Левый берег Стикса - Ян Валетов

В отсутствии крупной добычи, она не брезговала более мелкой рыбешкой, не делая разницы между студентами и доцентами, и все свои наблюдения о партнерах по сексу, включая и антропометрические измерения интимного характера, аккуратно заносила в дневник — девичью тетрадку с пасторальными ромашками на обложке. Диана хорошо понимала, что под этой ромашковой полянкой тикает не один десяток бомб с часовым механизмом — инфарктов, инсультов, нервных потрясений и прочих, по-человечески понятных, реакций героев быстротечных романов. Вся беда была в том, что кроме гипертрофированного либидо и нормальных внешних данных, природа наделила ее подругу недюжинным литературным талантом и наблюдательностью. В общем, если бы Ольга когда-нибудь обработала и издала свой дневник, то истории Манон Леско показались бы просто беспомощным детским лепетом. Диана была уверена, что в Ольге умирает великий исследователь психологии мужчин. Правда некоторое недоумение вызывал выбор органа, которым она эти исследования проводила.

Пока Кияшко волокла ее через зал, пыхтя, как паровой каток, Диана успела несколько раз раскаяться в проявленном к Краснову интересе. Тем более что в действительности, интересен ей он не был, а совсем недавний случай с бесподобным Сашей, наделил её способностями смотреть на противоположный пол, как смотрит мизантроп на карнавал в Рио.

Даже смутные женские желания, одолевавшие ее ранее с завидным постоянством, стали более мягкими, перешли от яркого, бурлящего бунта плоти к пастельным, импрессионистским тонам. Это благотворно сказалось на цвете лица, качестве сна и аппетите, что радовало необычайно ее маму, и привело к покупке нескольких нарядов с размером на один больше, чем в начале года.

— Привет, — громко сказала Оля, добравшись до намеченной цели.

Костя с приятелем обернулись, и Диана была готова поклясться, что первые три секунды Краснов пытался вспомнить, если не имя Кияшко, то, по крайней мере, где и когда он ее видел.

— Привет, — откликнулся он дружелюбно.

Его приятель тоже поздоровался и, извинившись, отошел.

— Как дела, Костик? Давненько не виделись! — защебетала Кияшко с очаровательной непосредственностью. Она всегда считала, что легкая фамильярность способствует развитию нормальных взаимоотношений. У нее были своеобразные понятия о легкой фамильярности и нормальных отношениях. — Как там у нас в комсомоле? Работа кипит?

В его глазах запрыгали огоньки, а ироничная улыбка на мгновение возникла, и тут же спряталась в уголках рта.

— Если хочешь, — сказал он, сохраняя серьезное выражение лица, — я могу подробнее осветить этот вопрос специально для тебя.

Он вздохнул, словно набирая воздух в легкие перед тем, как нырнуть, и начал говорить совершенно серьёзным, официальным тоном, точь в точь, как комсомольский вожак в кино.

— Итак, за отчетный период 1983 года, в нашей комсомольской организации, состоящей из пяти тысяч четырехсот семидесяти двух комсомольцев, произошли следующие события. Во-первых, вся молодежь, как один…

Кияшко опешила. Она никак не могла представить себе, что ей предстоит выслушать подробный отчет о деятельности комсомольской организации в столь неподходящем месте, в ответ на вопрос, заданный для проформы. Флирт не задался.

Диана невольно рассмеялась. Увидеть непробиваемую Кияшко в недоумении… Растерявшаяся Олечка — это уже что-то…

— … ответив на призыв очередного съезда партии…

— Джанино Джанинни . — сказала Кияшко, с восхищением. — Марлон Брандо. Дастин Хоффман. Лоуренс Оливье.

— Ну, тогда, — Костя засмеялся, — прошу добавить «сэр». Все ли понятно? Я обязан полностью осветить для комсомолки Кияшко интересующий ее вопрос. Как комсомолец и старший товарищ.

Начав ерничать, Костя оказался на Олиной территории, а уж тут равных ей не было — она могла вогнать в краску кого угодно. Не взирая на лица и чины. Диана уже с откровенным интересом наблюдала развитие событий, предвкушая дальнейшее.

— А если бы я тебе задала более интимный вопрос? — спросила Кияшко, прищурившись. — Чтобы ты мне ответил, как комсомолец и старший товарищ?

— Правду и только правду! — Краснов явно знал правила игры и отступать не собирался. Может быть, в своем кабинете он вел бы себя иначе, но обстановка вечеринки давала ему возможность быть раскованным и неофициальным. — Комсомол не против интимности, но коллектив должен знать, что скрывается за этим полубуржуазным понятием. У нас нет секретов от коллектива.

— Ну, сейчас она ему врежет, — подумала Диана, — врежет на полную катушку. Мало не будет. Только перья полетят. И правильно!

Кияшко обладала редким качеством — она не смущалась, ни при каких обстоятельствах. Когда, во время работы в колхозе, рухнула стенка деревянной душевой, и вся женская часть группы бестолково металась по развалинам в поисках полотенец, визжа и прикрывая ладонями, разные части тела, Кияшко, осознав, что рук всего две, а того, что нужно прикрывать, по общему разумению, больше, вышла вперед, уперла руки в бока, и, покрыв, покатывающихся от смеха однокурсников, пятиэтажным матом, в течении минуты, сделала так, что стенку вручную установили на место и держали до тех пор, пока все необходимое не было надето.

Но, к удивлению Дианы, на этот раз Кияшко в бой не ринулась. В схватке, между шекспировской Катариной Строптивой и Ханумой, победила Ханума. Изобразив лицом и, по возможности, остальными частями тела, максимум покорности победителю, Олечка включила «задний ход».

— Ладно, тогда об интимном позже! Сам нарвался! — сказала она с многообещающими интонациями. — А сейчас, я хочу тебе представить свою подругу — Диану Никитскую. Незнакомы?

— Нет. — Костя подал Диане руки. Ладонь у него была теплая и сухая. — Краснов. Костя.

— Диана, — ответила она.

— Она у нас, — продолжила Оля, — комсомолка, отличница, но не спортсменка…

— Поправимо, — отозвался Костя.

— Не замужем, бездетна, — Кияшко было уже не остановить, — в порочащих связях не замечена, в непорочных, как ни странно, тоже.

Диана почувствовала, что краснеет. Эти двое пикировались, совершенно не обращая внимания на ее присутствие.

— И, все-таки, чуточку об интимном, — не удержавшись, с издевкой продолжала Кияшко. — У многих комсомольцев возникает вполне законный вопрос. Как лидер столь многочисленной организации до сих пор не создал основной ячейки советского общества? И не является ли его отказ от создания подобной ячейки…

Глаза у Дианы в прямом смысле полезли на лоб.

— Что она плетет? Какая ячейка?

— Оля! — выдохнула она.

— … признаком внутренней распущенности лидера, его буржуазных склонностей? Или, может быть, интересы лидера лежат в совсем чуждой каждому советскому человеку области?

С каждым Олиным словом брови Кости ползли вверх, а уголки рта — в разные стороны. А Диана чувствовала, что погасни сейчас в зале свет, то ее щеки и уши засветятся в темноте ярче, чем аварийные лампы.

— Я, пожалуй, пойду — несмело сказала она.

( — Совсем с ума сошла, Кияшко? Сводня сумасшедшая!)

— Вы уж тут без меня…

Но вырваться от Оли, когда она занялась любимой работой, было делом безнадежным, как в прямом, так и в переносном смысле. Диана попробовала освободить руку её хватки, как можно более незаметно для окружающих, но из этого ничего не вышло — Кияшко держала ее, как оголодавший бультерьер пойманного кота.

— Надо понимать, — сказал Костя, оглядывая обеих подруг достаточно бесцеремонно, — что комсомолка Никитская предназначена коллективом в боевые подруги лидеру? Отлично! Благодарю за службу.

Он ловко перехватил Дианину руку.

— Нам нужно поближе познакомиться. — Он посмотрел Диане в глаза, и ей понравилось то дружелюбие, которое в них на мгновение мелькнуло. Но, предназначенный для Кияшко спектакль, Краснов продолжил, практически без паузы. — Мы просто не можем пренебрегать мнением коллектива.

Он посмотрел на Ольгу, а потом и на Диану, как князь Игорь на плененных половчанок.

— Комсомолка Кияшко, вы свободны. — сказал он официально. — От имени ячейки, выражаю вам благодарность.

— От имени какой ячейки? — ехидно спросила окончательно обнаглевшая подруга.

— Будущей, — бросил он через плечо, отводя Диану в сторону. — Основной. О которой ты так печешься. Благодарность в приказе хочешь?

Кияшко, фыркнув, гордо удалилась, покачивая крутыми бедрами по увеличенной амплитуде. Пронять ее было невозможно, а вот у Дианы было ощущение, что впросак, в результате, попала она.

— Удрать, — это было первое, что пришло в голову, — немедленно. Ну, Оля, я тебе брови выщипаю!

— Прошу прощения, — сказал Костя, явно уловив ее настроение. — Я подумал, что если этот разговор не закончить, то вам будет не очень уютно.

— Мягко говоря, — сказала Диана, не зная, как себя вести дальше. Бежать прямо сейчас? Но он то, вроде бы, не при чем?