Омуты и отмели - Евгения Перова

– Иди, поцелуйщица. Веревки из меня вьешь…

Марина знала, что, приняв решение, он больше не будет думать об этом, а просто начнет действовать: надо это пережить – переживем. Лёшка действительно был здесь счастлив и мечтал, уйдя от дел, поселиться насовсем в этой деревне посреди соснового бора. Он разговаривал с домом, как с живым существом, а дом, кряхтя и поскрипывая, отвечал ему.

– А ты домового-то приманил? – посмеиваясь, спросила у него Марина, приехав весной с младшими детьми.

– А как?

И в тот же день, когда впервые обедали в тереме, Марина взяла первый отрезанный ломоть хлеба и закопала в правом углу под домом: «Батюшка-домовой, приходи к нам домой!» Всю ночь что-то шуршало в разных углах – «Домовой место выбирает!» – шептала Лёшке Марина, а утром они нашли на столе старинную серебряную монету, неизвестно откуда взявшуюся. Марина и сама чувствовала себя здесь так вольно и спокойно, как никогда в городе. И вот теперь – что же, бежать, как говорил Анатолий?

За столом сидел уже весь «колхоз», кроме Скороговорки, присматривающей за младшими детьми. Марина видела, что Анатолий приуныл и заколебался – уж больно хлипко выглядела их армия, если вычесть женщин и детей.

– Ну что, граждане-товарищи! Положение у нас серьезное, про пожары вы всё знаете, новости слушаете. Горит уже совсем близко от нас. Помощи особенной нам ждать неоткуда. Так что предложение такое: срочно собраться и уехать. Всем.

Леший покосился на Анатолия. После недолгого молчания Семеныч сказал:

– Ты, Анатолий, не нагнетай. А то прям запугал. Срочно, быстро. Это ж подумать надо.

– Семеныч, некогда думать!

– Некогда! Ну, допустим, я к племяннику могу поехать, в Кострому. А хозяйство? Куры, козы. Поросенок. Их-то куда девать, а?

– Мне некуда ехать, – робко произнесла перепуганная Иллария, но Анатолий махнул на нее рукой:

– Мы вас с собой возьмем.

– А бабка Марфа? С ней что будешь делать? Тоже с собой возьмешь?

Про Марфу все забыли.

– Нет, Анатолий, я не согласен уезжать. – Семеныч разволновался. – Что такое? Сколько раз пожары были, и ничего. Стоит деревня!

– Ты, друг мой Семен Семеныч, такого пожара в жизни еще не видывал. Не хочу вас пугать, но…

– Да ты посмотри! Дома от леса далеко, трактор есть у нас, опашем – никакой огонь не пройдет!

– А верховой? Семеныч, мы ехали, видели. Там такой ветер поднимается.

– Так смотреть будем, чтобы на крыши не перекинулся. Вода-то есть у нас. Напор такой, что вертолет собьет. Нет, вы как хотите, а я… Я бы остался.

Анатолий с Лёшкой переглянулись.

– Ну ладно. Мы с Алексеем тоже вообще-то думали остаться. И Марина.

– Марина Сергевна. – Семеныч даже привстал и поклонился ей: он Марину чрезвычайно уважал и слегка побаивался, после того, как она в две минуты вытащила его из недельного запоя. – Ну, ежели и Марина Сергевна. Она одна пятерых мужиков стоит.

– Если Марина остается, то я тоже, – Юля сказала это так твердо, что никто не посмел ей возразить, только Аркаша открыл было рот, да так и закрыл, не сказав ни слова.

– Если мама остается, то я тоже, – Митя так точно повторил материнскую интонацию, что Юля улыбнулась.

– Ну вот, нас уже шестеро.

Рита испуганно смотрела на всех по очереди, Иллария задумалась, а Фрося робко подергала Анатолия за рукав.

– А ты даже не затевайся! – Он с тоской посмотрел в ее глаза, быстро наполняющиеся слезами, и погрозил пальцем: – Ты уедешь с Савушкой, и не спорь.

Он обнял Фросю, а она уткнулась ему в грудь и заплакала. Анатолий горько вздохнул:

– Значит, так. Уезжают Фрося с Савиком, Рита с малышом, Илюша, Совята, Ксения Викентьевна и…

– Я остаюсь, – сказала Иллария Кирилловна. – Я подумала, и остаюсь. Вам будет помощь нужна, я пригожусь.

– Ага. И Ксения Викентьевна. Значит, четверо маленьких и трое взрослых. Да, а ваши, Марина? Ваши старшие?

– Да, а мы?! Папа? Мама? Как же мы? Мы не поедем! Мы тоже хотим остаться! – вразнобой закричали Муся с Ваней, которые все это время сидели затаив дыхание, а Леший нахмурился:

– Иван, ты останешься. Но слушаться взрослых.

– А я? – Муся даже встала.

– Ты – нет.

– Папа! Мама! Это нечестно! Почему Ваньке можно, а мне нельзя? Он младше меня.

– Ваня – мужчина, – мягко сказала ей Марина. – Ты – женщина. Девочка.

– Какой он мужчина? Он… он мальчишка! Отстань! – Муся оттолкнула Ваньку, который дергал ее за руку.

– Муся, послушай! Муся! – Митя тоже попытался привести Мусю в чувство, но она не слушала никого и ничего.

– Папа! Папа, ты должен мне разрешить!

– Нет.

– Папа! – Муся закричала. – Если ты мне не разрешишь, я… Я до конца дней тебя не прощу! Я… разговаривать с тобой никогда больше не буду!

– Муся, опомнись.

Марина увидела, как больно ударили Лешего слова дочери – он побледнел и закрыл на секунду глаза. Все замерли, не зная, что делать.

– Если даже папа разрешит, то я – не разрешаю. – Марина произнесла это таким голосом, что в другое время Мусю бы проняло, но не сейчас.

– Нет. Она уедет с Совятами. – Отец и дочь напряженно смотрели друг на друга одинаковыми черными глазами. Муся не знала, что делать – впервые отец не уступал ей.

– Ненавижу тебя! – крикнула она и вылезла из-за стола, явно собираясь сбежать.

– Муся, вернись немедленно! – Марина тоже поднялась, но тут вмешалась Рита.

– Как ты можешь такое говорить, дрянь! Как ты смеешь папе перечить!

Муся вспыхнула и, обернувшись, зло взглянула на Риту:

– А ты вообще кто такая, чтобы мне замечания делать? Какой он тебе папа?

Рита ахнула и заплакала, все закричали что-то, а Муся помчалась в сторону леса, Митя рванул было за ней, но Юля его не пустила: не встревай.

– Она не поедет, – сказала Марина, с состраданием глядя на Лешего. – Я знаю, куда она побежала, но мы ее оттуда целый день будем доставать, а тащить придется силой. Время потеряем. Вам ехать надо прямо сейчас. Ветер меняется. У нас всего пара дней, чтобы подготовиться.

– А ты не можешь заставить ее по-своему? – спросила Юля.

– Могу, но мне тогда придется с нею уезжать. Я не умею на расстоянии держать, а что она выкинет, когда опомнится, мне даже представить страшно.

– Может, мне с ней поговорить? – спросил Митя и покраснел.

– Не поможет.

– Ну ладно, ехать так ехать, – мрачно сказал Анатолий, подумав, что эта Лёшкина Муся будет почище его собственной Киры. И вот ты подумай: Кирку любили мало, эта же вся залюбленная и забалованная, а результат – один. Черт знает, что такое! Как этих детей воспитывать? Но раздумывать особенно было некогда.

– Лёш, тебе придется с нами поехать, потому что Аркаша дальше этот колхоз повезет. Я думаю, влезем в две машины. Берите с собой только самое необходимое, все купите там, я Фросе карту дам. А мы с тобой еще кое-что закупим и вернемся. Поедем мы до железки, посадим всех в поезд на Питер…

– Почему в Петербург? – удивилась Марина.

– Марин, в Москве – ад, а в Питере жить можно. Я договорился, в Петергофе поселятся, там Финский залив, вообще хорошо. Давайте, собирайте детей. Так, что еще? Черт, мы же машину так и не разгрузили. Ребята, пошли, поможете.

Все разошлись в разные стороны, стараясь не смотреть на Лешего, который сидел с закрытыми глазами. Марина подошла, обняла его сзади, помассировала ему грудь, плечи и спину, поводила пальцами по голове – постепенно он отошел и вздохнул.

– Пойдем со мной!

– Надо… надо ехать.

– Время есть, пойдем.

Юля смотрела на нее просительным взглядом, и Марина кивнула ей на ходу:

– Юлечка, я поработаю с Илюшей. Сейчас, подожди немножко, ладно?

Юля кивнула. Илюша всегда очень тяжело переносил разлуку с матерью, пугался и нервничал, но Марина умела его «настроить». К Юле подошел бледный и потерянный Аркаша, совершенно непохожий на себя:

– Юля! Вы должны уехать, вы все. Я за вами и приехал. Юля, пожалуйста, умоляю тебя!

– Нам уже места не хватит в машине, – сказала Юля, с холодным интересом рассматривая Аркашу.

– Я останусь! Потом уеду!

Митя встал перед матерью, заслонив ее от отца. Они некоторое время смотрели друг на друга, такие похожие – и такие разные! Одного роста и склада, оба рыжие, носатые и слегка лопоухие, только у Аркаши глаза карие, а у Мити – медовые, цвета темного золота.

– Пойдем, мам! О чем нам с ним разговаривать? – Митя увел Юлю, обняв ее за плечи, а Аркаша с отчаяньем смотрел им вслед. Юля вдруг остановилась и оглянулась на Аркашу, сузив глаза:

– Подожди-ка, Митя! Я сейчас!

Она пошла обратно мимо Аркадия, решившего было, что она передумала, и обратилась к Анатолию, который что-то налаживал в кабине:

– Анатолий Владимирович, я могу вам доверять? Вам и Аркадию? Он не заберет ребенка? Илюшу?

Анатолий медленно выпрямился и тяжело взглянул на Юлю:

– Не любишь ты меня. А я – на твоей стороне. Не бойся, не заберет. Ему не жить тогда, он знает.

– Спасибо.