Русская поэзия в 1913 году - Олег Лекманов

Как видим, творческие установки двух авторов – не модерниста и модерниста – были диаметрально противоположными: Воронцов, как мог, пытался уберечь читателя от самых неприятных подробностей работы бойца скота. Хотя ему и не удалось совсем обойтись без страшных строк («Кто быку башку ломает, // Со сторон кто подлупает»), чуть ниже деликатный поэт-мясник предпринял попытку нейтрализовать шоковое читательское впечатление ссылкой на аккуратность и слаженность деятельности своих собратьев по ремеслу. Задача Зенкевича заключалась в том, чтобы поразить читателя обилием кровавых подробностей как можно сильнее, иначе финальное слово стихотворения не прозвучало бы так «оглушающе» неожиданно.

Пользуясь случаем, приведем еще один любопытный и совсем уже частный пример независимой разработки массовым поэтом, испытавшим влияние модернизма той же темы, что и автором-модернистом, – стихотворение Милия Стремина «Февральское», целый ряд мотивов которого (не говоря уже о размере и типе рифмовки – четырехстопный ямб, АВАВ) перекликается с шедевром раннего Бориса Пастернака «Февраль. Достать чернил и плакать…»:

Сегодня день совсем весенний:Подтаял снег, журчит капель,Открыты настежь двери в сени,Перед окном воды купель.

Неудержимое весельеСобак, сбежавших со двора.И, словно встретив новоселье,Шарманщик заиграл с утра.

Мостки неверны, мокры, хлипки,Перед воротами ухаб…И расплываются улыбкиНа круглых лицах встречных баб.

Охвачен радостным порывом,Весь от волнения дрожу,И далеко – каким-то дивом –В мечтах не званных ухожу.

Сажусь, – пишу слова приветаИ адресую в Сан-Ремó,Не дожидаяся ответаНа прежнее свое письмо…

И стихотворение Пастернака, и стихотворение Стремина начинается с констатации внезапного наступления весны в феврале, продолжается мысленным облетом окрестностей, а завершается рождением спонтанного и в этом подражающего природе текста.

Возвращаясь к разговору об авангардном для своего времени устройстве некоторых русских не модернистских книг, назовем имена еще двух авторов, чьи сборники стихов, выпущенные в 1913 году, кажется, не имеют аналогов в тогдашней издательской практике. В книге «Зáмок моей души» первого из этих авторов, Иннокентия Жукова, фотографии вырезанных им же из дерева скульптур сопровождаются стихотворными подписями вроде следующей: «– Вот “Карл Иванович” стоит и смотрит виновато: почтеннейший вчера немножечко “того”, и я ему грожу шутливо пальцем». Во второй книге – «Пластические этюды. Стихотворения для “Танцев под слово”», – автором которой был Александр Струве, ключевые глаголы движения иллюстрируются фотографиями специально приглашенных танцовщиц и танцовщиков. Сам Струве гордо заявлял в предисловии к сборнику: «Выпуская в издательстве Б. В. Решке настоящую книжку, я хотел положить начало художественной литературе, созданной специально для сочетания слова с пластикой и танцем, в будущность которого я совершенно определенно верю».

В заключение этого раздела и отчасти как о курьезе упомянем еще о восьмистраничной книжечке стихов маленькой девочки, Лиды Шаховской, изданной в Москве ее любящими родителями. Стихотворения Лидиной книжечки, например, такое:

Что из Лиды с Сергеем стало?Таких деток не бывало, –И прилежны, и умны,И совсем не шалуны.

(«Перерождение шалунов»)

было бы небезынтересно сравнить как со стилизаторскими опытами в этом роде, вошедшими в сборник Марины Цветаевой «Из двух книг», так и со стихами еще одной настоящей девочки – Зины В., включенными в откровенно экспериментальную поэтическую книгу Алексея Крученых «Поросята».

Современность в поэтических книгах 1913 года

Теперь попробуем представить набросок к целостной картине российской современности 1913 года, как она отразилась в тогдашних книгах стихов. Но дробности и пестроты, увы, избежать не удастся – слишком уж разнородные стóроны русской жизни привлекали внимание наших авторов. И еще одно уточнение: ключевые темы отечественных стихотворений, которые мы далее попытаемся выявить, с вариациями являлись таковыми для нашей словесности примерно от начала 1906 года и точно до дня вступления страны в Первую мировую войну.

С отношения поэтов к войнам, которые велись Россией в относительно недавнем прошлом, и с их оценок войны в целом как явления, пожалуй, и начнем. Это отношение предстает несколько неожиданным, особенно если иметь в виду бурный ренессанс ура-патриотической поэзии в августе следующего, 1914 года.

Пока же лишь самые отъявленные шовинисты были настроены кровожадно. Едва ли не как исключение из общего правила выглядят даже следующие вполне невинные строки о Русско-японской войне 1904 года:

Пусть будет море нам могилой,А все ж «Варяг» не будет взят…

вылившиеся из-под пера провинциальной поэтессы, посчитавшей нужным вынести на обложку своей книги стихов такую самоаттестацию: «Верноподданная Нижегородская потомственная дворянка Надежда Авдеевна Кубаровская».

Преобладали же совершенно иные, миролюбивые и даже антивоенные, пацифистские настроения. Во многих стихотворениях изображались страшные последствия русско-японской и иных войн:

Как не скорбеть за эти жертвы боя,За эти ужасы случайностей войны,Где гибнут родины безмолвные сыны,Сраженные изменчивой судьбою?!

(П. Гайдебуров «Как не скорбеть за эти жертвы боя…» – стихотворение датировано 1904 годом)

Рука ль моя ты, рученька,В Манчужурии земле.Безрукенького, ноченька,Баюкай и лелей.

(С. Городецкий «Безрукий»)

Как бедная чайка над сирым гнездом,Так мысль моя ныне грустит об одном,И в горьких слезах повторяет онаПозорное, страшное слово – война.

(А. Доброхотов «Война»)

В чем бессилен Крупповский снаряд –Ты танцуя проскользнешь!

(А. Крученых «Плясовая» – из книги «Возропщем»)

В немой тиши, среди полей,Когда мечтает чуткий сад,Я слышу залпы, взрыв гранатИ стоны гибнущих людей.

(С. Семенов «Во время войны»)

Однако чуть дело доходило до конкретных и совсем недавних исторических обстоятельств, миролюбие многих авторов куда-то улетучивалось. В частности, очень сильно некоторых из них будоражил славянский вопрос и Балканы:

На радость нам – врагам на гореРучьи славян с родных БалканСольются дружно в Русском море,С ним образуя океан.

(М. Аксенов «1912»)

Малютка-Сербия сумела показать,Что не страшна ей Австрия-старуха…

(Н. Броницкая «На современные темы (Нечто вроде басни)»)

Темной лентой, вереницею.Без конца, за рядом рядВойско резвою МарицеюШло в суровый Цареград.

(С. Гедройц «На Балканах»)

Он грудь открыл – в ней были раны, –Удары пули и штыка…Он защищал в бою Балканы!!И грудью шел он на врага!!

(С. Кошкаров «Болгарин» – из книги «Звездочка»)

Меж тем, там льется кровь, горят родные села,Неконченых работ оставлены дела;Чтоб узел разрубить их векового спора,Славянская семья на смертный бой пошла.Там где-то на горах, там где-то на Балканах,Идут, идут опять отряды орд диких,Чтоб показать еще на близких нам славянахВражду свою к Кресту, к свободе для других…

(П. Шацких «Война»)

Теперь довольно жертв мученьяКоварно-злобных мусульман;Раздайся грозный голос мщеньяЗа кровь невинных христиан!..

(И. Шепелев «Посвящается Славянам»)

В бой за волю, в бой кровавыйМы спешим издалека.Все идем на смерть, быть может,Но назад уж никогда.

(Д. Шепель «Славяне»)[25]

Тем не менее общее распределение на охранителей и колебателей устоев среди поэтов, выпустивших книги стихов в 1913 году, было далеко не равномерным – последние явно преобладали. Более или менее аккуратно завуалированные тираноборческие мотивы, а также героизированные портреты революционеров и революционерок с легкостью отыскиваются во многих книгах:

Здесь, опьянен огромностью мечтаний,склонялся лоб вольнолюбивой Тани,и с завистью к летящей в небе птицеона мечтала о большой столице,о миллионов побежденном горе,о Шлиссельбурге, Степняке, терроре,о курсах Лесгафта, о чем-то красном,о чем-то лучезарном и неясном…

(Р. Бравский «О, сколько тихой надмогильной грусти…»)

Но час придет, – и новый Муцийна пламя руку возложу,иль шею протяну ножув годину шумных революций.

(Он же «Я современник, я сын века…»)

Разве можно молчать, когда стоны людейПо отчизне родной раздаются?..Разве можно смотреть, со спокойной душой,Когда слезы рекой везде льются?

(С. Ганьшин «Разве можно молчать?..»)

Дитя мое, пышную елкуНе в силах устроить тебе…Мы после ту елку добудемВ труде и упорной борьбе.

(А. Доброхотов «Мише»)

В Пресненском доме четырнадцать былоЗапертых в камере вместе со мной.Песни веселые пели уныло…Молча сияла весна за стеной…

(А. Журин «Товарищи. Посвящается товарищам по заключению»)

Надо быть поэтом нежным,Но при встрече с гнетом чернымНадо в песне быть мятежным –Непокорным, непокорным!

(С. Кошкаров «В дни унынья, в дни печали…» – из книги «Звездочка»)

Светло звучал напевный громО буревестнике свободном,И на ристалище народномБратался барин с босяком;В те дни кровавых баррикад,Переходя к делам от песни,Не строил с ужасом на ПреснеОжесточенный демократ.

(А. Липецкий «Надя Данкова»)

В прошлом видишь страницы кровавые,Нитью красною шьются теперь…Но стучись – и отворится дверь,И падут с пьедестала лукавые.

(Лесовик «Не брани мою песню случайную…»)

Ваши действия грубы, вульгарны,Ваши помыслы – подлы, коварны, –Вы отраву несете народу –Вы казните святых за свободу…

(И. Радецкий «Торжествующим мракобесам»)

Кляну я своих палачей –Проклятие бьется о камень,И гаснет в душе моей пламеньПод звуки проклятых цепей…Кляну я своих палачей.

(М. Соин «В тюрьме»)

Я высоко свободы знамяТам разверну среди снегов,На зло наглеющих враговИ подо льдом взовьется пламя!

(В. Терновский «Послание другу с этапа» – из книги «В снегах; Карское море и его льды»)

Слышишь стон? Не средь барских палатЭти звуки нашли свой приют.Это тяжкие цепи звенят,Это люди по тюрьмам поют.

(Ф. Филимонов «Слышишь стон? Не средь барских палат…»)

Голоса консерваторов, проклинавших революцию и восхвалявших правящий режим, в русских поэтических книгах 1913 года звучали гораздо реже: