Темногорские рассказы - Марианна Алфёрова

— Родька-то в больнице лежит, — сообщил Марк. — Из-за той отравы, что мы пили, у него обезвоживание.

Роман хотел сказать, что обезвоживание у коротышки Родьки вовсе не из-за мерзкого портвейна, но придержал язык.

— Где тут у вас вода имеется? — делово спросил дед. — На запивку набрать?

— А это сейчас… это пожалуйста, — засуетился Марк. — Можно на кухне. Или в ванной.

Хозяин пошел показывать.

Роман огляделся. Обстановка все же выдавала человека с интересами: много книг, и технических, и по истории, расставленных повсюду: на полках, на буфете и прямо на полу не меньше сотни были свалены грудой. Имелась и пишущая машинка, вполне приличная, видимо, не нашелся пока покупатель. Черно-белый телевизор задвинут в угол, давно сломался и предназначался на выброс, теперь на нем грудой лежали журналы. Роман распознал издалека серо-голубые книжечки «Нового мира». При всем своем питейном настоящем Марк все же где-то выкроил денег, чтоб подписаться на журнал. Однако, судя по всему, новые времена его не окрылили.

Вскоре Севастьян вернулся с двумя литровыми бутылками. В одной и правда была вода, а в другой… Другую дед успел заговорить.

— Давай стаканы, — приказал Севастьян Марку.

Хозяин мгновенно выставил три стакана.

«Запойный тип, — решил Роман, — ему лечиться надо, а воли не хватает… Воли… той, что тебе приказывает и в спину толкает. Или той, что дает простор душе… окрыляет… Какой же ему воли не хватает?»

Дед наполнил тем временем стаканы до краев.

— Что это? — спросил Марк, принюхиваясь. — «Столичная»? А почему без этикетки?

— Пей, пей, неужто тебе этикетка для такого дела требуется? — подивился дед.

— С этикеткой, оно, конечно, лучше, — закапризничал Марк.

Однако стакан взял. Дед выставил закусь: рыба в масле (по тем дефицитным временам сорта рыбы уже не различались), да буханку хлеба вмиг искромсал на тончайшие, ажурные ломтики.

Марк опрокинул свой стакан залпом. На миг дыхание прервалось. Потом куснул хлеба с тощей рыбешкой. Крякнул.

— Хорошо взяло. А внучку-то пить можно? Парень молодой совсем. А руки вон как дрожат. Небось постоянно употребляет. — вздохнул Марк. — Что из него к моим годам будет?

— Это не от водки, — сказал Севастьян, по второй наполняя стаканы. — Это он из автомата стрельнул неудачно.

— Ранили его?

— Нет. Он сам стрелял. И чуть в тот миг с жизнью не распростился. Потому как автомат — стихия огненная, воде враждебная.

Марк не стал переспрашивать, решил, что дед от старости заговариваться начал.

— А от нашей водки ни у кого руки дрожать не могут. Потому как наша водка из воды, — продолжал наставлять Севастьян колдовским премудростям городского жителя.

— Из чего? — в этот раз Марк все же переспросил.

— Из воды. Под краном набрали только что.

Марк вновь оглядел гостей. Теперь они показались ему уже совершенно необычными. Вот старик примеру, у него рот полон белоснежных ровных зубов. И не похоже, что протезы. А внук, хоть и молодой, до какой-то смурной, будто с большого бодуна. И у парня на шее чудной амулет надет: вроде как плетенка из разноцветных косичек, а между косичками что-то поблескивает да посверкивает. И парень время от времени ожерелья своего касается и неслышное шепчет.

— Вы что, экстрасенсы? — спросил Марк, прикидывая, сможет ли он прорваться к двери. — Про экстрасенсов теперь много пишут. Не меньше, чем про репрессии. Так вы экстрасенсы. Точно?

— Колдуны, — поправил его Севастьян. — Может быть, вы слышали про Темногорск. Есть город такой. Колдуны там селятся издавна. Так вот мы — оттуда. Вернее, из деревни, что близ Темногорска. Пустосвятово называется. Река там есть особенная, волшебная почти. И ключи чистейшие повсюду бьют. Я той реки смотритель. А это мой внук.

— Так это вы! — радостно завопил Марк и кинулся обнимать гостей. Сначала облапил Севастьяна, потом Романа в охапку сгреб. От Марка разило застарелым перегаром и еще чем-то кислым. — Господи! Господи! Если бы вы только знали, как я всю жизнь мечтал этим скотам по морде двинуть… И не мог… не решался… Уже и руку в кулак сожму, думаю: сейчас… вот… И никак. Будто кто-то за плечи держит и не дает замахнуться. А тут легко так вышло. Раз… — Марк затрясся, провел пальцами по глазам. — Я еще подумал тогда: ведь меня будто кто-то под руку подтолкнул. Так это вы! Вы! Да я вас… да я… я же… по гроб жизни обязан!

— Мы вас отыскали по просьбе дочери вашей Елизаветы, — перебил излияния хозяина Севастьян.

— Дочь. Лиза, — повторил Роман, разглядывая пористый нос Марка Ладушкина.

— Нету у меня никакой дочери, — буркнул Марк. — Сын Сашка имеется, десяти с половиной лет… или уже одиннадцати с половиной? Точно, одиннадцати с половиной. А дочери нема.

— Ей лет тридцать на вид. Говорит, вы ее бросили, — опять включился в разговор Роман.

Марк молчал. Очень долго. Порывался что-то сказать, рот открывал, но тут же, не издав ни звука, закрывал. Так длилось минуту или две.

— Так значит она все-таки была! — закричал Марк наконец. В его голосе была злость и растерянность. И упрек. Неведомо пока кому. — Значит, она меня обманула… Я ведь знал, что обманула. То есть не знал, но чувствовал: крутит она! Крутит! — Он затряс головой. — Я вам все объясню… Подождите… сейчас… На самом деле глупо все получилось. Просто поидиотски. Сейчас расскажу. Только налить надо…

Вновь выпили.

— Эх, да вы… вы же миллионерами стать можете, — бормотал Марк. — Кооператив создайте и… И я в долю. Идет?

— Не можем. Заговор на водку лишь двенадцать часов держится. А потом опять — чистейшая вода. Так что лучше всего колдовать перед употреблением.

— Так что случилось на самом деле? — вновь повернул разговор в нужное русло Роман.

— Да глупо все… то есть не глупо. А обычно. Знаете ли, история идиотская. — Марк выгребал пальцами из банки остатки рыбы. — Мы с Анечкой встречались. Анечка Судакова. Симпатичная такая. Фигурка очень даже ничего. Три месяца были вместе. Потом она сказала, что беременна. Я не мечтал о том, чтобы жениться. Молодой еще. Но и не отказывался. Честно сказал: раз так получилось, то в ЗАГС. Ну а на следующий день в общаге устроил что-то вроде мальчишника (я жил в общаге, Аня же в Ленинграде проживала, у нее с родителями квартира была трехкомнатная, я посетил один раз. Отличная квартира)… Так вот, выпили мы с ребятами. Комендант нас застукал, слово за слово, я его обозвал сволочью. Он стал угрожать… Я сказал, что он стукач и подонок… А на следующий день в деканат заявление поступило, будто я с комендантом подрался и свидетель тому имеется: мой товарищ по комнате Колька Морозов. — Роман открыл рот, чтобы переспросить фамилию, но не переспросил. — И Морозов подтвердил, что я коменданта ударил. А я не бил… только замахнулся, но в башке что-то щелкнуло, и я руку-то убрал. Это он мне вломил на самом деле. Нижнюю губу расквасил. Моя же разбитая губа была доказательством моего преступления. Меня группа на поруки хотела взять, заявление писали в комитет комсомола. Но раз рукоприкладство, то мне отказали. В общем, меня выперли из института. А раз из института долой, то сразу в армию… Не откосишь… то есть можно, но трудно… Ну, Анечке все рассказал, говорю, поженимся, я в армию, а потом вернусь. И расписаться можно хоть сейчас. Чтоб ребенок был наш, законный. А она мне сказала, что она уже аборт сделала, и никакого ребенка не будет. Еще и дураком меня назвала. Сказала, за такого только идиотка замуж выйдет. Дурак и идиотка друг другу пара. А ребенок, выходит, был… Вернее, есть. Девочка.