Замуж за Черного Властелина, или Мужики везде одинаковы - Юлия Славачевская

Или…

— См-м-отри! Я у т-тебя номера запомнила. — И стукалась лбом, пытаясь рассмотреть номера, почему-то, по моим понятиям, находившиеся сбоку машины. Номера не, находились, и я страшно ругалась на гаишников, позволяющих разъезжать машинам в неодетом виде…

Так что время мы провели весело и с толком.

Домой я попала, когда наши кухонные часы с боем пробили четыре часа утра. В пьяном угаре мне вдруг вспомнилось о строжайшем приказе папы прибыть в часть в двенадцать. Недолго думая я вслух отбарабанила «бом!» восемь раз, загибая пальцы, чтобы не сбиться со счета, и отправилась спать.

Утром в джунгли пришла большая засуха… Как мне было плохо! Нет, не так. Мне! Было! Очень! Плохо! Собравшись с силами, я оторвала гудящую голову от подушки и, пошатываясь и покачиваясь, пошлепала на кухню, влекомая надеждой найти рассол и не дать себе засохнуть.

На кухне обнаружились родители, пришедшие в ужас от моего исключительно скукоженного внешнего вида. Мама молча всучила мне литровую банку с рассолом. Кстати, на столе стояли еще три такие же банки. Значит, отличилась не я одна. Кивнув на стратегический запас, я хрипло спросила:

— Кто уже получил свою дозу?

— Твой муж, — ответила мама. — Хотя ему это и не требовалось. Чувствовал он себя превосходно и уже с утра отправился по делам. Просил тебе передать, дескать, после обеда заедет.

— Угу, — показала я, что эсэмэску получила, и присосалась к банке снова. В это время голос подал папа и сообщил:

— Мать, а ведь нам часы на кухне придется менять.

— Почему?

— Испортились, — пояснил папа, не сводя с меня взгляда. — Представляешь, слышу: «Бом-бом!» четыре раза, мат… «Бом-бом!» еще два раза, ехидное хихиканье, «Дзинь!» и снова протяжный такой «Бом!» четыре раза. Молчание. Голос: «Скоко было-то? А-а-а, ну тогда „Бом!“» и еще два раза «Бом-бом!» После чего раздался жуткий грохот в коридоре, где было «Бом», «Блям» и долгий перечень неприличных высказываний. Так вот я и говорю: испортились часы.

Под папиным укоряющим взглядом я моментально подавилась рассолом и закашлялась. Стало стыдно и пришлось признаваться:

— Э-э-э… Пап, это не часы… я чуточку пошалила.

— Да понял я, понял, — вздохнул папа. — И, правда, совсем чуточку, по сравнению с твоими братьями-оболтусами.

— А что такое? — проявила я законное любопытство, понимая, что трепки не будет, и испытывая чувство облегчения.

— Да так, — вздохнул папа, — сущие пустяки. Они ввалились домой около шести часов утра, распевая во все горло революционные песни и перемежая их похабными частушками. Причем матерные слова они заменяли громким «пип», напоминавшим звук сирены. Кстати, Тарас это проделывал, вися на плече у Кондрада. Сам он был передвигаться не в состоянии.

Представив себе сию картину маслом, я попыталась сдержать хохот. Получалось это у меня с великим трудом.

— Смейся, смейся, — разрешил папа, глядя на меня грустными глазами. — Это еще не все. После исполнения всего известного им репертуара наши обалдуи решили побрататься с твоим женихом, и для этого им зачем-то потребовался тазик и тесак.

Тут я уже заржала во все горло, представляя, как они собрались осуществлять процедуру обретения родства.

— Вот скажи мне, — продолжал папа, — каким местом они думали, когда, не найдя тазика, решили все это осуществить с помощью ванны?

— Надеюсь, они ее не выломали? — выдавила из себя я, задыхаясь от смеха. Проявила немножко волнения: — Где я мыться перед свадьбой буду?

— Не успели, — успокоил меня отец. — Пришлось вмешаться и разогнать их по комнатам, пока чего-нибудь еще не натворили. — Он кивнул на лежащий на столе топорик для рубки мяса, ножовку и надфиль.

— У-у-у! И-и-и! — угорала я, рассматривая джентльменский набор.

— Ты не знаешь, что бы это ругательство могло значить? — вдруг спросил папа, разворачивая смятую бумажку. — «Закономерность возрастания личностной ценности субъекта после получения травматического опыта».

— За одного битого двух небитых дают, — поднапряглась и перевела я на нормальный язык. — Денис отчебучил?

— Да, — кивнул отец. — Когда по шее получил. Я даже записал сразу.

— Пап, я пойду полежу. Ладно?

— Иди, — махнул рукой отец.

Похрюкивая от удовольствия и смакуя рассказ о художествах моих братьев, я уползла к себе, волоча за собой живительный запас жидкости для детоксикации организма, отравленного алкоголем.

Разбудил меня ввалившийся в комнату Кондрад. Он потряс меня за плечи и задал сакраментальный в нашем случае вопрос:

— Ты живая?

— Нет! — заверила его я и закуталась в одеяло поплотнее.

— Я так и знал! — сообщил он и вытащил меня на свет божий.

— Садист!

— Твоими молитвами.

— Отстань!

— Не дождешься!

— Будь человеком!

— Не буду.

— А кем будешь? — проявила я любопытство.

— Голосом твоей потерянной где-то совести.

— Не потерянной, а павшей в неравном бою с похмельем и головной болью! И вообще, сами-то что вытворяли? — попыталась защищаться я от несправедливых нападок.

— Нам можно! Мы — мужчины и достоинства своего не уроним!

— Ага, а если и уроним, то сделаем вид, что оно не ваше, — высказала я свою точку зрения.

За что и была безжалостно схвачена и доставлена в ванную комнату для приведения в божеский вид и обретения радости жизни. Радость я обрела незамедлительно. Особенно после водворения под холодный душ. После криков, высказываний и пожеланий Кондрад, пытавшийся втолковать мне порядок завтрашних действий, мысленно плюнул на неблагодарное занятие и, ядовито пожелав прийти к завтрашнему дню в норму, удалился совещаться с моей мамой. Оставшись в гордом одиночестве, я порадовалась и отправилась спать дальше.

Утром меня безжалостно стащили с кровати и, запихав в машину, отвезли в центр красоты. Надо признаться, там все прошло гораздо быстрее и успешнее, чем в мире Кондрада. Главное, безболезненно. Все же современные технологии много значат.

Пройдя, как огневой рубеж, по очереди массажиста, маникюршу, парикмахера и визажиста, я была горда собой и готова к повторному замужеству. Мама, оценив результаты труда множества людей, довольно улыбнулась и сказала:

— Наконец-то я вижу красивую девушку, а не чучело в бесформенных штанах.

Фыркнув и никак не прокомментировав ее замечание, я выплыла наружу и поразила своим внешним видом Дениса в самое сердце. С трудом опознав во мне сестру, он все же сконцентрировался и отвез нас с мамой домой. Настал торжественный момент облачения в свадебное платье.

Признаться честно, платья до сих пор я еще не видела. Мне было как-то все равно, в чем выходить замуж, главное — за кого я выходила. Так что это дело я пустила на самотек, получив заверения Кондрада, мол, все будет хорошо и замечательно.

Оно и было хорошо и замечательно… для музея. Потому что платье это иначе как произведением искусства назвать было нельзя. Пышная пена белоснежных невесомых кружев. Ручная вышивка по тончайшему гипюру серебряной нитью. Мелкий жемчуг, создающий аппликации цветов и бабочек. Да к платью притронуться было страшно, не то что на себя надеты!

Стояли мы с мамой, смотрели на белоснежное великолепие и млели от восторга. Кто-то млел, а кто-то начинал тихо сатанеть. Как я во всем этом вообще ходить смогу? Я же не ангел, крылышек мне природа не подарила и порхать не научила. Придя в себя, мама помогла мне влезть вовнутрь кружевного скафандра и сказала, вытирая слезы умиления:

— Девочка моя, ты такая красивая! Я так за тебя счастлива! Тебе так идет свадебное платье! Как прекрасно, когда девушка в белоснежном платье выходит замуж…

— Еще бы, — раздался под дверью ехидный голос братика Тараса, — так и надо! Это же стандартный цвет бытовой техники!

— Как тебе не стыдно! — высказалась мама. — У единственной сестры свадьба, а ты…

— А я как раз вам тут посылочку от жениха принес, — перебил Тарас мамину лекцию.

— Заберете?

Мама открыла дверь и забрала у изумленного моим преображением брата плоский, обтянутый бархатом ящик внушительных размеров.

— Вот это круто! — высказался Тарас. — Илонка, уважаю! Ради такого мужика можно и пожертвовать любимыми штанами.

Дались им эти штаны!

И только я открыла рот, собираясь донести до окружающих свою свежую и оригинальную мысль, как мама, стоящая над открытым ящиком, с благоговением выдохнула:

— Парюра… полная царская парюра…

Нашу маму довести до такого состояния было сложновато, требовалось что-то из ряда вон выходящее. С нехороши ми предчувствиями я придвинулась к ней и сунула свой любопытный нос в ящик. Мамочки! У кого-то точно отказали мозги и иже с ними! Напрочь! В этом можно выходить из дома только под охраной танковой дивизии, желательно сидя внутри сейфа повышенной секретности!