Назвать своей - Оливия Гейтс

– Ты хотела знать, все ли со мной в порядке.

– И раз я вижу, что ты… – Она сделала паузу и смерила взглядом его фигуру в длинном темном пальто. – Нет, не скажу, что ты в порядке. Выглядишь словно изголодавшийся вампир, пытающийся загипнотизировать свою жертву, чтобы выпить ее кровь, или так, как будто подсел на кокаин.

Она понимала, что слова ее жестоки, но не могла ничего с собой поделать.

– Я был… болен.

То, с какой неохотой он это произнес, опустив глаза и коснувшись густыми ресницами заострившихся скул, заставило ее сердце перевернуться в груди.

А что, если он действительно проболел все это время?

Максим поднял взгляд на Калиопу:

– Неужели тебе даже не любопытно, почему я ушел и почему вернулся?

– Нет. Когда-то я заключила с тобой договор, потребовав от тебя только честности и уважения к себе. Но ты скрыл, что пресытился мной, и проявил ко мне уважения меньше, чем к какой-нибудь шлюхе, подобранной на улице.

Он вздрогнул, словно получил удар, но не прервал собеседницу.

– Ты избегал меня, хотя знал, что если я узнаю, что с тобой все хорошо, то больше не потревожу тебя звонками. Мне нет дела до того, почему ты ушел и зачем вернулся.

С каждым ее словом он все больше мрачнел, а убедившись, что поток ее слов иссякает, прерывисто выдохнул.

– Все, что ты сказала, не имеет ничего общего с правдой, хотя ты, возможно, неодобрительно отзовешься об обстоятельствах, побудивших меня вести себя именно так. Но в то время они были для меня… непреодолимыми. Это длинная история.

И прежде чем Кали успела ответить, что она ей неинтересна, Максим едва слышно добавил:

– А затем со мной… произошел несчастный случай.

Слова застряли у нее в горле, а в голове зазвучало: «Когда? Как? Что случилось? Был ли он ранен? Если да, то насколько серьезно?»

Она обшаривала его глазами, ища видимые повреждения. На лице шрамов нет, но, может, они просто незаметны в полутьме коридора? Пальто не могло скрыть сильную потерю веса, но что, если под ним Максим прячет что-то более ужасное?

Кали схватила его за руку и втянула в квартиру, чтобы рассмотреть при более ярком освещении.

Ее сердце болезненно сжалось. Боже! Он так сильно похудел! Выглядит таким нездоровым, изможденным, почти хрупким.

Внезапно он наклонился и не успела Кали испугаться, как Максим сгреб ее в охапку и поднял на руки. То, что даже в таком истощенном состоянии он смог это сделать без видимого напряжения, свидетельствовало о его силе. Вдруг вспомнилось, как раньше Волков носил ее на руках. В такие моменты Кали казалась себе невесомой и желанной, и у нее возникло такое чувство, словно она вернулась домой. Напряжение и сопротивление испарились.

Максим остановился в гостиной. Если бы Кали могла сейчас владеть голосом, то попросила бы его направиться в ее спальню и не останавливаться, пока они не окажутся рядом – плоть к плоти, не нуждаясь ни в каких словах. И тогда она рассмотрела бы каждый дюйм его тела, сравнивая с тем образом, что помнился ей в мельчайших деталях и вызывал постоянное желание.

Но Максим уложил ее на диван и опустился на пол на колени, глядя на Калиопу сверху вниз. В его глазах она внезапно прочла что-то… ужасное.

А затем он облек свою мысль в слова:

– Могу я увидеть Леонида?

Все в ее теле и душе взбунтовалось против этого.

– Зачем? – только и смогла вымолвить Кали.

Удивление ее было искренним. Максим ведь сам заявил, что не будет принимать никакого личного участия в жизни Лео. Так для чего ему захотелось увидеть сына?

Ответ прозвучал, словно эхо ее мыслей:

– Знаю, я сказал, что не буду с ним видеться. Но вовсе не потому, что не хотел этого, а потому, что считал: я не могу и не должен этого делать.

В памяти Калиопы снова всплыли воспоминания о том мучительном моменте.

– Ты сказал, что ты «не тот человек, на которого можно положиться в подобной ситуации».

Его лицо свела судорога.

– Ты помнишь.

– Такие вещи не забывают.

– Я сказал так лишь потому, что полагал: и для тебя, и для ребенка лучше всего будет, если я уйду из вашей жизни.

– А причина, по которой ты так думал, – это часть той самой длинной истории?

– Причина и есть та история. Но прежде чем я расскажу тебе ее, разреши посмотреть на Леонида.

Господи! Он снова попросил об этом. Наяву. Он здесь и хочет видеть сына. Но если разрешить ему это, все изменится.

– Он спит.

Глаза Максима потемнели.

– Обещаю, что не потревожу его сон – только взгляну одним глазком.

– Ты почти ничего не разглядишь в темноте, а свет включать нельзя, чтобы не разбудить Лео.

– Даже если я не рассмотрю, то… почувствую его. Я уже знаю, как он выглядит.

Значит, она права насчет того секретного досье?

– Откуда тебе это известно? Ты велел следить за нами?

Он посмотрел на нее, словно не понимая:

– С чего ты это взяла?

Калиопа выложила ему все свои подозрения, видя, как он с каждым словом все сильнее хмурится.

– Ты имеешь полное право думать обо мне плохо. Но я никогда не вторгался в твою личную жизнь. Если я и мог бы установить за тобой наблюдение, то только ради твоей безопасности, а не ради своего любопытства. А у меня прежде не было оснований переживать за тебя, потому что единственным источником опасности для тебя могло быть общение со мной. Но я держал его в глубокой тайне от всех.

– Так откуда ты знаешь, как выглядит Лео?

– Потому что я сам следил за тобой.

У Кали от удивления открылся рот.

– Ты? Когда?

Он закусил губу и с усилием произнес:

– Время от времени. В основном в течение последних трех месяцев.

Так она вовсе не сходила с ума, когда чувствовала его присутствие. Каждый раз он действительно был поблизости.

Калиопу распирало от вопросов. Почему он это делал? Почему ускользал каждый раз, когда она ощущала его присутствие? Почему не приближался к ней? И почему наконец решился прийти? Почему? Почему? Почему? Хотелось получить ответы сию секунду, но для этого понадобится время. Не стоит пытаться выжать их из Максима прямо сейчас. Она должна разрешить ему увидеть сына.

Кали попыталась сесть. Максим вскинул руки, чтобы ее поддержать, и оба ошеломленно ощутили тот электрический заряд, который раньше всегда пробегал между ними.

Максим, словно не в силах остановиться, коснулся ладонью щеки Кали, затем его рука скользнула на ее затылок. Он застонал, словно от боли, как будто предупреждая, что поцелует ее, даже если она против. Но она вовсе не возражала.

И тогда он издал горлом облегченный рык, словно с него сняли строгий ошейник, наклонил голову и впился в губы Калиопы поцелуем.

Она понимала, что не должна допускать этого снова, что ничего между ними еще не решено, но, как обычно, потеряла голову, ощущая, как смешивается их дыхание и скользят, сталкиваясь, языки.