Конец «Графа Монтекриста» - Лев Шейнин

Скрутив «козью ножку», «граф» чиркнул спичкой и закурил. Внезапно его обхватили сзади чьи-то сильные руки.

— Ни с места! — повелительно произнес мужской голос. — Далёко ли, сокол, пробираешься?

— Сначала руки отпусти, дьявол, совсем вывернул, — ругнулся «граф», — а потом спрашивай.

В эту минуту, словно из-под земли, выросли еще двое «Графу» связали на спине руки и повели его какими-то звериными тропами по валежнику, сквозь чащу, через балки и овраги. Потом завязали ему глаза, хотя и так ни зги не было видно, и повели дальше.

Наконец пришли. Мишкина развязали и посадили на скамейку. «Граф» расправил затекание руки и, с трудом привыкая к свету, огляделся вокруг. Он находился в землянке, освещенной керосиновым фонарем. Несколько человек сидело за столом, но лиц их «граф» в первую минуту не разглядел.

— Провались я на этом месте, если это не «граф Монтекрист»! — воскликнул один из сидевших за столом.

Обернувшись на его голос, «граф» ахнул от удивления: перед ним сидел начальник гормилиции товарищ Быстрых.

Нельзя сказать, чтобы товарищ Быстрых пришел в восторг, увидев «графа Монтекриста». Старая неприязнь к «акуле уголовного мира» дала себя знать. Подвергнув «графа» тщательному допросу, чтобы выяснить, откуда, каким путем и с какой целью он здесь появился, товарищ Быстрых пошел к командиру партизанского отряда, бывшему секретарю Энского горкома партии товарищу Т., с докладом.

Разумеется, товарищ Быстрых не преминул соответствующие образом охарактеризовать «графа», сообщить, сколько раз он судился, и разъяснить, насколько это «в корне отпетая личность».

— Считаю своим долгом доложить, — говорил товарищ Быстрых, — что это неисправимая и социально-опасная личность. Преступного полета птица.

К удивлению товарища Быстрых, эти яркие краски не произвели должного впечатления.

— Говоришь, озорной? — задумчиво произнес командир отряда. — Это хорошо, что озорной. Таких нам и надо: тихони здесь ни к чему…

— Боюсь, не доставил бы этот фрукт нам хлопот, — стоял на своем товарищ Быстрых. — Вот чего я опасаюсь.

— А ты не опасайся, — улыбнулся командир. — Ничего, человека из него сделаем. И, между прочим, прошлого ему не вспоминай. Не обижай парня… А сейчас приведи его ко мне.

Пожав плечами, товарищ Быстрых пошел За «графом» и вскоре доставил его к командиру. Тот принял «графа» как ни в чем не бывало и сделал вид, что вовсе о нем ничего и не знает.

— Как твоя фамилия, землячок? — спросил он.

— Мишкин, — ответил «граф», с интересом разглядывая худощавое, строгое лицо командира и его внимательные, зоркие глаза.

— Давно из города?

— Вчера вышел.

— Ну, что там новенького?

— Особых новостей чет. Фрицы лютуют. Вчера молебен устроили…

И «граф» рассказал обо всем, что произошло в церкви. Командир выслушал его с большим вниманием.

— Молодец поп! — с искренним восхищением произнес он, узнав о проповеди отца Евтихия. — Надо будет взять его под защиту. Ну, а пока надо гостя накормить и устроить на отдых. Позовите мне нашу хозяюшку!

Быстрых вышел и через несколько минут вернулся с высокой, стройной девушкой.

— Слушаю, товарищ командир, — произнесла она певучим, спокойным голосом, и «граф», услыхав этот голос, вскочил с места и уставился на девушку широко раскрытыми глазами.

— Галя! — взволнованно воскликнул он.

— Петя! — тихо ответила она. покрываясь румянцем.

— Э, да вы, я вижу, старые знакомые, — произнес командир отряда и, подмигнув товарищу Быстрых, добавил:- Стало быть, мне и говорить нечего. Галя сама уж догадается, как гостя принять. Примешь, Галя?

— Раз приказано, и приму, уже спокойно ответила Галя. — Идемте, товарищ.

Они вышли из командирской землянки. «Граф», ликуя в душе, следовал за девушкой. Она шла молча, изредка оборачиваясь, чтобы посмотреть, не отстал ли он.

— Ночи-то теперь сырые. — нерешительно начал «граф».

— Осень, — коротко ответила Галя.

«Граф» в темноте не видел, что она улыбалась.

— Вам здесь не страшно? — спросил он.

— А вам, кажется, известно, что я не робкого десятка. — произнесла она.

— Мы оба не из робких, — оказал на это «граф». — Давно я вас не видал.

— Разве? Что-то я не заметила, — ядовито бросила девушка.

— Может, мне показалось, — с ледяным равнодушием парировал «граф».-Может, я вас с кем-нибудь спутал…

Это определило дальнейшее. Галя очень сухо предложила «графу» поесть. Он холодно поблагодарил ее. Потом она проводила его в мужскую землянку, где он мог отдохнуть. Пожелав ему спокойного сна, девушка ушла к себе, а «граф» завалился на койку.

Но он не мог заснуть. Не спалось и девушке. Она всю ночь пролежала с открытыми глазами, думая о нем. Галя любила «графа» и в отличие от него никогда не боялась себе в этом признаться. За все время пребывания в отряде она ни на один час не забывала о нем. Она не знала, где он, какова его судьба. Осторожно, стараясь не выдать своего волнения, она расспрашивала у Быстрых, куда девались заключенные, но толком ничего не смогла узнать И вот сейчас Петя здесь, в отряде, в соседней землянке. Но как он смел сказать это ужасное слово — спутал! Значит, ему и в самом деле все равно, значит, он чужой, равнодушный… Как хорошо, что она и вида не подала, что рада его приходу. Надо с ним так же держаться и впредь, раз он такой… А он похудел, видно, туго приходилось все это время! Волосы стоят у него смешно-ежиком. Верно, их в тюрьме так стригут. Но к нему это идет, так он какой-то симпатичный, совсем как маленький… Сколько уже лет прошло с того дня на Зеленой горе? Пять лет А сколько это месяцев? Целых шестьдесят… Двести сорок недель! Боже, как давно это было, а кажется, что вчера. Губы у него тогда были такие Горячие, и глаза так блестели! Как все же хорошо, что он здесь, почти рядом! А чему это улыбался командир? Неужели он что-нибудь заметил?.. Ой, только бы нет!

— Подумаешь, задается, — ворчал в это же самое время «граф», беспокойно ворочаясь на койке. — Эти девчонки думают, что без них жить нельзя. Дуры!.. Особенно сейчас, во время войны, заниматься любовью — просто смешно. А все-таки лихая она девка, молодец! Партизанит. Что ни говори, а моя школа… И такая быстроглазая… «Я, — говорит, — не робкого десятка». Это верно, но и я ей здорово ответил. Пусть не задается… Подумаешь, какая птица!..

Быстро бежит время!.. Уже месяц прошел с того дня как «граф Монтекрист» пришел в партизанский отряд. Он успел за эти тридцать дней познакомиться с партизанскими буднями, а партизаны полюбили его за веселый нрав, за удивительную смелость и находчивость.

Нигде не узнаются люди так скоро и так верно, как в боевой обстановке, где человек проходит самое трудное и надежное испытание — испытание кровью, где он должен доказать готовность отдать жизнь за родину без колебаний, придти на выручку другу, чего бы это ни стоило.

«Граф» не терялся в самых острых и рискованных операциях, которые проводил отряд, и удивительно легко находил выход из самых затруднительных положений. При всем том он никогда не был безрассуден и не признавал риска ради риска, без пользы для дела.

— Молодец Петя, — говорил о нем командир отряда. — Быть просто храбрецом — это еще недостаточно. Надо быть умным храбрецом. Легче всего — просто положить голову. Это небольшой подвиг. А вот голову сохранить и задание выполнить — это умения требует.

И, подумав, неизменно добавлял:

— Положить голову без крайней необходимости — это, значит, идти по линии наименьшего сопротивления. Это, в сущности говоря, оппортунизм…

В этом смысле назвать «графа» оппортунистом было нельзя, так как из всех операций он возвращался, сохранив голову в целости и с выполненным заданием.

С Галей за это время он встречался по нескольку раз в день: на стрельбищах, в «столовой», как громко именовалась одна из землянок, в штабе отряда, где она постоянно работала, и «порою на отдыхе. Во всех этих случаях они были суховаты друг с другом, и оба делали вид, что и прошлом не может быть и речи. Девушке это удавалось лучше: она вела себя очень ровно, корректно, но безразлично. «Граф» же иногда срывался: язвил принимал чересчур холодный вид или вдруг замолкал и начинал дуться.

Товарищ Быстрых по-прежнему косился на «графа», явно сторонился его и вместе с тем старался наблюдать за его поведением. «Граф» отвечал ему подчеркнуто холодным безразличием.

Командир отряда замечал, что Быстрых продолжает неприязненно относиться к «графу», и даже несколько раз имел с ним разговор по этому поводу.

— Я ему ничего плохого не делаю, — отвечал Быстрых, — а что я о нем думаю — это уж, извините, мое частное дело.

И вот однажды в отряд поступили сведения, что на соседнем большаке движется немецкий обоз с боеприпасами. Узнав об этом, командир отряда задумался, а затем почему-то улыбнулся и вызвал к себе «графа» и Быстрых. Когда они оба явились, командир рассказал им о полученных сведениях и приказал им вдвоем направиться на большак и ликвидировать обоз.