Проклятье восьмого маршрута - Тимофей Печёрин

— Твой автобус, значит, — перебил водителя визгливый женский, — да он на наши налоги куплен!

— Ты за рулем? — вторил ему другой голос, мужской, — слазь, давай я поведу. Я двадцать лет за баранкой сидел.

А третий пассажир, немолодой, но рослый, широкоплечий и с выправкой кадрового военного, разговорами не ограничился. Он поднялся со своего сидения и медленно, но с неумолимостью бронемашины, двинулся к кабине водителя.

— Твой автобус, видите ли, — хрипел он похожим на рыканье дикого зверя голосом, — насрать, видите ли, на мнение большинства. Да я за таких как ты десять лет лямку тянул. Да я раз семь смерти в глаза смотрел. Да я в варварском плену был… в яме, где воды по колено. Да такие как ты мне унитазы мыли…

— Ладно, ладно, — замахал руками Стефан, награждая Карена полным ненависти взглядом, — показывай, куда сворачивать, Тьма тебя подери.

— Еще пару кварталов проедем — и направо, — ничуть не смутившись, и даже ободренный своей маленькой победой, пояснил Терусян.

Два квартала прошли влет. Затем, снизив до минимума скорость, автобус начал поворачиваться. Медленно и неохотно — так осужденный на смерть преступник идет к месту исполнения приговора.

Настроение Стефана, Карена и основной части пассажиров в момент поворота было ненамного лучше. В салоне повисла просто-таки мертвая тишина и напряжение — такое сильное, что, казалось, его можно пощупать.

Скрип колес от трения об асфальт.

Дрожащая рука водителя, судорожно хватающаяся за руль.

Вид за окнами, резко смещающийся, становящийся менее освещенным и с гораздо меньшим количеством машин.

Ничего особенного. Автобус съехал с одной из центральных улиц на другую, не центральную, потемнее и поуже, и, как ни в чем не бывало, продолжил путь.

И тут словно прорвало. Пассажиры, мгновение назад, боявшиеся вздохнуть, больше не боялись. Кто-то аплодировал, кто-то свистел, кто-то истерически смеялся и визжал, а один даже песню затянул. Кажется, это был тот человек-бронемашина, которому мыли унитазы такие как Стефан.

* * *

Влад Метумор успел даже уснуть, когда его покой был снова нарушен — громким, хамским, назойливым «пибиканьем», совершенно не вязавшимся с репутацией этого тихого района. Студент поднялся с кровати, соображая, что лучше: вызвать полицию или применить какое-нибудь боевое заклинание. Когда же он прислушался, то понял: не простой это был шум. И не пьяная дурь. «Пибики» шли в строгой последовательности: три коротких — три длинных. Знакомый чуть ли не каждому ребенку сигнал.

Влад подошел к окну, выглянул — и обомлел. У самого подъезда стоял старенький, но еще добротный, автобус, полный, к тому же, пассажиров. Бедняга Метумор протер глаза, но автобус и не думал куда-то исчезать. Стоял и продолжал издавать свои отвратительные звуки: три коротких — три длинных.

Ожил и разродился пиликаньем стандартной мелодии мобильник. Но Влад уже понял, чей это звонок и по какому поводу.

— Хватит! Тихо! — крикнул он в трубку, — весь дом перебудите. Я сейчас спущусь.

Наспех одевшись, Метумор выскочил из подъезда и подошел к автобусу. Дверцы с надписью «вход» и проломом в стекле открылись ему навстречу. На ступеньках входа стоял его одногруппник — Карен Терусян, собственной персоной.

— Здорово, Влад, — поприветствовал он и хотел протянуть руку, но вовремя и резко отдернул, — извини, проклятье.

— Какое проклятье? — спросил Метумор, разглядывая автобус, — я так и не понял.

— Смотри, — Карен сделал кивок головой в сторону салона, — этот автобус прокляла одна зловредная старуха. Теперь ему суждено, не переставая, ездить. И всем пассажирам, которые внутри оказались. Зайти внутрь можно, а выйти нельзя. Двери просто не откроются.

— Но сейчас они открыты, — возразил Влад.

— Так-то оно так, — проговорил Терусян, — но они тебе открылись. Чтоб тебя пустить. А если я выскочить попробую… смотри, че с моим туфлем стало.

— Да-а-а, — протянул Метумор, глянув на туфли однокурсника. Одна из них была в таком состоянии, что даже бомж на нее бы не позарился, — проклятье, значит, гомеостатического действия.

— Чего? — незнакомое слово привело Карена в недоумение.

— Противодействующее отклонению от начальных условий, — терпеливо пояснил Влад, — попробую преодолеть его. Сейчас внимание, Карен. Я ставлю тебе магическую защиту. Попробуешь выйти с ней.

Метумор прикрыл глаза, зашептал что-то скороговоркой. От его пальцев пошло голубоватое свечение. Карен сделал один шаг к выходу, но его снова встретил мертвящий, пронизывающий холод. Заставил отшатнуться, отскочить подальше от дверей.

— Не получается? — вопрос Терусяна был, скорее, риторическим.

— Потенциальный барьер слишком велик, — объяснил Влад.

— Слабак, — не выдержав, бросил Карен.

— Может быть, — спокойным, даже равнодушным, голосом согласился однокурсник, — что ж, твоя очередь. Покажи, какой ты сильный.

— Он уже показал, — подал голос водитель автобуса, — вон результат, на двери.

— Плохи дела, — словно сам с собой заговорил Влад, — сколько ж энергии на это проклятье пустили? Четырнадцать лет! И до сих пор действует.

— Ты знаешь, че делать? — спросил нетерпеливый Терусян, — как насчет поглотителя?

— Пустое! — отмахнулся Метумор, — ты же не пытаешься вычерпать Андуй ведерком. Тут энергии на весь Вандербург хватит.

— И че?

— Только одно остается — искать автора проклятья. Пусть снимает. Спроси у пассажиров, кто-нибудь знает, кто это может быть.

— Спрашивать не надо, — сказал водитель, — я и сам помню. Тетка лет шестидесяти, толстая, еле в дверь прошла. Замашки графини среди прислуги.

— Негусто, — вздохнул Влад, — шестьдесят лет, четырнадцать лет… Ее уж, наверное, и в живых-то нет…

— А разве может проклятье пережить автора? — поинтересовался Карен.

— Естественно, — ни минуты не сомневаясь, ответил Метумор, — процедура разовая, в постоянной поддержке не нуждается. История знает проклятья, действующие веками, только потенциальный барьер у них был куда слабее. Проще говоря, они легко снимались. А это…

— Короче, — перебил Терусян, — ты что-нибудь можешь сделать? Например, найти эту ведьму.

— Попробую, — честно оценил свои силы Влад, — по Сети много чего найти можно. Вот, только данных маловато. Возраст, примерно от семидесяти до семидесяти пяти лет — но таких в Вандербурге ни одна тысяча.

— Вес? — предположил водитель, — порядка центнера?

— Увы. Вес может и измениться. Чтоб похудеть, четырнадцати лет хватит с лихвой. Что еще? Манеры? Как вы сказали — замашки…