Стихотворения - Лев Мей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И красоты и любви торжеством:
Пышные эти палаты,
Статуи, куполы, арки, столпы,
Шелест внизу изумленной толпы,
Стройные звуки сонаты,
Сдержанный шопот привычных похвал,
Вся эта роскошь, весь блеск и весь бал -
Все для тебя?..
Отчего же,
В небо взглянувши, задумалась ты?
Знаю, ты светской бежишь суеты,
Да и оков ее тоже;
Знаю, устала ты сердце губить, -
Хочется жить тебе, хочется жить
Страстью разумно-свободной,
И отрекаешься ты со стыдом -
Быть человеку потешным огнем,
А не звездой путеводной.
(20 июля 1859 г.)
НАД ГРОБОМ
Не может быть, чтоб этот труп
Был все… Не может быть: иначе
Юдольный рок наш был бы груб
И жизнь не стоила задачи…
Пусть все не вечно на земле;
Но это все, что духом жило, -
К нему у трупа на челе
Печать бессмертья приложило.
Усопший! Я твой бренный лоб
Лобзаю с верой, что когда-то,
Как брат, ты сам мне вскроешь гроб
И восресишь лобзаньем брата!
(24 октября 1859 г.)
МИМОЗА
(С…)
Цветут камелия и роза.
Но их не видит мотылек:
Ты жизнь и смерть его, ты - греза
Певца цветов, моя мимоза,
Мой целомудренный цветок -
Затем, что в звучном строе лета
Нет и не будет больше дня
Звучней и ярче для поэта,
Как тот, когда сложилась эта
Простая песнь: "Не тронь меня".
(1859)
ЗЯБЛИКУ
Мне гроза дана в наследство:
Гром и молнию стеречь
Научило рано детство,
И понятна мне их речь.
Только молния-первинка
В сердце врежется стрелой, -
Оживал я, как былинка,
Освеженная грозой.
Только в серой тучке грянет
Громозвучная краса,
За собою так и манит
Душу прямо в небеса!
А пройдет гроза, бывало,
В нашем садике цветы
Все поднимут покрывало:
Запоешь тогда и ты.
И тогда, смеясь над няней,
Убегал я в мокрый сад,
Под малинник, где зараней
Мне готов был водопад.
И бумажный мой кораблик
В лужу мутную спускал.
Но тогда, мой милый зяблик,
Я тебя не понимал.
Не слыхал твоей я песни,
Хоть звучала мне она:
"Божье деревцо, воскресни,
Где гроза, там и весна! "
(1859)
КАНАРЕЙКА
Говорит султанша канарейке:
"Птичка! Лучше в тереме высоком
Щебетать и песни петь Зюлейке,
Чем порхать на Западе далеком?
Спой же мне про за-море, певичка,
Спой же мне про Запад, непоседка!
Есть ли у тебя такое небо, птичка,
Есть ли там такой гарем и клетка?
У кого там столько роз бывало?
У кого из шахов есть Зюлейка -
И поднять ли так ей покрывало?"
- Ей в ответ щебечет канарейка:
"Не проси с меня заморских песен,
Не буди тоски моей без нужды:
Твой гарем по разным песням тесен,
И слова их одалыкам чужды…
Ты в ленивой дреме расцветала,
Как и вся кругом твоя природа,
И не знаешь - даже не слыхала,
Что у песни есть сестра - свобода".
(1859)
"Он весел, он поет, и песня так вольна…"
Он весел, он поет, и песня так вольна,
Так брызжет звуками как вешняя волна,
И все в ней радостью восторженною дышит,
И всякий верит ей, кто песню сердцем слышит;
Но только женщина и будущая мать
Душою чудною способна угадать,
В священные часы своей великой муки,
Как тяжки иногда певцу веселья звуки.
(1859)
ЧУРУ
Ты непородист был, нескладен и невзрачен,
И постоянно зол, и постоянно мрачен;
Не гладила тебя почти ничья рука, -
И только иногда приятель-забияка
Мне скажет, над тобой глумяся свысока:
"Какая у тебя противная собака! "
Когда ж тебя недуг сломил и одолел,
Все в голос крикнули: "Насилу околел! "
Мой бедный, бедный Чур! Тобою надругались,
Тобою брезгали, а в дверь войти боялись,
Не постучавшися: за дверью ждал их ты!
Бог с ними, с пришлыми!.. Свои тебя любили,
Не требуя с тебя статей и красоты,
Ласкали, холили - и, верно, не забыли.
А я… Но ты - со мной, я знаю - ты со мной,
Мой неотходный пес, ворчун неугомонный,
Простороживший мне дни жизни молодой -
От утренней зари до полночи бессонной!
Один ты был, один свидетелем тогда
Моей немой тоски и пытки горделивой,
Моих ревнивых грез, моей слезы ревнивой
И одинокого, упорного труда…
Свернувшися клубком, смирнехонько, бывало,
Ты ляжешь, чуть дыша, у самых ног моих,
И мне глядишь в глаза, и чуешь каждый стих…
Когда же о'т сердца порою отлегало
И с места я вставал, довольный чем-нибудь,
И ты вставал за мной - и прыгал мне на грудь,
И припадал к земле, мотая головою,
И пестрой лапой заигрывал со мною…
Прошли уже давно былые времена,
Давно уж нет тебя, но странно: ни одна
Собака у меня с тех пор не уживалась,
Как будто тень твоя с угрозой им являлась…
Теперь ты стал еще любовнее ко мне:
Повсюду и везде охранником незримым
Следишь ты за своим хозяином любимым;
Я слышу днем тебя, я слышу и во сне,
Как ты у ног моих лежишь и дремлешь чутко…
Пережила ль тебя животная побудка
И силой жизненной осталась на земле,
Иль бедный разум мой блуждает в тайной мгле -
Не спрашиваю я: на то ответ - у бога…
Но, Чур, от моего не отходи порога
И береги покой моей родной семьи!
Ты твердо знаешь - кто чужие и свои:
Остерегай же нас от недруга лихого,
От друга ложного и ябедника злого,
От переносчика усердного вестей,
От вора тайного и незваных гостей;
Ворчи на них, рычи и лай на них, не труся,
А я на голос твой в глухой ночи проснуся.
Смотри же, узнавай их поверху чутьем,
А впустят - сторожи всей сметкой и умом,
И будь, как был всегда, доверия достоин…
Дай лапу мне… Вот так… Теперь я успокоен:
Есть сторож у меня!.. Пускай нас осмеют,
Как прежде, многие: немногие поймут.
(1859)
ГРЕЗА
Спал тяжело я, как будто в оковах, но в вещем во сне
Синее, звездное небо пригрезилось мне:
Каждою яркой звездою, сопутницей ночи,
Жгло мне сквозь веки оно отягченные очи;
Но терпелив был я, силен и крепок тогда…
Вдруг, в полуночи, на север скатилась звезда,
И услыхал я': "Внемлите глас божий: для божья народа
Царственно с неба, падучей звездою, слетает Свобода!.."
(Апрель (? ( 1860 г.)
"Когда она, на миг, вся вспыхнет предо мною…"
Когда она, на миг, вся вспыхнет предо мною,
И сонный взор сверкнет падучею звездою,
И губы бледные окрасит ярко кровь, -
Тогда я, как дитя, в вампиров верю вновь,
Тогда понятно мне, что темная есть сила
И что в себе таит и жизнь и смерть могила.
(22 мая 1860 г.)
ПАМЯТИ ГЕЙНЕ
Певец! Недолго прожил ты, -
И жить не стало силы;
Но долго будет рвать цветы
Любовь с твоей могилы, -
И вековечно не замрет
Над нею отзвук песни, -
Пока господь не воззовет:
"Встань, Лазарь, и воскресни! "
(22 июля 1860 г.)
"Друг мой добрый!…"
Друг мой добрый! Пойдем мы с тобой на балкон,
Поглядим на осенний, седой небосклон -
Ни звезды нет на небе, и только березы
Отряхают с листочков предсмертный свой сон,
Верно, знают, что им посулил уже он -
Морозы.
Верно, знают… Пускай их!.. А знаем ли мы,
Что дождемся, и скоро, с тобою зимы,
Что уж осень осыпала вешние грезы,
Словно желтые листья с берез и, немы,
Звезды капают с неба нам в душу сквозь тьмы,
Что слезы.
Только нет, ты не верь мне, не верь же ты мне:
Я болен и брежу в горячечном сне,
И гремят мне, и слышатся давние грозы…
Но вот ты улыбнулась, я верю весне -
И опять запылают листочки в игле
У розы.
Все взяла… Да зачем же, - сама пореши, -
Ты не вырвала вон из моей из души
Занозы?
(30 августа 1860 г.)
ЛЮБЕ
(Взгляните на лилии)
В то миг, в полуночь ту таинственную мая,
Когда все расцветет, весной благоухая,
И каждый миг твердит: "Лови меня, лови! ",
Когда дрожит звезда на небе от любви
И голубой глазок фиалка раскрывает,
Не зная - где она, не зная - что она,
Не зная, что есть жизнь, полуночь и весна,
И кто - то, с небеси, цветочки поливает, -
Ты знаешь ли, Люба, я думаю о чем?
Я думаю, что - да: сионские одежды
Даются лилии единой - не царю
Еврейскому: что вешнюю зарю
Встречают вешний взор и вешнии надежды;
Что мудрость, вера - все, чемв жилах бьется кровь, -
В любви, неведущей, что в мире есть любовь.
(17 сентября 1860 г.)
НИКОЛАЮ СТЕПАНОВИЧУ КУРОЧКИНУ
Я люблю в вас не врача,
Не хвалю, что честно лечите,
Что рецептами сплеча
Никого не искалечите.
Я люблю в вас смелость дум,
Руку дружественно-твердую,
И пытливо-гордый ум,
И борьбу с невзгодой гордую.