Трудные родители - Жан Кокто

Глухие удары в стенку.

Ивонна. Слышишь, теткина соседка подслушивала, она стучит в стену. Я добьюсь скандала! Добьюсь!

Мишель отталкивает ее, она цепляется за пиджак. Он отрывает ее от себя.

Ивонна. Убийца! Убийца! Ты мне вывернул руку! Ты бы видел свои глаза!

Мишель (кричит). А твои!..

Ивонна. О, если бы взгляд убивал! Ты убил бы меня! Ты хочешь моей смерти!

Мишель. Ты бредишь…

Ивонна. Убийца! Ты не выйдешь из дома! Я прикажу тебя арестовать! Я позову полицию! О, окно! (Порывается встать, броситься в сторону зрительного зала.)

Мишель ее удерживает.

Я всю улицу подниму на ноги! (Вопит.) Остановите его, арестуйте!

Мишель (зовет). Тетя, тетя! Папа!

Дверь в комнату Леони открывается.

Сцена пятая

Ивонна, Мишель, Леони, потом Жорж.

Леони (обнимая Ивонну). Ивонна! Ивонна!

Ивонна с силой отталкивает ее.

Ивонна. Успокойся!

Мишель. Воды… (Бросается в ванную комнату, выбегает оттуда со стаканом воды, который ставит рядом с кроватью.)

Ивонна (с безумным смехом). Сладкая вода! Не надо было ее пить! Не надо! Лео… отстань, дай мне открыть окно, дай мне крикнуть…

Леони. Соседка стучит…

Ивонна. Наплевать мне…

В левую дверь в глубине сцены входит Жорж.

Жорж. А мне не наплевать. Двадцатый раз у меня неприятности из-за вашего шума. Нам, в конце концов, откажут от квартиры.

Ивонна. Откажут… откажут. Какое это теперь имеет значение? Жорж! Твой сын мерзавец. Он оскорбил меня. Он меня ударил.

Мишель. Папа, это неправда.

Жорж (Мишелю). Пойдем.

Мишель (Ивонне). Я буду говорить с папой. Есть вопросы, которые мужчины должны решать лишь между собой. (Хлопнув дверью, выходит вслед за отцом.)

Сцена шестая

Ивонна, Леони.

Ивонна (задыхаясь). Лео! Лео! Только послушай его, Лео!

Леони. Все нормально — дом хлопающих дверей.

Ивонна. Приоткрой окно.

Леони. Если ты мне обещаешь не звать полицейского и не поднимать скандала.

Ивонна. Ты слушала за дверью, Лео, ты слышала его…

Леони. Я не могла не слышать. Но я слышала не все.

Ивонна. Ты была права, Лео. Он любит. Он любит какую-то машинистку или еще что-то в этом роде. Он готов нас бросить ради нее. Он мне лгал. Он обманывал меня. Он швырнул меня на пол. У него были глаза чудовища. Он меня больше не любит.

Леони. При чем здесь ты!

Ивонна. То, что отдаешь одной, отнимаешь у другой. Это неизбежно…

Леони. Он хотел, чтобы ты разделила его радость. Его лубочное счастье сияет и заслоняет для него все на свете.

Ивонна. Я никогда не соглашусь на раздел.

Леони. Юноша в возрасте Мишеля должен жить, и матерям нужно закрывать глаза на некоторые вещи. Женщина может проникнуть глубоко в сердце мальчика. Не вижу, в чем это может…

Ивонна. Не видишь!.. Не видишь… «Глубоко проникнуть»! Я носила его под сердцем, он рожден мною, дорогая ты моя. Это такие вещи, о которых ты не имеешь понятия.

Леони. Возможно. Но иногда приходится сделать над собой огромное усилие.

Ивонна. Тебе хорошо говорить. А если бы речь шла о тебе?

Леони. Мне пришлось однажды сделать такое усилие.

Ивонна. Все зависит от обстоятельств.

Леони. Обстоятельства были довольно страшные. Вы, конечно, не от мира сего, но ваш эгоизм, твой эгоизм, переходит всяких границы.

Ивонна. Мой эгоизм!

Леони. Что я, по-твоему, делаю в этом доме, вот уже двадцать три годы? Слепая… глухая ты женщина… Я мучаюсь. Я любила Жоржа, люблю его и буду, вероятно, любить до самой смерти. (Жестом запрещает Ивонне говорить.) Когда он без всякого повода, из прихоти, разорвал нашу помолвку и решил жениться на тебе, когда он с невероятным легкомыслием пришел спросить у меня совета, я сделала вид, что этот удар обухом по голове не оглушил меня. Упорствовать означало признать себя несчастной. Удалить тебя значило потерять его. Я глупо принесла себя в жертву. Да, пусть это звучит невероятно. Я была молода, полна любви, мистики и глупости. Я думала — раз ты одной с ним породы, ты будешь лучшей женой и матерью, нежели я. Я покровительствовала союзу беспорядка с беспорядком! Вам я посвятила себя, не говоря уже о дядюшкином наследстве. Я могла, на худой конец, присылать вам деньги — я еще решила наблюдать за вашим табором, делать все, чтобы в нем возможно было жить. Так что же я такое вот уже двадцать три года? Скажи на милость? Отвечу: я прислуга!

Ивонна. Ты должна меня ненавидеть, Лео!

Леони. Нет. Я тебя ненавидела… не в момент разрыва. Чувство самопожертвования вдохновляло и поддерживало меня в ту минуту. Я возненавидела тебя после рождения Мишеля. Я ненавидела тебя за то, что ты чрезмерно любила Мишеля и забросила Жоржа. Я была иногда несправедлива к Мишелю, считая, что он всему причина. Странно… Я любила все, что исходило от Жоржа, все что имело к нему отношение, но не могу сказать, чтобы я любила тебя… Возможно, я бы возненавидела тебя, получись у вас хорошая семья… Но нет… я не могу определить это чувство к тебя, оно чем-то напоминает сердечную привязанность. Ты не злая, Ивонна, ты безответственная. В тебе нет человечности, и ты творишь зло, не отдавая себе в этом отчета. А я мучилась, мучилась, мучилась. Чуть не сдохла от своей муки. Я любила дом Жоржа и, как говорится в библии, — все, что есть в доме его… И я люблю этот дом, раздражающий меня, потому что он одновременно и притягивает и отталкивает меня и потому что, хочу я этого или нет, мне нужно его поддерживать. Иногда я позволяю ему чуть-чуть завалиться, но тот час подпираю. Вы же ничего не замечаете. Ровным счетом ничего. Вы живете себялюбиво. Бродите из комнаты в комнату, от пятна к пятну, от одной тени к другой, вы стоните от малейшей болячки и смеетесь надо мной, если я вздумаю на что-нибудь жаловаться. Помнишь, как полгода тому назад Мишель обнаружил у меня в комнате рвотный порошок? Как вы тогда смеялись надо мной! Несмотря на мое завидное здоровье, я была больна, мне было тошно жить на свете. У меня было то, что называют желчной болезнью. Нервное расстройство отразилось на печени, а нервы расшатались из-за Жоржа. Я чувствовала, что он вот-вот убежит, как школьник, на цыпочках удирающий из дома, и злилась на тебя за то, что ты ничего не видишь и не мешаешь Жоржу уйти. Я знала, что Жорж гонится за призрачным счастьем и не может поймать его. Когда Мишель, не отдавая себе в этом отчета, — ведь он так же слеп, он такой эгоист, как и все вы, — когда Мишель последовал примеру отца и сбежал, я не могла уже больше молчать. Я должна была предупредить тебя…

Ивонна. Но не для того, чтобы защитить наш табор, Лео! Ты радовалась тому, что происходит. Мишель мстил за Жоржа.

Леони. Вот она — твоя бесчеловечность, твоя работа, твои предательские удары ножом в спину.

Ивонна. Я не заглядываю так далеко.

Леони (вскочила, яростно). Пусть Мишель берет деньги от этой женщины… вы, может быть, наконец, поймете, что нельзя давать парню денег только на леденцы! Пусть Мишель изменяет тебе! Пусть он любит эту женщину! Пусть женится на шлюхе! Пусть развалится ваш табор, опрокинется кибитка, пусть развалится и сгниет в канаве. Пусть! Я пальцем не шевельну, чтобы вам помочь. Бедный Жорж! Двадцать три года! А ведь жизнь длинная, дорогая моя, ох какая длинная жизнь… длинная… длинная… (Почувствовав, что в комнату вошел Жорж, продолжает без запинки мягким, женственным тоном.) А жакетик очень короткий… Стоит тебе его снять, и у тебя получается открытое платье, в котором ты можешь вечером пойти куда хочешь.

Озадаченная Ивонна замечает Жоржа.

Сцена седьмая

Ивонна, Леони, Жорж.

Ивонна. Жорж!

Жорж. Я вам завидую, вы еще можете говорить о платьях.

Ивонна. Что с тобой? На тебе лица нет!

Жорж. Мишель только что говорил со мной.

Ивонна. И что же?

Жорж. Он сожалеет о том, что вывернул тебе руку… просит прощения за крики… Он хотел бы видеть тебя.