В защиту имени отца Александра Меня (сборник статей) - Леонид Василенко

Чего здесь больше - лукавства или нахальства? Или желания подвести под анафему? Автор, выступивший под именем Митрополита Антония (см. следующий материал нашего сборника) назвал Меня «постовым сионизма». Кураев, имея, надо думать, больший дар различения духов, выдает другой приговор: Мень как писатель - униат. Приговор обжалованию не подлежит. Никакие справки из Московской Патриархии не помогут. А уж если справки не помогут, то тем более не в счет десятки лет его служения в подмосковных деревенских храмах в условиях, весьма трудных. Такой судья, как Кураев, отметет все это прочь. Как священник, Мень уже убит, осталось доконать его как «писателя».

Но поставим вопрос: кто же является униатом по существу? - Тот, кто ушел из православия в католичество восточного обряда, тот, кто перестал считать нашу православную Церковь Церковью в полном смысле этого слова. И тут стоит привести характерный пример. Был раньше один предатель - Владимир Никифоров, который в начале 80-х ушел в католичество, стал подпольным священником и предлагал некоторым идти следом. Условием присоединения к католичеству, согласно Никифорову, стало ритуальное произнесение во время мессы формулы: «Только в Римско-Католической Церкви - полнота Церкви Христа». Ясно, что это - формула отречения от Православия, непризнания Православия Церковью. Кое-кто такую формулу тогда сказал.

Не знаю, должны были произносить или нет такую формулу отречения недавно появившиеся униаты из московской полуправославной интеллигенции. Может, в мемуарах кто-нибудь когда-нибудь вспомнит. Никифоров организовал подпольную католическую общину, а затем всю ее целиком заложил (да и многих других), как только за него взялись, и вот он тогда, как и теперь Кураев, охотно и широко заявлял, что Мень - это «католичество в православной упаковке». В том числе, говорят, и на допросах, т.е. помогал следователям правильно сориентироваться в этом туманном вопросе.

Кураев действует нахально - о. Александра Меня надо обвинить в том самом, чего он никогда не делал, - в униатстве. Рука убийцы уложила его в гроб, и Мень сам уже не ответит. Это Соловьев когда-то в ответ на такие обвинения сам писал архимандриту Антонию (Вадковскому): в католичество не перейду, а унию считаю вредной. Хулители Соловьева, однако, на это внимание не обращали.

А ведь, чтобы стать униатом, надо признать, как минимум, примат папы в католическом его понимании, а Православие - не Церковью, а чем-то несерьезным. Но о. Александр Мень понимал дело по-другому: наша Церковь - это действительно Церковь, какими бы ни были грехи принадлежащих ей христиан в сане и без сана, а слово Папы для православного христианина может быть важно лишь в той мере, в какой в нем звучит слово Христово.

Ибо на первом месте в Церкви - Христос, Дух Божий, Евангелие. Если не звучит слово Христово в слове иерарха, тогда мы имеем дело только с его человеческим словом, которое и оценивается соответственно. Не разделял Мень веру в примат папы, в его непогрешимость. Но уважал того или иного папу как личность, как достойного иерарха и серьезного христианина. Никто не вправе никому запрещать уважать папу и вообще любить католиков, сотрудничать с ними в служении Христовом, в свидетельстве веры и высшей правды. В конце концов, даже Константин Леонтьев умел уважать папу, вовсе не изменяя при этом Православию.

Чего еще требует Кураев? Не смейте считать о. Александра Меня мучеником из-за каких-то неприятностей с церковным начальством - награды по службе он получал. Вопрос о его убийстве за свидетельство веры Кураев проигнорировал полностью. И понятно, почему. Если признать мученичество за веру, за свидетельство Христово, за служение Слова, тогда все написанное Кураевым - мерзость перед Богом. Поэтому, требует Кураев, не смейте считать его мучеником за веру - и тут у него тоже припасен кое-какой компрометирующий, как он это подает, материал.

На с.41 он, например, приписывает Меню какую-то неопределенную религиозную всеядность, полную неразборчивость в отношении нехристианских верований, а в обоснование цитирует, сокращая кое-что неподходящее для себя, слова Меня: «Я верю, что в каждом великом учителе Бог как-то действует... Они все правы, значит, прав и Он, сказавший о Себе: 'Я и Отец одно'» (Мень А. Быть христианином. М., 1994, с.6).

Вот смотрите, торжествует Кураев, как я разоблачил этого еврея с «национальной склонностью к диссидентству»(с.36): Мень ставит христианство в один ряд с прочими религиями и признает истину христианства только лишь «между прочим», только лишь в рамках этого ряда. «Надо во что бы то ни стало показать, что те лучшие ценности, что есть в подсоветско-светской культуре, не чужды христианству и разделяются им. Достоинство личности, творчество, свобода, дерзновение - все это есть и в христианстве и по большому счету только там и может быть логические обосновано» (с.41).

Да, ценил Мень достоинство личности, творчество, свободу и дерзновение. Кураев, конечно, не чтит, потому что по-хамски относится и к человеческому достоинству о. Александра Меня, и к его сану, и к его творчеству, и к не часто встречающейся теперь, но удивительно ярко выразившейся в его жизни духовной свободе. Получается еще и так, по Кураеву, что эти ценности Мень поставил выше Христа, выше любви к Богу. Судит Кураева убойно, и если соглашаться с его претензиями, то и ап. Павел был глубоко не прав в том, как он держал речь перед своеобразной аудиторией афинского ареопага.

Но стоит только внимательнее посмотреть на указанный Кураевым опубликованный текст о. Александра Меня, как мы увидим на предыдущей странице главную его мысль, что христианство - совершенно уникально в ряду мировых религий, потому что дает ответ на все подлинные религиозные искания, на ту жажду истины, которая есть в религиях мира: «И вот среди них [указанных учителей] <есть> Единственный, который говорит от Своего Лица как от Лица Бога: «А Я говорю вам», или, по Иоанну: «Я и Отец одно». Никто из великих учителей мировой религиозной мысли никогда ничего подобного не говорил. Таким образом, единственный случай в мировой истории, когда Бог открывает Себя через конкретного Человека в некой абсолютной полноте, - это тот случай, который мы имеем в Евангелии» (с.5).

После этого Кураев критикует, и притом часто по делу, всякие магические обычаи и суеверия в народе, описанные как что-то нормальное теми, кто предлагает нам жизнеописания разных старцев и стариц. О канонизации таковых говорить, по меньшей мере, рано, особенно если полагаться на такие описания. Я не вижу особой нужды бесповоротно отрицать их святость, но признаю, что она просто не видна из таких книжек. Кураев также критикует то, что он оценил как беспринципную снисходительность в отношении к разным гностическим учениям и идеям, какая нередко встречается среди православных высокообразованных, иногда занимающих в Церкви заметные посты. Правда, когда видишь, как Кураев ведет полемику, не можешь не задуматься, а всегда ли он говорит правду?