Говорящий дуб - Жорж Санд

В назначенный час Эмми был на месте рубки. Он проработал тут все лето и всю зиму. Всякую субботу проводил он ночь в дупле своего дуба, а по воскресеньям ходил ненадолго в серанскую деревню к знакомым и затем возвращался в свой приют. Он вырастал, но все-таки был худощав и легок по-прежнему. У него было живое, милое личико, которое всем нравилось, одежда его всегда отличалась опрятностью. Дедушка Венсен выучил его читать и писать. Все восхищались его умом, и тетка его, у которой не было детей, хотела взять его к себе.

Но Эмми любил только лес. Он видел и слышал в нем такие вещи, которые другие не слыхали и не видели. В длинные зимние ночи он особенно любил смотреть на сосны, хлопья снега, покрывавшие их черные ветви, имели мягкие, белые очертания; при легком ветерке ветви тихо качались, будто таинственно разговаривали между собой. Чаще всего они были так неподвижны, как будто спали, и Эмми смотрел тогда на них с уважением и страхом. Он боялся произнести слово, чтобы не разбудить этих прекрасных фей ночи и тишины, созданных его воображением. В полумраке тех ночей, когда на небе не было луны, но звезды блестели, как бриллианты, ему казалось, что он видит формы каких-то фантастических существ, складки их одежд и развевающиеся серебристые волосы. С наступлением оттепели эти фантастические картины стали изменяться, и Эмми слышал, как снег с легким шумом валился с ветвей и, касаясь земли, таял, точно куда-то улетал.

Когда ручеек был окован льдом, Эмми, чтобы достать воды, проламывал ледяную кору, но очень осторожно, чтобы не испортить кристального здания, которое образовал водопад. Он любил смотреть вдоль лесных дорог, где как гигантские жирандоли вздымались ветви деревьев, покрытые инеем и сталактитами, сверкающими на солнце радужными цветами. Бывали такие вечера, когда прозрачные, без листьев, деревья рисовались черными кружевами на красном фоне неба, озаренного лучами заходящего солнца, или на перламутровом фоне облаков, освещенных луною. Летом в листве раздавались чудные концерты птиц и разные другие звуки. Эмми преследовал грызунов и хорьков, лакомых до яиц и до птенцов. Он смастерил себе лук и стрелы и очень ловко убивал крыс и пресмыкающихся. Он щадил красивых ненаносящих никому вреда ужей, грациозно ползавших по мху, и белок, питающихся только ядрышками, которые они так искусно достают из сосновых шишек.

Он до такой степени покровительствовал многочисленным обитателям своего старого дуба, что они все знали его, и он свободно ходил между ними. Он воображал, что соловей поет собственно для него, желая выразить свою благодарность за то, что Эмми не допустил разорить его гнездо и похитить его малюток. Он не позволял муравьям селиться по соседству с дубом, но представлял свободу этим лесным труженикам в других местах, для того чтобы они истребляли грызущих насекомых, которые портили лес. Он сгонял с листвы гусениц, не щадил также и прожорливых жуков. Каждое воскресенье он занимался туалетом своего дуба, и, сказать по правде, никогда дуб не смотрелся таким бодрым, а его листва не была так роскошна и свежа. Эмми подбирал хорошие желуди и сеял их на соседней пустоши, когда же они пускали ростки, он не давал вереску и повилике заглушать их.

Он полюбил зайцев и не хотел истреблять их для своей пищи. Он видел со своего дерева, как они играли на богородской травке, ложились на бок, как усталые собаки, и при шуме падающего сухого листика с испугом вскакивали, с смешною грацией останавливались и прислушивались. В жаркие летние дни, когда он бродил по лесу и ему хотелось отдохнуть, он влезал на первое попавшееся дерево и устраивался на нем; вяхири убаюкивали его своим монотонным щебетаньем, но с наслаждением спал Эмми только в своем дубе.

Когда окончилась рубка леса, пришла пора расстаться с ним. Эмми пошел за дедушкой Венсеном на новую рубку в другое имение, находящееся в пяти лье оттуда, — в той стороне, где была деревня Урсин.

Со дня ярмарки Эмми не случалось быть в этом скверном месте и с тех пор он не видел Катишь. Умерла ли она или попала в тюрьму? Никто ничего не знал о ней. Множество нищих исчезает и никто не знает, куда они деваются, никто их не ищет и не сожалеет о них. Эмми был очень добр. Он не забыл того времени, когда жил в совершенном одиночестве и когда Катишь, которую он считал тогда жалкой идиоткой, приходила каждую неделю к его дубу и приносила ему хлеба, которого у него не было, и доставляла ему удовольствие слышать звуки человеческого голоса. Он сказал дедушке Венсену, что ему хотелось бы узнать, что стало с Катишь. Они оба пошли в деревню и справились о старухе.

В тот день в этой необыкновенной деревне был праздник. Жители ее в одном месте чокались, в другом пели под аккомпанемент горшков. Растрепанные женщины дрались около дверей, дети валялись в вонючей луже. Как только они увидели двух путешественников, то бросились со всех ног, как стая диких уток, их бегство предупредило жителей, что пришел кто-то посторонний. Все смолкло, и все двери затворились. Испуганные дети попрятались в кусты.

— Они не хотят, чтобы видели, как они веселятся, но ты знаешь, где живет Катишь, пойдем прямо к ней, — сказал Эмми старик Венсен.

Они постучались несколько раз в дверь ее хижины, но без успеха. Наконец разбитый голос закричал им, чтобы они вошли. Катишь сидела в большом кресле у огня, бледная, худая, страшная, с опущенными до колен исхудавшими руками. Она узнала Эмми и очень обрадовалась.

— Наконец-то я вижу тебя, — сказала она, — теперь я могу умереть спокойно.

Она сказала ему, что разбита параличом и что соседки приходят к ней поутру для того, чтобы вымыть ее, вечером — чтобы уложить спать, и в известные часы дня — чтобы накормить. “Я ни в чем не терплю недостатка, — прибавила она, — но у меня есть большая забота — мои любезные денежки, они спрятаны вот под этим камнем, на котором стоят мои ноги. Я назначаю эти деньги тебе, Эмми, за то, что у тебя доброе сердце, ты спас меня от тюрьмы в то время, когда я хотела продать тебя дурным людям; но, когда я умру, мои соседки обшарят все уголки и найдут мою казну. Мысль эта мешает мне спать и заботиться о себе как следует. Ты должен взять, Эмми, эти деньги и унести их подальше отсюда. Если я умру, оставь их у себя: я дарю их тебе, если же я выздоровлю, ты мне возвратишь их, ведь ты честный мальчик, я знаю тебя. Они все-таки будут принадлежать тебе, но я буду иметь удовольствие любоваться ими и пересчитывать их до последнего часа моей жизни.”

Эмми сначала отказался. Деньги эти были краденые, — ему не хотелось принять такой подарок, но дедушка Венсен вступился в это дело и предложил Катишь взять на сохранение ее деньги с тем, чтобы возвратить их ей по первому ее требованию или в случае ее смерти положить их в банк на имя Эмми. Дедушка Венсен был известен во всем околотке как человек справедливый, наживший себе состояние честным трудом. Катишь, странствовавшая по всем окрестностям и знавшая все, что где делалось, была вполне уверена, что на него можно положиться. Она попросила его покрепче запереть двери, затем отодвинуть ее кресло, так как сама она была не в состоянии шевелиться, и приподнять камень в очаге. Под камнем было спрятано гораздо больше, чем в первый раз она показывала Эмми. В пяти кожаных кошельках находилось около пяти тысяч франков золотом. Катишь оставила себе только триста франков, чтобы заплатить соседкам за уход за ней и чтобы было на что похоронить ее.

Когда Эмми увидел деньги, лицо его выразило презрение. Катишь заметила это.

— Когда ты будешь постарше, — сказала она ему, — ты узнаешь, что нищета — страшное бедствие, если бы я не изведала ее с детства, то может быть не так бы провела свою жизнь.

— Если ты раскаиваешься в своей жизни, — сказал дедушка Венсен, — то Бог простит тебя.

— Да, я раскаиваюсь, — ответила Катишь, — с тех пор, как паралич разбил меня, я страдаю от скуки и одиночества. Соседки мои и я — мы обоюдно не нравимся друг другу. Теперь я вижу, что лучше было бы, если бы я жила иначе.

Эмми обещал зайти к ней и пошел с дедушкой Венсеном на новую работу. Он очень сожалел о своем серанском лесе, но сознавал святость принятых на себя обязанностей и усердно занялся делом. Спустя неделю он опять зашел проведать Катишь, но уже застал только ее похороны. Запряженный в тележку осел вез ее гроб. Эмми проводил ее до приходской церкви, находившейся в четырех лье, и присутствовал при ее погребении. Возвратись в ее хижину, он увидел, что там происходит настоящий грабеж: соседи дрались из-за ее лохмотьев.

Совесть его успокоилась насчет того, что накопленные старухой деньги не достанутся этим людям.

Когда он пришел на место рубки леса, дедушка Венсен сказал ему:

— Ты еще слишком молод, чтобы распоряжаться этими деньгами, ты не сумеешь извлечь из них пользы или у тебя украдут их. Если ты выберешь меня своим опекуном, я их устрою как можно выгоднее и буду выдавать тебе проценты с них до твоего совершеннолетия.