Двор на Тринадцатом - Александр Костюнин

Мыться я не любил: невыносимый жар в парилке, обжигающие доски со шляпками гвоздей, щипучее мыло, жёсткая мочалка! Отец натрёт меня, не обращая внимания на хныканье, излупцует веником да вдобавок окатит с головой чуть ли не кипятком. Не знаешь, как одеться: нижнее бельё противно липнет к влажному телу. Одна радость – буфет с круглыми высокими столиками. Себе батя покупал «Жигулёвское», а нам обязательно лимонад «Крем-соду» или «Крюшон» и коржик. Рядом стоит притихшая сестрёнка: личико пунцовое, волосы причудливо закручены в полотенце, блестящие росинки на носу. Блаженствуя, пьём с ней прохладный газированный напиток. Удовольствие растягиваем, следим друг за другом: у кого меньше осталось.

В баню, под горку, шли быстро. Из бани – неспешно, распаренные, в истоме…

Раз в месяц, перед помывкой, мать водила меня в парикмахерскую. Советским пацанам никаких причёсок, кроме «чёлки», не полагалось. Всех стригли одинаково. У кого волосы редкие, ещё ничего, чёлка лежала нормально. А мои-то локоны пушистые, густые. И вот вся голова лысая, а на лбу уродливый пучок тёмных волос топорщится. Ходишь как балбес. Летом, конечно, обрастали, но к школе приходилось лохмы корнать.

Банный день – в воскресенье, единственный выходной для школьников. А тут на неделе, ни с того ни с сего, Коська вызывает на улицу:

– Айда в баню!

– Это в среду-то?! Нипочём не пойду…

– Да я не за то… Не мыться.

Оказывается, пацаны из соседнего двора разнюхали в бане закуток, откуда можно подглядывать за женской половиной. Эка невидаль! Обнажённых девчонок, если не считать сеструхи, я сколько угодно видел в садике. У нас была общая горшочная. Нянечка заводила всю группу в холодную комнату, доставала со стеллажа горшки один за другим. Горшки белые, эмалированные и тоже холоднющие… двух типоразмеров: мужиков усаживала на те, что побольше, девчонок – на маленькие. Пол кафельный. Сидеть неподвижно – наказанье. Ногами отпихиваешься изо всех сил и, сидя верхом на горшке, елозишь с лязганьем – всяко интереснее, чем глазеть по сторонам.

– Пойдём, здоровски будет!

При этих словах у меня под ложечкой тревожно засосало…

Восемь лет – возраст бесполый. Мне нисколечки не хотелось идти. Разве что для расширения кругозора… Мать недоумённо пожала плечами, собрала полотенце, бельишко. Дала двенадцать копеек на лимонад.

Выскакиваю – во дворе Коська с бумажным пакетом. Мы вниз, дворами, напрямки. (Ни разу в кино так не спешили.) Покупаем билетики, мигом раздеваемся и ходом – в моечную. Мужское и женское отделение в нашей бане отделялось маленьким техническим тамбуром, дверь туда на ключ не закрывалась, так, скамейкой припёрта. (Коська сознательно выбрал будний день – народу меньше.) Для вида набираем в тазики воду, ждём, когда два мужика-балагура уйдут хлестаться в парилку. Отодвигаем скамейку и – шмыг внутрь. Тесно. Цинковые тазы сложены друг на друга, тут же швабра, вёдра, половые тряпки. Дверь за собой прикрываем. Темно. И луч света из проковырянной дырочки с рваными краями. Ожидание, что нас вот-вот застукают, становится невыносимым. (Зачем я пошёл на это мокрое дело?)

Коська прилипает глазом к отверстию:

– Во… дают!..

Я стою на холодном кафельном полу, зябко подрагиваю. Кожа становится как у ракетки для настольного тенниса. Причмокивания Коськи озадачивают, заводят.

– Дай позырить!

– Подожди!

Нетерпеливо топчусь: «Он так всё самое интересное один увидит!».

Толкаю в бок:

– Пусти…

Изумлённо цокая, Коська нехотя отрывается от глазка. Я припадаю к «секе», но навести резкость не успеваю. Дверь сзади шумно распахивается! Делается светло и страшно… Чья-то мокрая крепкая рука больно хватает меня за ухо.

Ну так и знал!..

Коська увернулся и, перепрыгивая через скамейки, дриснул к выходу… Рассудок мой смешался… Бабка в грязно-белом халате несла меня за ухо… Мужики осуждающе смотрели на неё. Я надеялся: сейчас старуху одёрнут… отобьют меня.

Истошный вопль распоясавшейся работницы банно-прачечного хозяйства пустым опрокинутым ведром грохотал под высоченными сводами бани:

– Октябрята-ко-бе-ля-та!!! Ишь, повадились! Вот я вам сейчас гляделки устр-ооо-ою…

Неожиданно у самой двери старая карга опустила меня на пол, доверительно приобняла за плечи. «Извиняться начнёт…», – едва успеваю подумать я и получаю… энергичный пинок в попу. Синяя дверь – в глаза!.. Бамм!!! Лбом распахиваю… Сводня-яя! Коська ждёт одетый. Хватаю пожитки, вдогонку – за ним.

Одевался уже в буфете. Странно: лимонада совсем не хотелось…

…На полпути к дому пытаюсь вспомнить: где я? иду куда? откуда?.. Голова гудит. Рядом какой-то мальчик… Взахлёб рассказывает об увиденном. Ах, да-ааа!.. Картинки кажутся мне бесцветными… скучными. Ухо и шишка на лбу горят огнём, в голове противно звенит голос старой швабры.

Фамильярность её меня просто шокировала!

Наш первый сексуальный опыт Коська назвал удачным, однако повторять его мне почему-то не хотелось. Я твёрдо решил ограничиться полученным багажом знаний на всю жизнь…

С Коськой никогда никому не было скучно. Он на выдумку горазд. Что ты…

Как-то играли в «кислый круг». Девчонкам приспичило в сортир. Коська дождался, когда они рассядутся по дырочкам, открыл крышку, где выгребная яма, и огромный булыжник туда – бултых! Брызги, визги!!!

Заигрывал так с девочками…

Мои приятели были дворовыми детьми, по домам не сидели. Постепенно двор и для меня становился главным «местом жительства», забавой, воспитателем, близким другом. Я чувствовал, что с каждым днём сила его, дух переходят в меня…

Только когда появился телевизор, мы временно сменили образ жизни на оседлый.

Отец купил телик первым. «Рекорд» – бандура большая, экранчик маленький. И вот вечерина наступает – полдома сидят у нас в гостях, не протиснуться. Передачи транслировали с двух часов дня. Мы с благоговением включали волшебный ящик и жадно смотрели всё подряд, программу за программой: диктор говорит – интересно; новости какие – интересно; фильм художественный… будешь баловаться – старшие убьют, не отрываясь от экрана. Телевизор стоял на журнальном столике о трёх ножках. Мы с Коськой кувыркались, задели столик, телевизор упал и… разбился.

Я почему так живо помню? Спасибо папе!.. Он впервые меня не ругал.

Молча порол…

Говорящего ящика не стало, и мы вернулись в лоно двора.

Между Тринадцатым и Пятым посёлком – Рыбка. Вдоль железной дороги – склад цветного металла под открытым небом. Территория огромная! Забираемся тайком через дыру в заборе. Кругом высоченные штабеля: двигатели от машин, электромоторы, спрессованные в кубы для переплавки. Поскольку подшипники изготовлены из прочной стали, они в алюминиево-медной массе остаются несмятыми. Поднимаемся на верхотуру, ворочаем брикеты. Найдём, где подшипничек запрессован с краю, скидываем понравившийся блок на землю и выковыриваем. А дальше – на самокаты, заместо колёс. Как сейчас трогаю их масляную полированную поверхность… Ощущения эти живут на кончиках пальцев. У меня вообще обострённая тактильная память. Я могу из тысяч женских туфелек найти ту самую… стоптанную туфлю старухи-банщицы.

Нас и с Рыбки частенько гоняли. Какой-нибудь дядька заметит и ну ругаться. Мы наутёк: «Сторож! Сторож!». А может, это просто рабочий?..

Самокат – две доски. В одной пропиливается окошко, ось – палочку делаешь, подшипники насаживаешь и – хоп! Самокат готов в шесть секунд. Чем больше диаметр подшипника, тем быстрее катишься. Как раз в ту пору начали перестраивать шоссе Первое Мая. Вместо узкой дороги, вымощенной булыжником из малинового кварцита, – Первомайский проспект с двумя широченными асфальтированными полосами движения. Ещё проезд для машин закрыт, а мы на самокатах по свежеуложенному асфальту гоняли вовсю. Такой простор!.. Подшипники при движении жужжат. Коська, Саня, Витёк, Гера… Кавалькадой как шуранём, гул стоит.

На самокатах ездили к железнодорожному тупику смотреть, как выгружают легковые автомобили «Москвич-407». Диковинка! В отличие от «броневичка» у новых – форма современная. Тринадцатый – район автомобилистов. Наши отцы технику почитали, в ней разбирались и тоже приходили оценить новую модель: «Да, хороша, но передок слабоват». Мы повторяем следом за старшими: «Слабоват!..».

Я мастерил вместе с ребятами самокаты, а ночью, закрыв глаза, видел уносящегося в небо воздушного змея. Детская несбытная мечта не давала покоя.

Однажды я поведал о ней Коське, а уже на следующий день он притащил из дому журнал «Юный техник». На обложке счастливый мальчишка запускал в небо бумажного змея. В журнале было всё подробно расписано и начерчено.

Я с завистью разглядывал иллюстрации:

– Здорово!

– Мы сделаем не хуже! Айда!

– Ты что, сумеешь?..

Никогда не видел, как строят воздушного змея, и не представлял: «Ну, как он полетит?».