получил. Сам забыл.
— От самого, Ивана Васильича? — снова оживился плотник, пытаясь втянуть меня в рассказ о том, как я получил боярство.
— Так, Ерёма, не пудри мне мозги. Пошли в мастерскую, скажу, что надо делать.
— У меня своей работы гора и маленькая тележка, — заныл он.
— На правёж к деду хочешь? Устрою прямо сейчас. Хотя я сейчас и сам могу распорядиться. Позвать кучера с вожжами?
Ерёма посмотрел на меня исподлобья и молча направился к мастерской, по пути пнув рывшегося на посыпанной песком дорожке, петуха. Петух было кинулся на обидчика, но получил второй удар ногой и улетел в кусты рясно цветущей по обе стороны дорожки малины. Куры разорались, обидевшись за «мужа», и разлетелись кудахча в разные стороны.
— Началось в деревне утро, — подумал я. — Сейчас петух клюнет собаку, собака укусит жену плотника, и плотник вечером получит по голове скалкой, за то, что придёт с запахом браги. А о, что он сегодня напьётся с устатку, это и к бабке ведунье ходить не надо.
В плотницкой мастерской было жарко, пахло стружкой и бражкой.
— Где-то стоит откупоренный бочонок, — понял я и сказал:
— Зря ты бухаешь днём. Выпорет хозяин. Особенно если ты к вечеру не исполнишь мой заказ. Я тебя с утра ищу, а ты с утра уже пьяный и до сих пор не проснулся. А мне сегодня после вечерни к государю снова идти и справу мою показывать.
— Говори, что делать надо, — хмуро просипел Ерёма пересохшим горлом и покосился в угол сарая.
— Сделаешь бусины, как для чёток, вот такие, — показал я образец, — токма дыры не такие, а побольше, под спицы деревянные, которые тоже сделаешь. Размеры вот такие…
Подал ему ивовый, зачищенный от коры прутик.
— Сделаешь вот такой короб.
На толстой свиной крашенной коричневой коже, набитой на несколько досок, я нарисовал мелом рамку со вставленными в неё прутиками с нанизанными на них бусинами.
— На каждой спице по десять бусин, а здесь и здесь по четыре. Всё понятно?
— Понятно, — буркнул плотник.
— Это хорошо,
