Записки русского генерала - Алексей Ермолов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инспектор, хороший мой приятель, склонял меня взять обратно рапорт, справедливо называя его бумажным, но я не согласился, и он должен был представить его графу Аракчееву. Рота моя расположена была тогда в Вильне, где военный губернатор барон Беннигсен был в то же время начальником литовской инспекции, [к] которой я принадлежал; знавши меня с самых молодых лет моих, он оказывал мне особенное благорасположение, и я уверен был в благоприятном отзыве его, если бы поручено ему было освидетельствовать, в полном ли я разуме?
Этого я должен был ожидать непременно, но граф Аракчеев написал мне собственноручно весьма благосклонное письмо, изъявляя желание, чтобы я остался служить. Я исполнил волю его и не раз имел причину раскаиваться…
Записки артиллерии полковника Ермолова, с объяснением по большей части тех случаев, в которых он находился, и военных происшествий того времени (1801–1807 гг.)
Исполнилось желание России!
Взошел на престол ныне царствующий император,
прекратились четырехлетние ее страдания!
At vos incertain, mortales, funeris horam Quaeritis,
et qua sit mors aditura via.
Propertius[25].
Со смертию императора Павла I множество несчастных увидели конец бедствий, в числе коих и я получил свободу. По справедливости время сие могу я назвать возрождением, ибо на 21-м году жизни содержался я под караулом, как преступник; найден невинным и обращен по именному повелению на службу; взят менее нежели через две недели, вторично; исключен из списков как умерший; заключен в С.-Петербургскую крепость и впоследствии отправлен в ссылку в Костромскую губернию, где начальством объявлено мне вечное пребывание[26].
1801Всемогущий, во благости своей, царям мира, равно как и нам, положил предел жизни, и мне суждено воспользоваться свободою. Радость заставила во мне молчать все другие чувства; одна была мысль: посвятить жизнь на службу государю, и усердию моему едва ли могло быть равное. Я приезжаю в Петербург, около двух месяцев ежедневно скитаюсь в Военной коллегии, наскучив всему миру секретарей и писцов.
Наконец доклад обо мне вносится государю, и я принят в службу. Мне отказан чин[27], хотя принадлежащий мне по справедливости; отказано старшинство в чине, конечно, не с большею основательностию. Президент Военной коллегии генерал Ламб, весьма уважаемый государем, при всем желании ничего не мог сделать в мою пользу. С трудом получил я роту конной артиллерии, которую колебались мне поверить как неизвестному офицеру между людьми новой категории.
Я имел за прежнюю службу Георгиевский и Владимирский ордена, употреблен был в войне в Польше и против персиян[28], находился в конце 1795 года при австрийской армии в Приморских Альпах[29]. Но сие ни к чему мне не послужило; ибо неизвестен я был в экзерциргаузах[30], чужд смоленского поля, которое было защитою многих знаменитых людей нашего времени.
Я приезжаю в Вильну, где расположена моя рота. Людей множество, город приятный; отовсюду стекаются убегавшие прежнего правления насладиться кротким царствованием Александра 1-го; все благословляют имя его, и любви к нему нет пределов! Весело идет жизнь моя, служба льстит честолюбию и составляет главнейшее мое управление; все страсти покорены ей! Мне 24 года; исполнен усердия и доброй воли, здоровье всему противостоящее! Недостает войны. Счастье некогда мне благоприятствовало!
1803Мирное время продлило пребывание мое в Вильне до конца 1804 года. Праздность дала место некоторым наклонностям, и вашу, прелестные женщины, испытал я очаровательную силу; вам обязан многими в жизни приятными минутами!
1804Я получил повеление выступить из Вильны. Неблагосклонное начальство меня преследовало, и в короткое время мне назначены квартиры в Либаве, Виндаве, Бирже, Гродне и Кременце на Волыни; я веду жизнь кочевую, и должен был употребить все способы, которые дала мне служба, при моей воздержности и бережливости. У меня рота в хорошем порядке, офицеры отличные, и я любим ими, и потому мне казалось все сносным, и служба единственное было благо.
1805Проходя из местечка Биржи, инспектор всей артиллерии граф Аракчеев делал в Вильне смотр моей роты, и я, неблагоразумно и дерзко возразя на одно из его замечаний[31], умножил неблаговоление могущественного начальника, что и чувствовал впоследствии. За год до того рапортом чрез частного инспектора просил я увольнения в отставку, и чтобы воспользоваться оною за четыре месяца до узаконенного времени, я предлагал отставить [меня] майором, хотя почти уже семь лет находился в чине подполковника. Я думаю, что подобной просьбы не бывало и, кажется, надлежало справиться о состоянии моего здоровья!
Война против французов в АвстрииСпокойное России состояние было прервано участием в войне Австрии против французов. С 1799 года, знаменитого блистательными победами Суворова в Италии[32], уклонялась она от всех войн, бурным правительством Франции порожденных. Двинулись армии наши против нарушителей общего спокойствия.
В помощь Австрии пошел генерал Голенищев-Кутузов; армия его должна была состоять из 50 т[ысяч] человек. Войска под начальством генерала Михельсона вошли в области польские, приобретенные Пруссиею. Отряд войск в команде генерал-лейтенанта графа Толстого[33] отправлен в Ганновер; Пруссия должна была нам содействовать.
Генералу Кутузову назначено было соединиться с австрийскою армиею, расположенною в Баварии, под предводительством генерала Мака[34].
Австрия, в надежде на дружественное расположение курфюрста[35] баварского и обольщенная им, заложила знатные магазины [склады] в его владениях, предпринимая вынести войну сколь возможно далее от областей своих. Эрцгерцог Карл[36] с другою армиею находился в Италии. Ожидаема была наша армия, и военные действия не начинались.
1805Генерал Кутузов находился еще в Петербурге, а генерал-адъютанту барону Винценгероде[37] поручено было армию его ввести в Австрию и сделать с оною все нужные условия касательно перехода войск. По новому вещей порядку генералы, старшие чинами, должны были ему повиноваться, чего достаточно уже было, чтобы посеять неудовольствие; но генерал Винценгероде умел прибавить к тому надменность и дерзкое обращение, и негодование сделалось общим.