Праймзона - Александр Зорич

— Что еще?

— Но ведь в прошлый раз, который был год назад, она сказала, что более не желает видеть вас!

Рутгер отмахнулся:

— У всякой красавицы семь пятниц на неделе… Анабелла — не исключение!

Глава 4. В гостях у Анабеллы

“За что, за что прекрасных дам мы любим?

За то, за то, что любят дамы нас!”

— Анабелла! Анабелла! Пожалуйста, проснись! — в двадцатый раз повторил Рутгер и вновь швырнул в высокое окошко опочивальни камушек, как, случалось, делал он год тому назад, вызывая Анабеллу на свидание.

Однако вид у Рутгера был малосообразен каким-либо свиданиям, да и вообще всякой романтике.

Потное, пыльное лицо его было исцарапано, костюм щедро заляпан дорожной грязью, а кое-где и порван, а длинные каштановые волосы — грязны и нечесаны.

От его родного замка, Медной Крепи, до родного замка Анабеллы — он звался Зальцберг — путь был неблизкий.

И хотя волк егеря Людвига несся через лес, разделяющий замки, во весь опор, в Зальцберге Рутгер был лишь вечером следующего дня. И это им еще повезло, что они не встретили чудь, которой с каждым днем в окрестных лесах становилось все больше!

Наконец — к вящему облегчению Рутгера — в окошке Анабеллы забрезжил робкий свет.

Вскоре за стеклом, в неверном свете разгорающейся свечи, показалось сонное, похожее на непропеченный блин лицо толстомясой служанки Анабеллы, имя которой Рутгер успел позабыть — уж больно давно исчерпался сюжет их с Анабеллой романа.

Вот служанка погасила свечку и зажгла масляную лампу.

И вот уже возле окна стояла сама Анабелла — ее дивные золотые косы были расплетены и длинными мягкими волнами, похожими на крылья диковинной бабочки, ниспадали на плечи девушки. Рутгер машинально отметил, что за год, который они не виделись, Анабелла не подурнела, скорее уж наоборот.

После минутных колебаний Анабелла все же распахнула в ночь окно своей опочивальни, которая располагалась на втором этаже.

— Анабелла, милая, это я…. — переминаясь с ноги на ноги, сказал Рутгер — не настолько громко, чтобы слышал весь замок, но и не настолько тихо, насколько требовало позднее время.

Девушка приложила палец к губам и сделала возмущенную гримаску.

— Анабелла! — громким шепотом повторил Рутгер и горестно закрыл лицо руками. Лорду Данзас было до слез себя жаль. Вот прямо-таки хоть плачь!

— Рут, что с тобой? — нахмурив брови, изумилась красавица. — Ты что, ранен?

— Да, я ранен. Я голоден. И вдобавок, мне негде жить!

— Ничего не скажешь, жизнь удалась… — вздохнула Анабелла и, обернувшись к толстомясой служанке, отдала какое-то приказание.

А затем, глядя уже на Рутгера, жестом велела ему заходить.

Рутгер был так счастлив, как уже давно не бывал.

Он вновь в тепле. На нем чистая одежда. Перед ним — ароматное жаркое из маринованной медвежатины, а еще моченые рыжики, брусничный пирог и кубок, полный теплого грога! На ногах у него шерстяные носки, связанные нежной женской рукой. А все его ссадины и раны заботливо обработаны целебной мазью и, считай, совсем не болят.

Но это еще не все!

Потому что напротив него — красивая молодая девушка в дивном, цвета ночи, бархатном платье со шнурованным корсетом.

И хотя эта девушка ему уже давно никакая не девушка, и даже не сестра, а так, всего лишь бывшая возлюбленная, некогда давшая ему от ворот поворот, какое это имеет значение на фоне гармонии остальной картины?

Пока Рутгер ужинал — а ужинал он торопливо и жадно, как дикий зверь, — тактичная Анабелла не лезла к нему с расспросами. Она тихо сидела на краю лавки, сложив руки на коленях. И тайком позевывала.

Но когда он взялся за грог, Анабелла решила: пора.

— Так какими судьбами в наших краях? — спросила она.

— Видишь ли, милая… Так получилось, что мне… мне некуда больше идти!

— Ого! — искренне удивилась Анабелла. — Постой, но как же твой замок? Медная Крепь?

— Мой замок — он более не мой, — горестно скривившись сказал Рутгер. — Если совсем коротко, я проиграл его в карты.

— В карты?

— Да.

— И кому?

— Гуго Ферткау, если это имя тебе о чем-нибудь говорит.

— Говорит, а как же! Зимой батюшка желал сосватать меня этому Гуго… Говорил, у него жуткое количество денег… и связей… Но когда я увидела его мерзкую рожу, я устроила та-акую истерику, что батюшка тотчас передумал! И что теперь? После того, как ты проиграл замок?

— Теперь я должен вернуть Медную Крепь себе. То есть выкупить ее у Гуго. Точно так же, как Гуго выкупил мои долговые расписки… Потому что, строго говоря, я не ему замок в карты проиграл… А разным другим господам на букву “пэ”.

— Говорила я тебе: бросай свои сумасбродства, — как-то очень по-матерински вздохнула Анабелла.

— Говорила, — кивнул Рутгер. Анабелла помолчала немного, подбирая слова пообиднее. Но затем, словно бы передумав читать Рутгеру нотации, спросила:

— Я правильно понимаю, что тебе нужны деньги? Много денег, чтобы выкупить замок?

— Да.

— И что никаких денег у тебя нет?

— Умгу, — Рутгер вновь спрятал лицо в ладонях. Ему было очень, очень стыдно.

— И где занять денег ты не знаешь? А равным образом осознаешь, что у моего батюшки занять тебе не удастся?

— Да, да, да! Я знаю Пипина Длинного пятнадцать лет! И за эти годы его жадность лишь утроилась! Кстати… он сейчас… здесь?

— Батюшка в столице. Укрепляет деловые связи, — с видом пай-девочки отчиталась Анабелла.

— Хорошо, что в столице… Это значит, что я могу по крайней мере отоспаться где-нибудь в людской… Ты же меня не выгонишь, нет? — Рутгер схватил Анабеллу за длинный рукав ее бархатного платья, как испуганный малыш хватает за край фартука няньку.

— Я тебя, конечно, не выгоню… — сказала Анабелла задумчиво. — Хотя пока что я и не придумала, как тебе помочь.

Вдруг Рутгер задал вопрос, от которого он очень хотел воздержаться.

— Анабелла! Скажи! Ты меня еще хоть немного любишь?!

— Я? — удивленно переспросила Анабелла, как будто речь могла идти и о какой-то ее тезке.

— Да, ты. Ты — меня. Любишь? — глаза Рутгера требовательно просияли.

— Ну… — покладистая Анабелла отпустила взгляд. — Люблю… Сестринской любовью.

— И все?

— Да, пожалуй, — щеки Анабеллы слегка покраснели, что свидетельствовало о том, что в ее рассудительных словах всё же присутствует некоторое лукавство. Но Рутгер этого румянца, по счастью, не заметил.

— Что ж, сестринская любовь — это тоже неплохо… Для бедного лишенца.