Опекун. Она не для меня. - Виктория Победа

Я бы на его месте тоже не доверял, приехал какой-то мужик, пациенткой интересуется, а на следующий день этот мужик уже ее официальный опекун. Мало что ли извращенцев вокруг.

— Если бы я знал, — взъерошив волосы, я устало взглянул на пожилого врача, — извините, как вас…

— Леонид Васильевич, — опередил меня доктор.

— Так вот, Леонид Васильевич, нет у меня ответа на Ваш вопрос, сам не знаю, зачем ее забираю и зачем мне этот геморрой, просто не могу допустить, чтобы девчонке жизнь сломали, считайте, благотворительностью решил заняться.

Врач долго и внимательно смотрел на меня в упор, видимо, пытаясь отыскать ложь в моем поведении, вот только, даже, если бы и отыскал, все равно бы ничего сделать не смог, вопрос этот решенный уже, а он человек подневольный. Сказали выполнять — значит выолнит.

— Надеюсь, так оно и есть, — наконец заключил он, — не хотелось бы узнать, что ее нашли где-нибудь в подворотне с перерезанным горлом.

Я не видел смысла его убеждать, более того не считал нужным продолжать разговор, просто кивнув, я попросил проводить меня в палату девушки.

Она, к моему удовлетворению, была на месте, искать девчонку по коридорам больницы у меня не было ни малейшего желания. В палате, помимо нее, находилась еще одна пациентка, которую тактично попросили ненадолго покинуть помещение.

Инге такой расклад явно пришелся не по нраву, и я невольно заметил, как округлив и без того большие глаза, девчонка отползла назад, и вжалась в изголовье кровати, до шеи прикрывшись одеялом. Понятно, что страшно ей, но я вроде не урод какой, одет прилично, чего так трястись-то? Совсем там с психикой плохо, похоже. Вот же вляпался-то.

На сей раз мне удалось рассмотреть девочку получше, во всяком случае я увидел ее лицо. Настолько бледное, что сливалось со стеной, одни глазища только, синие, да темные волосы, выделялись на белоснежном фоне. Я какое-то время молча наблюдал за девчонкой, пытаясь понять, что меня зацепило, и тут словно удар под дых получил. Ну, конечно, вот чего я в нее вцепился так, маленькая, худая, темноволосая девочка из прошлого, мать его, нет не она, другая, естественно, но сука так похожа.

Двадцать лет назад

— Отвалили от девчонки, — рявкнул я на собравшихся вокруг новенькой стервятников. Малявка совсем, худая, как спичка, глаза огромные, смешная, — вы, бля, оглохли что ли, вон пошли отсюда.

— Олег, да ты чего, — замялся один из придурков, — мы же просто пошутили.

Пошутили, они, блядь, напугали девчонку до смерти, уроды, блин, наверняка даже пожрать нормально не дали, твари.

— Ушли я сказал, в следующий раз руки переломаю и ноги, — предупредил я.

Повторять больше не пришлось, идиоты малолетние пулей вылетели из помещения.

— Эй, ты как? – обратился я к девочке, и присел рядом на корточки, малютка прижималась к стене и держала в руках какого-то старого зайца, а может и не зайца, хрен тут разбери, — тебя как зовут-то, — улыбнулся я девчушке.

— Катя, — тихо ответила она, внимательно меня рассматривая.

— А я Олег, — представился и протянул ей руку, — будем знакомы?

— А ты теперь всегда будешь меня защищать? – серьезно просила Катя, чем вызвала у меня широченную улыбку на лице, маленькая совсем, наивная еще.

— Тебе сколько лет, чудо? – спросил я.

— Девять, - послышался ответ.

Девять, ребенок совсем, и что мне с тобой теперь делать, Катя. Сам виноват, приручил — неси ответственность.

С того дня Катя следовала за мной хвостом, а мне даже весело было, не самая плохая компания, смешная девчушка, вырастет, красавицей станет, не одно мужское сердце разобьет.

Тогда я еще не знал, что вырасти ей было не суждено.

Спустя еще полгода

— Что с ней? – спросил я у местного врача.

— Ничего, — отмахнулся тот, словно я муха назойливая, — температура, оклемается.

Черта с два здесь просто температура, я же вижу, что ей совсем плохо, ей в больницу нужно.

— Да она же совсем никакая, — заорал я, — бредит вон, скорую надо.

— Ты меня учить будешь, щенок, а ну вон пошел, — разразился старый придурок, ему вообще не было дела до нас – беспризорников, никому не было до нас дела, сдохнем и не заметит никто.

Я даже к заведующей прорвался, только толку-то, плевать всем на Катьку было, отмахивались все, мол, температура, зима на дворе, все простывают. Позвонить самому, мне, естественно, тоже не дали.

Скорую-то они потом вызвали, когда Катя сознание потеряла, а температура за сорок перевалила, только поздно было, в больнице умерла, двухсторонняя пневмония, не спасли.

Настоящее время

Внезапно нахлынувшие воспоминания выбили из меня колеи. Катька, черт возьми, не спас я ее тогда, не настоял, а ведь должен был, обязан был что-то сделать, ясно теперь, чего меня так торкнуло. Инга, конечно, постарше была, но слишком сильно она мне напоминала Катьку. Второй шанс мне что ли дали? Катю не спас, хоть этой девчонке помогу.

Всмотрелся в лицо сидящей передо мной девчонки, нет, все-таки она другая и цвет глаз другой.

Сначала я внимания не обратил, а потом, скользнув еще раз взглядом по лицу, заметил довольно глубокий шрам, тянущийся от виска и вдоль щеки. Не сразу его под копной волос приметил, а сейчас вот отчетливо видел.

— Что с тобой произошло? — получилось резковато. Это я понял, когда девочка затряслась сильнее прежнего, и повыше натянула одеяло.

Дебил я, все-таки.

— Боюсь она вам ничего не ответит, — вмешался доктор, о котором я уже и думать забыл, — Инга молчит с самого первого дня нашего с ней знакомства.

Здорово, просто слов нет. Только этого мне не хватало. И как я буду с ней общаться, если она не говорит? Впрочем, хрен с ним, главное слышит, во всяком случае я надеюсь, что проблем с пониманием речи у нее нет.

— Ты поедешь со мной, Инга, — я старался говорить, как можно мягче, и провалился с треском, услышав собственный голос, видимо, сказались годы общения с разного рода швалью, — меня зовут Олег Громов, с сегодняшнего дня я твой опекун.