Пляж - Алекс Гарленд

Вскоре я подошел к невысокому мосту через канал. Его едва ли можно было назвать красивым, но я остановился, чтобы рассмотреть свое отражение в воде и понаблюдать за игрой волн цвета нефти. По обоим берегам канала над водой угрожающе нависли бедняцкие лачуги. Солнце, скрывавшееся утром за дымкой, теперь палило вовсю. Около лачуг кучка детей спасалась в воде от жары, прыгая друг на друга и поднимая фонтаны брызг.

Один из них заметил меня. Я понял, что когда-то белые лица вызывали у него интерес, но это было давно. Несколько секунд он смотрел на меня с пренебрежительным, а может быть, со скучающим видом, а затем нырнул в черную воду. Он сделал искусное сальто, и друзья наградили его криками восхищения.

Мальчик вынырнул и, снова посмотрев на меня, начал выбираться на берег. Руками он развел в стороны плывущий по воде мусор — обрезки полистирола, на мгновение показавшиеся мне похожими на мыльную пену.

Я одернул рубашку. Она была мокрой от пота и клеилась к спине.

В конце концов я отошел от Кхаосан, наверное, километра на три. Взглянув на канал, я отправился в придорожное кафе, где поел супа с лапшой, затем пробрался через несколько пробок, миновал две-три небольшие пагоды, зажатые между грязными бетонными зданиями. Нет, я не видел ничего такого, что заставило бы меня пожалеть о столь быстром отъезде из Бангкока. Я не любитель достопримечательностей. Задержись я в городе еще на несколько дней, сомневаюсь, чтобы я выбрался куда-нибудь за пределы узких улочек, примыкающих к улице Патпонг.

Но я забрел так далеко, что уже не мог отыскать обратной дороги в гостиницу. Пришлось ловить такси. В каком-то смысле это была самая лучшая часть экскурсии. Машина с пыхтением везла меня сквозь голубую дымку выхлопных газов, и мне представилась возможность уловить детали, которых не замечаешь во время ходьбы.

Этьен и Франсуаза сидели в ресторанчике. Возле них лежали их вещи.

— Эй, — окликнул меня Этьен, — мы решили, что ты передумал.

Я сказал, что это не так, и он вроде успокоился.

— Тебе, наверное, надо уже собираться. Я думаю, нам лучше пораньше приехать на вокзал.

Я пошел к себе, чтобы забрать рюкзак. Поднявшись на свой этаж, я столкнулся с немым наркоманом, который спускался вниз. Меня ожидал двойной сюрприз: во-первых, он покинул свое обычное место, а во-вторых, оказалось, что он вовсе не немой.

— Уезжаешь? — спросил он, когда мы поравнялись друг с другом.

Я кивнул.

— Белые пески манят и голубая вода?

— Вроде того.

— Тогда удачного путешествия.

— Буду стараться.

Он улыбнулся:

— Конечно, ты постараешься. Но я желаю, чтобы тебе оно действительно удалось.

Такова жизнь, Джим, хотя нам она казалась другой…

Мы сели в вагон первого класса вечернего поезда, отправлявшегося на юг от Бангкока. Официант принес и поставил нам на столик недорогую, но вполне сносную еду. На ночь столик складывался, и появлялись чистые двухъярусные полки-кровати. Мы сошли в Сураттхани и доехали на автобусе до Донсака. Отсюда на пароме «Сонгсерм» мы добрались прямо до причала в Натхоне.

Так мы попали на Самуй.

Я понял, что могу расслабиться, лишь после того, как задернул занавески на своей полке, отгородившись тем самым от всех остальных в поезде. Но, главное, я отгородился от Этьена и Франсуазы. После отъезда из гостиницы все шло как-то нескладно. Не то чтобы они действовали мне на нервы, — просто все мы осознали реальность нашего предприятия. Кроме того, я вспомнил, что мы совсем незнакомы друг с другом. Я совершенно забыл об этом из-за возбуждения, охватившего меня от столь быстрой смены событий. Я был уверен, что они чувствовали то же самое. Именно по этой причине они (так же, впрочем, как и я) практически не делали попыток завязать разговор.

Я лежал на спине, заложив руки за голову, и с радостью сознавал, что скоро засну, — меня убаюкивал приглушенный стук колес и покачивание вагона.

Большинство людей засыпает в поезде без труда, ну а для меня это особенно просто. На самом деле, я просто не могу не спать. Я вырос в доме, рядом с которым проходила железная дорога, и именно ночью особенно обращаешь внимание на проносящиеся поезда. Моя колыбельная — это поезд в ноль десять с вокзала Юстон.

Пока я ждал, когда сработает павловский рефлекс, я исследовал хорошо продуманную конструкцию моей полки. Освещение в вагоне было слабым, но через щели по краям занавески проникало достаточно света. Вокруг было множество нужных сеток и отделений, которые я постарался должным образом использовать. Я засунул майку с брюками в небольшой ящик в ногах, а ботинки положил на эластичную сетку, натянутую у меня над животом. Прямо над моей головой была лампа для чтения с регулятором освещения. Она не работала, но рядом с ней находилась маленькая красная лампочка, светившая ободряюще.

Засыпая, я начал фантазировать. Я вообразил, что поезд — это космический корабль, и я направляюсь к какой-то далекой планете.

Не знаю, может быть, не только я занимаюсь подобными вещами. Я на эту тему ни с кем не говорил. Дело в том, что я еще не покинул мир детских игр и вряд ли когда-нибудь его покину. У меня есть одна тщательно продуманная ночная фантазия — гонки на суперсовременных снарядах. Гонки не прекращаются в течение нескольких дней или даже недели. Когда я сплю, машиной управляет автопилот, несущий меня к финишу. Автопилот — это рациональное объяснение того, как я могу лежать в постели и одновременно быть действующим лицом в собственной фантазии. Логическое обоснование в виде автопилота — очень важная вещь. Бесполезно фантазировать насчет гонок на «Формуле 1» (как бы мне удалось поспать в такой машине?). Надо быть ближе к реальности.

Иногда я побеждаю, а иногда проигрываю гонки. В последнем случае я утешаю себя тем, что у меня всегда есть какой-то козырь про запас — кратчайший путь к финишу… или просто я умею делать повороты быстрее, чем другие участники. Как бы то ни было, я засыпаю с чувством уверенности в себе.

Я думаю, что катализатором фантазии о космическом корабле стала маленькая красная лампочка. Как известно, подобными лампочками оснащен любой космический корабль. Все остальное: навороченные купе, шум поезда и болтанка, ощущение приключения — было удачным дополнением.

Когда я заснул, мои сканеры уже изучали формы жизни далекой планеты. Скорее всего, это был Юпитер. Над планетой висели облака, рисунком напоминавшие кислотную майку шестидесятых.

Уютная оболочка моего космического корабля исчезла. Я снова лежу в своей кровати на улице Кхаосан и смотрю вверх, на вентилятор. В комнате жужжит москит. Я его не вижу, но когда он пролетает рядом, его крылья гудят, как лопасти вертолета. Возле меня сидит мистер Дак. Простыни, в которые он закутан, красные и мокрые.

— Ты не поможешь мне, Рич? — обращается ко мне мистер Дак, протягивая наполовину свернутый косяк. — Я не могу сделать его сам. У меня слишком липкие руки. Ризла…[1] Ризла не склеивается.

Когда я беру у него косяк, он с виноватым видом смеется:

— Это всё мои запястья. Изрезал их, и кровь никак не остановится. — Он поднимает руку, и на пластиковую перегородку брызжет кровь. — Понимаешь, о чем я? Вот черт!

Я сворачиваю косяк, но не могу лизнуть его. На кусочке ризлы виден красный отпечаток пальца.

— А! Не напрягайся насчет этого, Рич. Я не заразный. — Мистер Дак смотрит на свое промокшее одеяние. — Хотя не очень чистый…

Я лизнул ризлу.

— Зажги его сам. Я лишь намочу его.

Он протягивает мне зажигалку, и я сажусь на постели. Под моей тяжестью матрас оседает, и кровь стекает в образовавшуюся выемку. Мои трусы намокают.

— Ну как? Что надо, да? Тебе бы попробовать через ствол винтовки… Это серьезно, Рич.

— Как ты мне надоел!

— А-а… — говорит мистер Дак. — Вот это мальчик! Хорош малыш…

Он ложится на кровать. Его руки распростерты над головой — запястьями вверх. Я делаю еще одну затяжку. Кровь хлещет с лопастей вентилятора и поливает все вокруг, будто дождь.

САМУЙ

Rest & Recreation

Путешествие от железнодорожного вокзала в Сураттхани до Самуя прошло как в тумане. Я смутно помню, что вслед за Этьеном и Франсуазой поднялся в автобус, следовавший в Донсак. Мое единственное воспоминание о паромной переправе — это когда Этьен орал мне прямо в ухо, перекрывая шум двигателей парома:

— Смотри, Ричард! — и он показывал рукой в направлении горизонта. — Вон он, морской парк!

Вдалеке что-то голубело и зеленело. Я послушно кивнул. Мне было важнее найти место помягче на своем рюкзаке, чтобы использовать его в качестве подушки.

Мы добирались из порта Самуй до курорта Чавенг на большом открытом джипе «Исудзу». Слева от дороги сквозь ряды кокосовых пальм мелькало голубое море, а справа тянулся покрытый джунглями крутой склон горы. В салоне позади кабины водителя сидели десять путешественников — между колен зажаты рюкзаки, головы поворачиваются как по команде на поворотах. Один прижимал к плечу бейсбольную биту, другой держал в руках камеру. В окружающей зелени мелькали коричневые лица.