Неприкаянность - Яна Джин

Часть вторая

Устала услаждать Тебя. Хореи эти, ямбыфальшивы, ибо речь нелицемерна.«Под музыку, — сказали мне, — поются дифирамбы,а в рифму не бранятся!» Это верно.Но не для музыки я так, — для нагнетаниявнутри себя иного состояния…«Поэзия… Разгул… Предел…»Ты где? Вот, сядь на стул: Тебене будет музыки! Отныне «всё и вся» —не «Ты», а «я».Хоть ненадушен Ты и малодушен, —поближе уши! И не только слушать, —записывать теперь извольв тетрадь слова для тех, кого пугаетлишь свет дневной, кто обретаетчерез уход существованье там,где лишь сплошные «нет» и цифры «ноль»,а если «ноль» — цена, её не платят.Я говорю о царстве огненных печатей.Отсутствие. Ничто. Ничто опять.Движенья избеги. Но медленно, в покое.Что сделано — раз-сделано, пора понять.Ещё: не слушай тех, кто называтьспешит примкнувшего к Ничто «изгоем».Ещё: беседу двух людей —о чём бы ни была — терпеть трудней,чем тысячеголосый гвалт. При ней,беседе, не уйти от боли,возникшей из-за прищемленья волимеж «ты» и «я»: «два» есть надрез без швана теле «мы». Подай скорейскоросшиватель для гвоздей,пригодных при распятии. Не смейТвоих выбылтывать идей:заткни их в задницы блядей.Среди людей в любые дния значусь как число «13».Но ни к чему и мне они —я бы смогла ни с кем не знаться.Подай мне посему и сон,а также кофе с молоком.Несладкий, чтоб не разоряться.Из снов подай мне только беспредметные.Свет убивает знания запретные.С рассветом вседоступным начинаются забегикрысиные, где победивших не было вовеки.Ещё: сильнейшему из криков раздаться не случилось.Желаннейшее из желаний — то, что не осуществилось.В морях беспечности и смеха лежат течения из слёз.Во всём таится всё — и в этом лежит секрет метаморфоз.Не уходи в глубины «я» — пусть, так сказать, глубиныпробулькаются сами пузырями из трясины.Ещё: на всё, что «есть», мне было наплевать.Люблю я только то, что «будет» никогда опять.Вообрази ещё такое:мой голос всех лишит покоя,поскольку острое, нагое,стрелой вонзится слово в пуп.И даже стрелки виноватона всех смешались циферблатах.В часовщики идти мне надо:мои глаза — как пара луп.Нет, мне не быть кудрявой Музойс глазами вязкими медузы,и никакие в мире узылишить меня моих скорлупне в состояньи. «Одиноко» —точнейшее из слов; ни слогав него не втиснешь — равнобокооно и равнооко. С губмоих теперь слетают фразыиз прочих слов — и в пересказеони гласят, что Ты мне люб.Вообрази ещё бессвязный сон:отрывок женской почему-то речи,произнесённой на немецком языке,отрывок лишь, как шпиль, и только он,готической постройки вдалеке, —слова, что сон есть потеснившаяся боль.Что б это значило? Тем паче — на наречьи,где смысл не вяжется с звучанием: «яволь»,к примеру, значит «хорошо», а не «уволь».Поскольку я немецкий знаю плохо, рольв хозяйстве важную играет он моём:чем меньше нам язык знаком,тем проще не кривить душой на нём.А по-немецки что ни слово — то в спину нож; автомобиль,влетевший — тоже сзади — в твой на скорости 120 миль…Бессвязный сон. Сухие губы. За ними — брешь и желтизна.Над ними — дождь арийский. Грубый. И произносит «Да!» она.Но по-немецки. Затопила это «Да!» вода.Смутила глаз её прозрачность, размыла их небесный цвет,тот самый, что сама разлила, окрасив им весь белый свет, —и повторила отраженьем всего и вся (сказал Платон)очей первоначальных краски размытой каждый полутон.Теперь — о тёмном глазе. Тёмныйхранит и отвергает Слово.Того хранит и отвергает, Кто именем не именован.Хранит и отвергает мир, хранит и отвергает снова.Он — «Нет» всегда тому, что «Да».«Нет» — вот его первооснова.Ещё задача вот какаяТебе: понять кто я такая.Понять что это значит — «я»…Сперва впиши в тетрадь меня,а после вычеркни. Произнеси негромкочто вычеркнул. Негромко, ибо эхомвернётся громкий звук. Помехавсему, что есть, запомни, — повторение.Оно есть грех, не знающий прощения.Помимо существительных, любые части речине забывай вычеркивать при составленьи речи.И меньше этих существительных имён!Я знала одного поэта. Онкретином сущим был — он заносилв тетрадь любую существительную ахинею,и, никогда не расставаясь с нею,с тетрадью, раскрывал её при встрече и глаголил:«Америка! Оплот! Свобода! Вечность! Воля!»и прочее. Когда не стало сил,я попросила пояснить. Он пояснил —сказал: «Представь, такая вот поэзия!»Недавно он преставился — и рада я донельзя.Ещё я рада моему акценту,как памяти о том, чтородина не здесь,а время знает категорию «давно»;в другом пространстве след исчез не весь,а лиходейство не завершено;превечный Рим по-прежнему стоит,но купола над храмом нет, — разбит.Ещё: никто не стоит нынче правды. Лги!Никто не слышит крика «Сгинь!»Идёт орда идиотов. Нет, — пришла.Не просто идиоты, — шлак.Взгляни — какие омерзительные лица!От шлака прежнего их отличает лишь уменье длиться.Не мудрствуй, говоришь, не поднимайся глубоко —чем выше яма, тем труднее возвратиться…Куда, однако? Низко, высоко —не всё ли яма? Где её граница?И что, скажи, такое в яме дно —не опрокинутый ли пик оно?Но как бы ни было, — не удалюсь, не досказав.Ты прав: всему начало — словеса.Как и Тебе, мне есть о чём поведатьиз прошлого. Я тоже верю в кредо,что главное — продлиться. Говорят,никто под Богом (как и Ты) не свят.Я девочкой… Увы, не превратитьсятем, кто похож на жабу, в принцев.А принцам — даже лучшим душам —не привыкать давить лягушек.И ничего иного вродев истории не происходит.Чего желают эти принцы?Все одного: ты — как вещицадля них, лягушка, и тебяони в самих себя, «любя»,преображают. Подражаютпри этом все Тебе. Но яТебя, правителя всеяземли, не чту. ЧертыТвои… Да что черты —ничем не нравишься мне Ты!Ты прав: во мне клокочет гнев…Но этот гнев любви Твоей вдвойнедобрей. Никто покамест не готоввообразить себе мою любовь.А посему итог всему — прощание.Банальное не признаёт нюанса.Реальность вышибла меня из транса,и там, в реальности, — к заглавной полосе,к центральной улице, стремятся все.Не уповая больше на моюспособность быть не в центре, на краю,иду туда, где все, курю табаки кофе пью. Трясу под шагугарной головой и, слепобредя, роняю наземь пепел —сомненья, образы, слова, —всё, чем набита голова.Учусь теперь не помнить. Лгать красиво.С собой прощаюсь суетливо.Смотрю как расстаётся на рассветесо мною тень моя. Как с детством — дети.Как плоть — с душой… Стараюсь не тужить:лишь неживые и умеют жить.

(1992)

Пер. Нодар Джин

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Картины из детства

Часть 1

Картины из детства взрывают память,как птицу фламинго — её же краски.С прошлым всякая связь абсурдна,как привязь на шее верного пса,который после смерти хозяйкипродолжает стеречь опустевший дом.Стережёт и лает пёс, — причитаетнад своей и покойницы злой судьбой.А я сокрушаюсь, что не решаюсьсорвать с него цепь нецепкой рукой,чтоб скотина не жалась, чтоб она сбежалак несвоей беде от чужой вины.Жизнь — это сумма того, что запалов память, и боли. Доли равны.И я не жажду того, что — каждый:продолженья. Какой бы ценыоно ни хотело, — рождения тела ли,обретения ли новизны.Спешу сквозь жизнь, — как сквозь деревнюспешат прогнать катафалк с лиходеемпод взгляды боязливые и гневные.А вернуться мне никуда не хотелось.

Пер. Нодар Джин